Фрэнк Тэллис - Комната спящих
– Часто с ними видишься?
– Реже, чем хотелось бы.
– Плохо ладите?
– Они очаровательные люди. Просто…
– Что?
– Времени не хватает.
– Как думаешь, мне бы понравилась твоя мама?
– Да. С ней не соскучишься. Кое-кто назвал бы маму эксцентричной, а с возрастом у нее это качество только усиливается.
Я рассказал о школе, Кембридже, обязательной военной службе, работе в Эдинбурге. И тут особенно остро почувствовал, что в моей упорядоченной жизни не хватает чего-то захватывающего, значительного. Видимо, я похож на своего серьезного, педантичного отца больше, чем хочу признавать. О былых подругах не сказал ни слова, и Джейн не настаивала. Это мне понравилось. Все бывшие подруги из меня подробности клещами тянули. Даже Шейла задала пару вопросов, пусть и в своей обычной легкомысленной манере.
Закончив рассказ, я сложил руки на груди и проговорил:
– Вот, пожалуйста. Теперь довольна?
Джейн потянулась ко мне, поцеловала и после долгой паузы спросила:
– Ты, похоже, не очень любишь говорить о себе?
Она оказалась наблюдательнее, чем я думал.
– Разве это так плохо, – натянуто улыбнулся я, – интересоваться другими людьми больше, чем собственной персоной?
– Наверное, нет, – задумчиво произнесла Джейн, но прежде чем успела спросить еще что-нибудь, я начал целовать ее и целовал до тех пор, пока взаимная страсть не сделала всякие разговоры невозможными.
Когда наступила ночь, я проверил, нет ли кого на лестнице или в вестибюле, и, убедившись, что путь свободен, подал знак Джейн. Она чмокнула меня в щеку и на цыпочках подкралась к двери. Еще секунда – и Джейн скрылась.
Хотя значительная часть моих мыслей была посвящена ей, меня до сих пор тревожило странное происшествие, случившееся в нашу первую ночь. Темную фигуру, загораживающую лунный свет, еще можно было объяснить, заглянув в медицинский справочник, но звук двенадцати томов, падающих на пол с большой высоты (замечу – Джейн тоже слышала грохот), и наглядное доказательство в виде треснутых корешков – это уже серьезнее. Разумного объяснения не находилось.
Я слышал о полтергейсте – шум в доме, шорохи, передвижение предметов. В детстве я читал о духах с жадным любопытством и наивным восторгом, но никак не думал, что когда-нибудь сам столкнусь с чем-то подобным.
Придя к выводу, что происходящее не укладывается в рамки традиционной науки, я решил рассмотреть другие варианты и вспомнил целый ряд странных случаев, которые до тех пор игнорировал – попросту не обращал внимания. Вздох в пустой ванной, упавшая на лестницу ручка, подозрительное поведение Мэри Уильямс, два обручальных кольца: одно – необъяснимо исчезнувшее, другое – так же необъяснимо появившееся. Я даже готов был всерьез отнестись к утверждениям Майкла Чепмена, будто его кровать двигают.
Мысль о том, что мертвые возвращаются специально для того, чтобы совершать мелкие проказы, всегда казалась мне нелепой. И все же торопиться с выводами не следовало, ведь разумной альтернативы, объясняющей все странности, так и не нашлось. К своему удивлению, едва я это признал, как почувствовал облегчение, будто именно к этому выводу и стремился. В то же время совсем отказываться от научного в пользу сверхъестественного не хотелось. Я сформулировал гипотезу, а любые гипотезы нужно проверять. Конечно, проведение эксперимента в моем случае исключалось, но можно собирать информацию и искать связи между фактами.
Я вспомнил, как Мейтленд устроил для американских гостей экскурсию по больнице, призывал Розенберга и Страттона обратить внимание на резные перила главной лестницы и указывал на доспехи якобы пятнадцатого века. И в Лондоне, во время собеседования в клубе «Брекстон», Мейтленд со знанием дела рассказывал о недавнем прошлом здания. Когда он приехал в следующий раз, я притворился, будто интересуюсь резьбой, и спросил, откуда известно, что это работа Роберта Гринфорда. Намерения мои состояли в том, чтобы завести разговор об истории Уилдерхоупа, и тогда любые вопросы о предыдущих обитателях будут выглядеть вполне естественно.
– В книге прочел, – ответил Мейтленд.
– О прерафаэлитах?
– Нет. Не слишком люблю это направление в искусстве. На мой вкус, слишком много сказочного – все эти рыцари, ангелы, феи… Не находите?
Тут Мейтленд будто задумался, и мне пришлось напоминать о своем вопросе.
– Так что это была за книга? В которой говорилось про Гринфорда?
– История Уилдерхоупа, – отозвался Мейтленд. – Случайно наткнулся в мужском отделении, в комнате отдыха за журналами о крикете.
– И кто же ее написал?
– Один историк, лежал тут в госпитале для выздоравливающих во время войны. Надо думать, от скуки не знал, чем заняться. Хотите, можете почитать. Правда, написано очень сухо.
В тот же день Мейтленд вручил мне тонкую книжицу в линялом тканевом переплете желтого цвета. Я едва сумел разобрать название: «Уилдерхоуп-Лодж – охотничья резиденция Викторианской эпохи». Внизу стояло имя автора – Хьюберт Спенс и название издательства – Джордж Дж. Харрап и K°, Кингсуэй, Лондон.
В коротком вступлении рассказывалось об обстоятельствах написания книги, далее шло подробное описание здания и его отличительных особенностей. Нашлась целая глава о «Домашней утвари», которая в те времена включала полотна Россетти и Берн-Джонса, редкий китайский комод и швейцарские часы семнадцатого века в футляре из позолоченной бронзы. Но в основном в книге говорилось о сэре Джеральде Гезеркоуле, человеке, по заказу которого был построен Уилдерхоуп, и его архитекторе, Роберте Лиле. История семейства Гезеркоул от нищеты в семнадцатом веке до получения дворянского титула ко времени Первой мировой войны была в подробностях рассказана в невероятно скучном «Приложении», но я не нашел ничего, объяснявшего возвращение неупокоенных духов, жаждущих мести. Никаких убийств, подозрительных смертей, нарушенных клятв или сомнительных предков, занимавшихся нечистыми делами. Только утомительное перечисление успехов на ниве торговли, филантропических деяний и этапов, предшествовавших вхождению в высшие классы общества. Книга меня разочаровала.
Но бросать расследование я не собирался.
* * *В пятницу Джейн снова поднялась ко мне. Мы лежали в кровати, сплетничали о других медсестрах, и тут я упомянул о Мэри Уильямс.
– Заметила, какая она нервная? Будто все время ждет нападения.
Я рассказал, как Мэри резко остановилась на лестнице, будто сзади ее схватили за волосы. Надеялся, у Джейн тоже найдется что рассказать, но она просто сказала:
– Очень мило, что ты беспокоишься о Мэри. Да, она сильно нервничает. Надо почаще с ней заговаривать и быть приветливее, а главное, защищать, когда сестра Дженкинс выйдет на тропу войны.
– Представляешь? – Я решил зайти с другой стороны. – Когда у нее ночное дежурство в комнате сна, Мэри всегда берет с собой молитвенник.
– Не знала, – с легким удивлением ответила Джейн.
– Любопытно, зачем?
– Чтобы молиться, – чуть раздраженно ответила Джейн – мол, не задавай глупых вопросов.
Я хотел было рассказать, как застал Мэри в слезах, но это было бы некрасиво по отношению к ней.
Но и эта новая неудача меня не остановила. Я отправился к Майклу Чепмену.
Мы с ним регулярно играли в шахматы, и в результате Чепмен начал делать большие успехи. Больше не приходилось поддаваться – Чепмен обыгрывал меня, даже когда я старался победить. Пожалуй, это был хороший знак – больной приобрел способность сосредотачиваться и мыслить упорядоченно. Конечно, Чепмен до сих пор очень болен, но теперь к его словам можно было относиться с бо́льшим доверием.
В комнате отдыха, как всегда, никого больше не было. Из-за стены раздавался громкий храп.
Чепмен посмотрел на доску, поерзал и произнес:
– Если удастся закрепить ладью на седьмой горизонтали, это даст огромное преимущество, а если две – победа обеспечена.
Чепмен с силой потер руки, будто стараясь таким образом ускорить мое поражение. Его ладьи так и крушили моих пешек, угрожая полным разгромом.
– Да, – согласился я. – У меня шансов мало.
Чепмен хохотнул:
– Вообще никаких, доктор Ричардсон. Ну что, будете признавать поражение?
– Нет, еще подожду.
Чепмен покачал головой. На его лице нетерпение мешалось с весельем. Я попытался спасти короля, и Чепмен забрал еще одну пешку. Всего за два хода мой противник одержал сокрушительный триумф.
– Поздравляю, Майкл. – Я пожал ему руку. – Великолепно.
От похвал Чепмен только отмахнулся и начал теребить пояс халата. Предзакатное солнце освещало каждую глубокую морщину на его лице. Я предложил Чепмену сигарету, и мы закурили в дружеском молчании.
Наконец я кашлянул и обратился к нему:
– Майкл?
Чепмен повернулся ко мне.
– Вы спрашивали, зачем медсестры по ночам двигают вашу кровать.
