Андрей Звонков - Чумной поезд
Пичугин ощутил, как на руках под рубашкой зашевелились волосы от прилива адреналина. С вегетативной реакцией справляться очень трудно, но ему удалось заставить себя дышать спокойно и контролировать голос, чтобы не изменился. Может, зрачки расширились? Не должны, не хотелось бы…
Однако именно в этот момент генерал Трифонов отвел глаза.
– А теперь, Эдик, покинь помещение, пожалуйста.
– Ну, товарищ генерал! – возмутился хозяин кабинета.
– Твою же мать, Эдик! Я очень хорошо к тебе отношусь, и ты это знаешь. Но порой ты начинаешь так тупить, что мне хочется убедить моих московских коллег в кадрах в недостаточности твоей компетенции. Если я хочу поговорить с кем-то наедине и прошу тебя покинуть помещение, ты должен телепортироваться, не возражая. А если не умеешь телепортироваться, то будь любезен поменять пространственные координаты своей задницы любым доступным для тебя способом. Иди чаю попей или покури… или адъютанта трахни.
Пичугин подумал было, что казарменная шутка относилась к нетрадиционной ориентации Эдуарда Филипповича, но потом сообразил, что это могло быть частью психологической атаки на самого Пичугина. Это могло быть попыткой заставить его мозг искать ответы на вопросы, которые не имели ни малейшего смысла. Ведь адъютантом могла быть и та самая встретившая его женщина-офицер. Наверняка и провожатую ему выбрали, чтобы напомнить о существовании женщин в штате.
«Не слабо взялись, – подумал Пичугин. – Не к добру это».
– Ладно, не кипятитесь, товарищ генерал. Так бы и сказали, что не для моих ушей. Чего грубить-то все время? Да еще при посторонних и младших по званию.
«Снова всплыл вопрос моего звания, – отметил Пичугин. – Не может это быть случайностью. Не та контора».
– Во-первых, если кого я и сочту посторонним, то уж точно не Олега Ивановича. Во-вторых, я тебе не грублю. И желаю тебе никогда не услышать, как я тебе грублю.
«Льстит, – уверенно подумал Пичугин. – Льстит безбожно и грубо. И вообще эта перепалка сильно напоминает дешевое деревенское шапито. А по факту – театр для одного зрителя. Для меня. Ну-ну. Поглядим, что дальше. Наверняка будет доверительная беседа».
Эдуард Филиппович покинул кабинет и крепко закрыл за собой дверь.
Как только щелкнул замок, Трифонов стразу стал серьезным.
– Эдик очень хороший офицер, – произнес он. – Я его еще сопляком помню. Рос под моим началом, в Москве. Оперился, перевели в Воронеж, главой управления. Молодой, не очень умный, но старательный, исполнительный и на своем месте. Волевой, умеет слушать более мозговитых консультантов, принимать решения, ценить сотрудников и нести за них личную ответственность. Так что относитесь к нему с уважением и доверием.
– Понятно. А это все для чего нужно было? – напрямую спросил Пичугин.
– А это чтобы он не расслаблялся и берега не терял, – ответил Трифонов и неожиданно заржал совершенно солдафонским хохотом.
Пичугин сглотнул. Он понимал, что с момента, как покинул машину Кочергина и переступил порог управления ФСБ, находится в состоянии массированной психологической обработки. И показное панибратство Эдуарда Филипповича, и неожиданное появление Трифонова, и театральная перебранка между двумя генералами, и доля лести в адрес Пичугина, все это вписывалось в общую картину принципов психологической атаки. Важно эту атаку осознать, что уже сделано, потом пропустить мимо ушей, насколько это вообще возможно, и понять, ради чего все это было затеяно. А главное – не верить ни одному слову, которому, по мнению манипулятора, обрабатываемый непременно должен поверить. Впрочем, последнее тайной не останется. Ради чего все, ему сообщат, иначе смысла не будет. А вот попытка выдернуть «клиента» из привычного психического состояния нужна для установки каких-то психологических якорей, которые отследить будет не так-то просто, когда сталкиваешься с ними в исполнении таких прожженных профессионалов, как генерал Трифонов.
Пичугин не без содрогания вспомнил сегодняшнее утро, когда он оказался перед Трифоновым в качестве подозреваемого в связи с предателем Ковалевым. Допрашивать генерал умел. Если бы не Наталья, которая лично обезвредила Ковалева, чем сняла с Олега обвинения, дальнейшие его перспективы могли быть весьма мрачными. Но после того как Ковалев застрелился в захваченном им самолете и при нем оказались диски с секретной информацией, все перевернулось с головы на ноги. Трифонов раскаялся, извинился и предложил работать в его аналитической группе. И хотя Пичугин только обещал подумать, начальник ждать не собирался, и уже к шести вечера первым заданием стал Воронеж, помощь местным силовикам в установлении личности заболевшего.
– Ладно, капитан, давай к делу. – Трифонов смахнул пальцем выступившую от смеха слезу и тут же успокоился, словно в его голове переключился тумблер, моментально переведя тело и эмоции на другой режим. – Давно ли вы знакомы и насколько близко сошлись с Евдокимовой?
Наверное, если бы под Олегом взорвалась петарда размером с гаванскую сигару, это бы оказало на него меньшее действие, чем прозвучавший вопрос. Пичугин едва не подпрыгнул, а может, даже и подпрыгнул.
– Ну… – произнес он, чтобы дать себе время прийти в себя.
– Спал ты с ней или нет? – с напором уточнил Трифонов.
– Что? – Олег постарался максимально сильно изумиться.
– Секс с ней был у тебя или нет? – откровенно, с немалой долей наглости спросил генерал.
Пичугин понял, что Трифонов его, что называется, «додавливает». Цель в такой ситуации у манипулятора всегда одна – выбить из-под «клиента» все привычные клинья, подвесить его в воздухе, а потом задать главный вопрос, на который тот ответит либо честно, либо соврет, но это будет сильно заметно.
Такое положение вещей мозг Пичугина воспринимал уже как критическое, и с восприятием вдруг произошло нечто необычное. Во-первых, время остановилось. Мир замер, словно на кинопленке. Трифонов, не успевший закрыть рот в конце вопроса, так и сидел неподвижный, как статуя.
Во-вторых, мысли в голове Пичугина не то что не замерли, а наоборот, прояснились так, как еще не прояснялись. В воздухе перед аналитиком, словно на фантастическом голографическом мониторе, светящимися туманными линиями прочертились логические взаимосвязи. Можно было мысленно взять любой модуль, переместить его, поменять местами с любым другим, поменять связи, ведущие к нему.
В первый миг это ошарашило Пичугина, но потом прояснившийся ум родил единственно правдоподобную идею.
«АКСОН! – подумал Пичугин. – Вот как может проявляться его работа! Надо не мешкать, а использовать это».
На самом деле, Пичугин чего-то подобного ждал. После того как прошлым утром Лемех дал ему АКСОН, чтобы подавить вживленный Ковалевым маячок слежения, Пичугин ждал хоть каких-то изменений в организме. АКСОН, принятый Натальей пятнадцать лет назад, проявлялся в ней достаточно явно. К примеру, ее внешний вид. Ей под сорок, а выглядит она на двадцать пять максимум. Двигается так, что в глазах размазывается… Хотя она сказала, что такое действие на ее тело АКСОН стал оказывать только после покушения и клинической смерти. Но все равно, электронная таблетка Лемеха не просто так дремала в желудке. Теперь она, похоже, проявилась и у Пичугина, хотя Наталья уверяла, что для ее полной интеграции в нервную систему понадобится пара недель, и намекнула, что чем больше экстрима переживает организм, тем активнее становится АКСОН. А тут прошло чуть больше суток. Но зато сейчас это проявление, выразившееся в небывалой здравости рассудка, несмотря на бессонную ночь, допрос, перелет сюда, было как нельзя кстати.
С точки зрения Пичугина, прошло секунд пятнадцать, а может, и целая минута, и он заметил, что мир не замер, просто движется неправдоподобно медленно. Трифонов все же закрывал рот. Но это движение казалось Пичугину настолько медленным, что его сразу было не отследить.
«Это не мир замедлился, – догадался Пичугин. – Это мое восприятие ускорилось до немыслимых значений».
Но тратить такую способность на глупые суматошные мысли было жаль, и Пичугин сосредоточился на главном – на ответе. Какого ответа ждал от него Трифонов? Каким ответом будет удовлетворен?
Понять было сложно, не зная мотиваций, по которым Трифонов его задал.
«Так, стоп! – Пичугин заставил себя успокоиться. – Какой интерес вообще Трифонову до Натальи? Она прижала Ковалева к стенке настолько, что тот решил застрелиться, лишь бы не оказаться на допросе в ФСБ. Факт. Отлично. Тогда вопрос Трифонова может быть обусловлен желанием завербовать Наталью как ценного сотрудника. Но генерал ведь не дурак. Он навел справки и должен знать, что Наталья при всей ее социальной ответственности не будет работать на военные структуры и структуры госбезопасности. Она, если так можно выразиться, идейный враг солдафонства. Нет-нет, тут что-то другое!»
