Марк Биллингем - Погребённые заживо
— Что было на кассете? — неожиданно спросила она.
Торн не сразу понял, о чем она говорит; еще полминуты понадобилось ему, чтобы решить, как отвечать.
— Мама с папой просмотрели ее утром. Думаю, один-единственный раз, но и этого достаточно. Потом они позвонили мисс Портер. Разумеется, мне они не позволили смотреть. Они даже говорить об этом не хотят, поэтому…
— Поэтому?
— Поэтому… я подумала, что не произойдет ничего страшного, если я спрошу вас.
Торн видел, как она подтянула коленки к подбородку, сжавшись в комочек в углу комнаты. Это не могло не напомнить ему вчерашний вечер с Филом Хендриксом. И сейчас он видел за напускным безразличием боль и страстное ожидание ответа; ту же боль и страдание — за дерзкими репликами. На самом деле не произойдет ничего страшного, если он ей расскажет.
— Там был Люк. Один.
Она быстро кивнула, как будто ее догадки подтвердились. Это был сдержанный, взрослый жест, но уже в следующее мгновение трогательно дрожащие губы снова превратили ее в ребенка.
— Что он говорил? Он сказал что-нибудь?
— Джульетта, я не могу…
— Они плакали, когда посмотрели кассету. Оба. Делали вид, что не плачут, и это было ужас как глупо с их стороны, если хотите знать мое мнение. Я же все равно понимаю, что было на кассете, неужели нет? Не могло же мне прийти в голову, будто они в девять часов утра решили посмотреть порнуху.
— Родители не хотели тебя огорчать, — заверил Торн.
— Верно, это они здорово придумали! Поэтому теперь я ни о чем другом, кроме этой кассеты, думать не могу. Что делают с Люком те, кто его похитил? Они его очень мучают или нет?
— С ним все в порядке. Честно.
— Что значит «в порядке»?
Торн глубоко вздохнул.
— «В порядке» — значит «хорошо проводит время»? — Она стала теребить ворс ковра. — Или «в порядке» — значит «еще дышит»?
Давно уже Торну не задавали такого трудного вопроса.
— Ему никто не причиняет никакого вреда.
Джульетта уронила голову на колени. Когда несколько секунд спустя она ее подняла, по щекам текла тушь.
— Он старше меня чуть больше чем на год, но иногда мне кажется, что старшая я. — Ее глаза метались по комнате, из одного угла в другой, как будто она пыталась найти доказательство своих слов. — Во многих случаях мне приходится за ним присматривать. Вы понимаете меня?
Торн сделал шаг к ней и присел на край кровати. Темно-синее пуховое одеяло было аккуратно сложено. Вероятно, Люк сам застелил постель, когда в пятницу шел в школу.
— Наверное, понимаю.
Она всхлипнула:
— Это для меня — как заноза…
Воцарилось молчание, которое для девочки, скорее всего, было более неловким, нежели для Торна. Прошло почти полминуты, прежде чем она встала на ноги.
— Ладно…
Похоже, с нее пока хватит.
Торн тоже поднялся. Он кивнул в сторону двери:
— Отлично, что вы… держитесь вместе. В такое время, понимаешь?
Джульетта Маллен кивнула, заправила волосы за уши.
— Из-за чего они поссорились? — Торн отошел назад к компьютеру и посмотрел на снимок, приколотый кнопкой к пробковой доске над ним: Люк сидит на плечах у отца, глаза за оранжевыми очками для плавания широко открыты; у обоих счастливые глуповатые улыбки; в голубой воде отражается солнце, и они купаются в его золотистых лучах. — Люк с отцом, утром в ту злополучную пятницу?
— Да из-за ерунды — насчет школы.
— Из-за учебы?
— Из-за того, что Люк не играет в команде регбистов. Велика важность!
— Кажется, твой отец думает иначе.
— Теперь, когда Люк пропал, он чувствует свою вину. Потому что в последний раз, когда он общался с Люком, они оба орали друг на друга. — Она сделала шаг к кровати, прислонилась к гладкой поверхности одеяла, на котором недавно сидел Торн. — К тому времени, когда мы пришли в школу, Люк уже стал жалеть об этой ссоре. Он сказал мне, что попросит у отца прощения, как только вернется домой. Он сам во всем виноват — вел себя слишком дерзко и вообще переборщил.
— А он был дерзок? — уточнил Торн.
— Я даже не помню. Этот спор — полнейшая ерунда, потому что они никогда не ссорились, понимаете? Они были по-настоящему близки. Может, это просто проблема отцов и детей?
Последнее прозвучало как вопрос, словно она хотела удостовериться, что Торн ее понимает.
— Ясное дело.
— Ладно, я тогда пошла.
Торн смотрел ей вслед. Он-то уж точно знал, что она имела в виду, но главное, теперь он понял, что не давало ему покоя на этой кассете.
То, что сказал Люк, — вернее, то, чего не сказал.
Торн остановился на пороге комнаты, увидев, что один из постеров на стене у двери отклеился. Когда он протянул руку, чтобы приклеить уголок на место, то заметил, что под постером что-то написано. Он вгляделся в слова — в маленькие, аккуратные буквы, написанные на обоях черными чернилами. Решительное и потаенное заклинание разочарования, раздражения и ярости.
Пошли к черту
Пошли к черту
Пошли к черту!
Из школы Холланд направился прямо в отдел, нашел себе письменный стол в сторонке. Ему требовалось пятнадцать — двадцать минут, чтобы собраться с мыслями, войти в общенациональную компьютерную систему полиции и тщательно изучить все материалы, относящиеся к делу. Когда он все закончил, то был уверен на сто процентов: ему есть что сказать, — затем он позвонил в Бекке-хаус и попросил Ивонну Китсон.
— Как продвигается дело о похищении, Дейв?
— Отлично.
— Скучаешь без нас?
— Послушай, начальник, хочу поговорить с тобой об убийстве Амина Латифа.
Прошло уже полгода, даже больше, с того момента, как трое белых подростков на автобусной остановке в Эджваре избили до смерти восемнадцатилетнего азиата — ученика выпускного класса технического отделения местного колледжа. Расследование проводилось — по вполне понятным причинам — на высокопрофессиональном уровне, но, несмотря на это, несмотря на выступления по радио и в печати и даже несмотря на наличие свидетеля, который подробно описал вожака нападавших, это дело быстро легло на полку.
Однако даже в архиве оно не перестало быть щекотливым. И запутанным.
Номинально это дело вел Рассел Бригсток, но непосредственно им занималась Ивонна Китсон. В сущности, это было ее дело — по крайней мере, она так считала — и ее неудача. Едва взглянув на тело юноши — на окровавленную руку, на кастеты в луже посреди дороги, — она уже знала, что эта смерть будет преследовать ее. И не имеет значения, поймает она виновных или нет. Преступления, вызванные ненавистью, обычно не забываются. А убийство Амина Латифа была совершено на почве лютой ненависти.
Холланд сразу же завладел ее вниманием.
Он сообщил, что видел некоего семнадцатилетнего подростка — и не только видел, но и разговаривал с ним, — который настолько похож на ее главного подозреваемого, что на это сходство невозможно было не обратить внимания. Описывая парня, с которым он и Парсонс беседовали пару часов назад, Холланд не сводил глаз со снимка, который только что распечатал на принтере. Фоторобот был составлен на основании описания, данного другом Амина Латифа — его соучеником, который был очевидцем драки и которому удалось отделаться парой сломанных костей и шестью месяцами кошмаров. Фоторобот не полностью совпадал с образом, стоящим сейчас перед глазами Холланда: светлые волосы были прилизаны — в значительной степени из-за того, что в момент драки стояла осенняя ночь, лил проливной дождь. Но, кроме прически, все остальное совпадало.
Это было лицо Адриана Фаррелла.
— Черт… вот черт! — за возгласом удивления тут же последовало более резкое выражение досады, адресованное самой себе. — Говоришь, Батлерс-Холл?
— Ну кто же мог подумать?
— Мы, — оборвала его Китсон, — мы должны были, черт побери, предположить.
Батлерс-Холл находился в нескольких километрах от места убийства Амина Латифа, но, безусловно, не так уж и далеко — школа попала в жирный красный круг, очерченный на карте в отделе тяжких преступлений. Все хорошо укладывалась в схему. Совсем неподалеку были расклеены плакаты «Разыскивается» и, вполне вероятно, некоторые учащиеся жили в тех домах, жители которых были опрошены во время поквартирного обхода. Конечно, невозможно опросить всех школьников во всех школах и колледжах района, но многие учебные заведения все же были отработаны, однако Ивонна Китсон не взялась бы утверждать, что среди них были ученики из Батлерс-Холла.
Подозрения в отношении этой школы даже не выдвигались по определению — убийцы-расисты не учатся в привилегированных заведениях.
— Какой он из себя, Дейв? Я имею в виду не внешность…
— Высокомерный, агрессивный. Самовлюбленный.
— А ты уверен, что тебе не показалось? Что ты не подгоняешь поведение этого мальчика под свои соображения?
