Джон Коннолли - Жнецы
Нехорошо, когда вокруг разгуливает народец, запросто мастерящий из подручных средств мины-ловушки – неважно даже, на белых они ставятся или на черных. Стволы и перья – это одно: обычные (можно сказать, банальные) средства расправы, которые банальности и используют. Не вызывает никаких душевных шевелений, кроме разве что легкого поеживания от самого акта насилия. Конечно, бывает иногда, что кто-то кого-то да вспорет – то пути-дороги не сошлись, то день выдался дурной – или засандалит в голову пулю, не поделив со своим ближним женщину или полосу на магистрали. В качестве шерифа Вустер знал, как держать себя с таким контингентом мужчин и женщин. В них нет ничего ни странного, ни столь уж удивительного. И совсем иное дело, когда некто сподобливается убить человека его же собственным свистком, таким образом демонстрируя совершенно новый, иной способ мышления в плане лишения людей жизни. Способ такой, который шериф Вустер не спешил ни принимать, ни тем более приветствовать.
В день, когда издох Дебер, Вустер обзавелся ордером на арест паренька. Копы из полиции штата, услышав об этом, ржали в трубку. «У Дебера, – сказали они, – было столько врагов, что один только список подозреваемых будет толщиной с телефонную книгу». Злыдень погиб от миниатюрного взрывного устройства, хитроумно сконструированного так, что от него мог пострадать единственно тот, против кого оно создано. И без шансов выжить. Такая изощренность как-то не вязалась с образом пятнадцатилетнего негритоса из тех, что ютятся в хибарах у болота.
Вустер указал, что этот самый «негритос» – старшеклассник школы, которая благодаря спонсорству одного южного траст-фонда располагает неплохой лабораторией, где убийца мог легко разжиться кристаллами йода и аммиачной селитры (изучение остатков свистка выявило именно эти элементы во взрывчатке, отправившей Дебера на тот свет). Вустер конкретизировал, что именно из данных ингредиентов сметливый парнишка – заметьте, подросток, а не матерый убийца со стажем – мог создать взрывчатку, хотя в рапорте значилось, что она лишь чудом не сработала задолго до того, как Дебер поднес свисток ко рту: трехъйодистый азот – крайне неустойчивый компонент, сверхчувствительный к любому трению. Изучивший свисток криминалист выдвинул предположение, что адская смесь вместе со своей оболочкой, по всей видимости, максимально долго выдерживалась убийцей в воде и едва успела подсохнуть к тому роковому моменту, когда жертва поднесла свисток ко рту. Эта информация о природе использованной взрывчатки и отсутствие каких-либо других зацепок повлияли на то, чтобы полиция штата пусть и неохотно, но все же отрядила двоих детективов для допроса мальчика.
Сейчас один из тех детективов встал и вышел из допросной. Спустя секунду дверь в комнатку наблюдения открылась, и тот же детектив шагнул туда, держа в руке баночку с нагревшейся колой.
– С этим парнем мы далеко не уедем, – сказал он.
– Надо стараться, только и всего, – пожал плечами Вустер.
– Я вижу, вы тут без нас уже постарались.
– Подследственный упал по дороге в туалет.
– Н-да? И сколько же раз?
– Я не считал: он несколько раз отрикошетил.
– Вы уверены, что ему предварительно зачитали его права?
– Может, кто-то и зачитал. Я нет.
– Он запрашивал себе адвоката?
– Если и да, то я не расслышал.
Детектив, закинув голову, сделал медленный глоток из баночки. В последний момент он поперхнулся, и по подбородку потекла неопрятная струйка.
– Он этого сделать не мог, – утираясь, подытожил полицейский. – Слишком уж все тонко.
Вустер промокнул лоб засаленным носовым платком.
– Тонко, говорите? – усмехнулся он. – Я знал Дебера. Знал, с кем он водился. Тот народ утонченным никак не назовешь. Если б кто-то из его круга или кто-нибудь, кому он переступил дорогу, захотел его спровадить со свету, он бы его застрелил или прирезал, предварительно, может статься, оттяпав для острастки яйца. Такие люди не стали бы тратить время на распилку, а затем запайку свистка, чтобы после сунуть в него ровно столько взрывчатки, чтобы гаду разворотило физиономию и превратило в кашу мозги. На это бы им элементарно не хватило ума. А тому вон пареньку, – Вустер встал и указал на стекло, – тому пареньку ума хватило. И на то, чтобы пролезть тайком в школу, и чтобы изготовить какое-то количество взрывчатки. К тому же у него имелся мотив: Дебер убил его мать и трахал его тетку. Образцом благородства назвать убитого было нельзя.
– Доказательной базы касательно того, что Дебер убил его мать, нет.
– Да при чем здесь это, – флегматично возразил Вустер. – Мне ее и не надо. Есть вещи, которые я просто знаю, и все.
– Да, но суды на подобное смотрят иначе. Я знаком с людьми, которые допрашивали Дебера. С ним что только ни делали, чтобы разговорить, разве что не жгли каленым железом. Так вот, он не раскололся. Ни улик, ни прямых свидетелей, ни признания. А стало быть, нет и самого дела.
Паренек в допросной слегка пошевелил головой, как будто голоса двух копов доносились до него даже сквозь толстые стены. Более того, Вустеру показалось, что на его лице мелькнула улыбка.
– Знаете, о чем еще я думаю? – спросил шериф, машинально понижая голос.
– Поделитесь, Шерлок. Я весь внимание.
«Ишь ты: Шерлок, – хмыкнул про себя шериф. – Высокомерный засранец. Я знавал еще твоего папашу, который был немногим лучше тебя. Никтошка, неспособный утром найти собственных тапок, если ему их не поднести к носу. Так вот, из тебя сыщик еще хуже, чем из него».
– Мне думается, – сказал Вустер вслух, – что если б этот парнишка не прикончил Дебера, то Дебер прикончил бы его. Вряд ли у кого-то из них был выбор. Не сиди у нас в допросной мальчик, там бы сейчас сидел Дебер.
Детектив вытряхнул в себя остатки колы. Что-то в блеклости шерифова тона намекало: какие-то секунды назад пройдена некая красная черта. И детектив попытался если не исправиться, то хотя бы скорректировать ситуацию.
– Послушайте, шериф, может, вы и правы. Надо отдать вам должное: в этом парне что-то есть. Но у нас остается совсем немного времени, чтобы определиться с решением – срать или слезать с горшка.
– Хотя бы еще пару часов. Вы с ним не беседовали насчет женщин – типа что можете взяться за них, если он не начнет говорить?
– Пока нет. А вы?
– Пытался. Это был единственный момент, когда он хоть что-то сказал.
– И что именно?
– Что я не из тех, кто мучает женщин.
– В самом деле?
– Ну, как бы так.
– И он прав?
Шериф со вздохом развел руками:
– Получается, да.
– Вот черт. Но ведь есть и другие способы. Неформального воздействия.
Мужчины молча переглянулись.
– Нет, – покачал головой шериф Вустер. – Вы, пожалуй, тоже не из таких.
– Видимо, да.
Детектив хрустнул пустой жестянкой, сжал ее и не вполне сноровисто запустил в мусорную корзину. Жестянка отскочила от края и приземлилась в углу.
– Надеюсь, стреляете вы все-таки лучше, – заметил Вустер.
– Вы что, хотите, чтобы я кого-нибудь застрелил?
– Если б все это было так легко.
Детектив похлопал Вустера по плечу, моментально об этом пожалев: рука пропиталась шерифским потом. Он тайком вытер ладонь о штанину.
– Можно попытаться еще раз, – сказал он.
– Попытайтесь, – кивнул Вустер. – Это он его убил. Больше некому.
Вслед выходящему детективу шериф не взглянул. Вместо этого он не спускал глаз с юного темнокожего в допросной, а тот в ответ открыто смотрел через зеркало на него.
Спустя два часа Вустер все так же сидел у себя за столом, хлебая из графина воду и отмахиваясь от мух. Затем двое детективов устроили себе передышку от допроса и невыносимой духоты тесного помещения. Они примостились снаружи участка и сейчас покуривали, а рядом на ступеньках лежали остатки их гамбургеров с жареной картошкой. Было понятно, что допрос дошел фактически до точки. Результат нулевой. За полных двое суток дознания парнишка произнес всего две фразы. Из них вторая – это его мнение о Вустере, а первая – его имя:
– Меня зовут Луис.
Кстати, южнее в Луизиане, где у Вустера живет свояк, это слово произносят на французский манер: не Луис, а Луи.
Детективы о чем-то тихо меж собой переговаривались. Затем один из них возвратился в участок.
– Мы пойдем пропустим по пивку, – сказал он.
Шериф кивнул. Похоже, на этом все. Теперь они если и вернутся, то только затем, чтобы забрать машину (если упомнили место парковки).
Снаружи в вестибюле, где вход в служебное помещение отгораживался большим столом, в обнимку со своим ридикюлем сидела темнокожая женщина. Бабушка паренька. Хотя выглядела она настолько моложаво, что ее можно было принять за его мать. С самого ареста юноши на неудобном жестком стуле для посетителей молчаливо дежурила то одна, то другая из женщин того семейства. Всех их окружала аура некоего гордого достоинства. Ощущение такое, что, находясь здесь, они как будто делают участку одолжение. Эта женщина, самая старшая из всех, неизменно вызывала у Вустера настороженное замирание сердца. Про нее ходили разные слухи. Люди обращались к ней за предсказанием судьбы. Она указывала пол еще не рожденного ребенка, вселяла покой в сердца тех, у кого пропали родственники или умерли дети. Вустер всем этим россказням не то чтобы верил, но все же держался с этой женщиной уважительно. Хотя она этого не требовала. В самом деле, зачем? Зная, кто она такая, должного почтения к ней не испытывает разве что глупец.
