Сергей Белошников - Ужас приходит в полнолуние
Я полез в карман плаща и вытащил пачку «Мальборо». Достал сигарету и прикурил от почти невидимого в утреннем свете огонька «зиппо».
Надо было с чего-то начинать.
Глава 3. МИХАЙЛИШИН
— Что молчишь, сынок? — повернувшись ко мне, резко спросил Терехин. Я чуть не подпрыгнул от неожиданности.
— Доброе молчанье лучше худого ворчанья? — продолжал он. — Мысли-то есть?
Это очень похоже на нашего майора: может вот молчать, как бирюк, хоть час, хоть два, а потом вдруг шарах — вопрос на засыпку. С ним не замечтаешься. Я искоса посмотрел на него. Он стоял, выдвинув вперед квадратную челюсть. Стоял жутко мрачный в своей знаменитой кепке, тень от козырька которой падала ему на глаза. Поэтому их выражения мне не было видно. Но коли обращается: «сынок» — значит, злой он сейчас как собака. А поговорками он сыплет, когда совсем злой. Но в любом случае — злой или добрый — Терехину лучше не врать: он на лжи любого поймает за пару секунд. На то он и Волкодав. Я его почти всегда так называю, за глаза конечно. И не я один. Он такой. Ему палец в рот не клади — мигом отхватит, и «мама» вымолвить не успеешь. Поэтому я честно ответил:
— Нет, товарищ майор.
При других обстоятельствах я обязательно обратился бы к нему по имени-отчеству: Петр Петрович. Он не очень любит официальные обращения. Но сейчас был неподходящий момент для задушевной беседы.
Он угрюмо посмотрел на меня:
— Ни одной?
— Ни одной, — признался я.
— Ничего не нашел? Орудие убийства?
— Нет. Я все тут облазил, товарищ майор, — сказал я.
— Следы не затоптал?
Я даже обиделся — что он меня, за пацана держит, который только позавчера из школы милиции вылупился? А еще к себе перетащить хочет. Об этом мне один мой дружок из его отдела по большому секрету шепнул. Правда, с Терехиным я упорно прикидываюсь, будто ничего про это не знаю. Но, честно говоря, жду не дождусь, когда это произойдет. Думаю, в самое ближайшее время. Особенно если я хоть как-то помогу ему распутать это убийство. Так что пахать я готов не за страх, а за совесть. А он мне про следы.
Но обиды я не то что не высказал, даже глазом не моргнул в ответ на его реплику: Терехин таких дел на дух не выносит. Я только коротко ответил:
— Я был осторожен.
— И?..
— Пусто. Да вы ж сами смотрели.
— Я-то смотрел, — проворчал он. — Какие-нибудь необычные детали?
— Ничего подозрительного. Все, как обычно. К тому же ночью гроза была, вы же знаете. Так что следы… — Я пожал плечами и добавил: — Надо ждать собаку, товарищ майор.
— Собаку. Я сам ее жду, собаку. Как любимую барышню. Долго ждут, да больно бьют…
Терехин ожесточенно сплюнул, не глядя на меня:
— Слушай, сынок, а ты выяснил, что он тут делал?
— Кто? — не понял я его. — Убитый?
— Да нет, старикан твой, который труп обнаружил.
— А-а, Бутурлин… Понимаете, товарищ майор, он бежал.
— От кого?
— Ни от кого. Он джоггингом занимается.
— Чем-чем? — Он повернулся ко мне неуловимо быстрым движением.
Я мысленно себя обматерил. Лучше его сейчас не раздражать. Дело в том, что Терехин терпеть не может, когда в разговоре употребляют всякие новомодные, особенно американские словечки и выражения. Хотя готов поставить на кон свою месячную зарплату: он прекрасно знает, что такое джоггинг.
— Ну, то есть он бегает трусцой, товарищ майор, — сказал я. — Он пенсионер и на здоровье слегка зациклился. Встает ни свет ни заря каждое утро и делает пробежку… Всегда по одному и тому же маршруту. В том числе через этот овраг и обратно.
— Это он тебе сказал?
— Нет. Я и раньше это знал.
Он что-то невнятно пробурчал себе под нос. Я терпеливо ждал новых вопросов.
— Он тебе домой позвонил?
— Да.
— Тебе, а не дежурному? Почему?
— Он меня хорошо знает.
— Откуда он звонил?
Я указал рукой в сторону видневшегося неподалеку дома под зеленой крышей:
— Вон оттуда, от Скоковых. Они хорошо знакомы. Сразу же после его звонка я позвонил дежурному, а сам сюда поехал.
Терехин помолчал. Потом спросил с эдакой ленцой в голосе, которая могла обмануть кого угодно, но только не меня:
— А где этот твой Бутурлин сейчас, сынок?
Вопрос явно не предвещал ничего хорошего.
— Я его подробно опросил и… и отпустил, товарищ майор, — сказал я. — Временно.
— Ишь ты… Отпустил, значит?
— Я не хотел его здесь держать, товарищ майор, — попытался объяснить я. — Но Николай Сергеич, то есть Бутурлин…
— Ты мне уже говорил, как его зовут, — в голосе Терехина послышались стальные нотки. Волкодав — он и есть Волкодав.
— Бутурлин одет был легко, а утро прохладное после дождя… И вообще, он человек старый…
— Хм, старый, — неодобрительно буркнул Терехин. — А я по-твоему, что, молодой?..
Я промолчал.
— Мда-а-а… — протянул он. — Ну, ты даешь, сынок. Надо же, вместо того чтобы придержать единственного свидетеля, он его спокойненько отпускает. Из милосердия. Ты что — мать Тереза? Может, у тебя в машине печка не работает, или бензина стало жалко? Так я тебе денег одолжу. На бензин. Получается, вместо того чтобы душегуба ловить, я тебя азам работы должен учить, сынок? Забыл, что торопыга обувшись парится?
Я по-прежнему молчал.
Да Терехин и не нуждался в моих оправданиях. Он занимался другим: вставлял мне, как он сам любит выражаться, «в мягкой французской манере». Но вставлял по полной программе.
Волкодав, конечно, был прав на все сто — свидетеля нельзя было отпускать до приезда опергруппы. Но я помнил, как расспрашивал Николая Сергеевича, когда примчался сюда первым. И как потом он, считая, что я не вижу его манипуляций, сунул под язык таблетку валидола. Я ведь знаю, что без лекарства он из дома не выходит.
Вот тогда-то я его и отпустил.
А теперь вот чувствую себя перед Волкодавом как щенок, бесстыдно нагадивший в чужой гостиной на персидский ковер. Как будто взял — и специально отпустил настоящего преступника, замочившего невинного егеря. Хотя в отличие от майора Терехина я не первый год знаю старого Бутурлина и, хоть застрели ты меня, представить его в роли хладнокровного убийцы ну никак не могу.
— Струхнул твой Бутурлин, когда труп обнаружил? — без улыбки спросил Терехин, но тон при этом слегка сбавил.
— Наверняка испугался. Но по его виду я бы не сказал. Он хорошо держался.
— Ладушки, Михайлишин. Потрясем твоего старикана, хоть ты его и отпустил… Попозже. У тебя все?
— Нет, не все. Вот что я выяснил у Бутурлина, товарищ майор. Покойный Пахомов ведь из гостей шел. А в гостях-то он вчера был как раз у Бутурлина. Они старинные приятели.
Терехин внимательно посмотрел на меня. Задумался.
— А это ты тоже самостоятельно выяснил, сынок? — тихо спросил он, выделив слово «самостоятельно».
— Нет. Это мне сам Бутурлин сказал.
— Без нажима?
— Сам. Сразу же. Это было первое, что он мне сказал, когда я сюда приехал.
— А ты говоришь, сынок, мыслей нет, — удовлетворенно сказал Терехин, оскалив белоснежные, как у двадцатилетнего, зубы. — Вот тебе и первая зацепка. Обязательно потрясем твоего бегуна. Время смерти определили?
— Доктор Вардунас как раз этим занимается. Я ему сказал, чтобы тело на берег не вытаскивали, пока вы не приедете и сами не осмотрите.
— Тело, сынок, я уже осмотрел, — ворчливо сказал Терехин. — Тело как тело, ничего особенного.
А вот тут он слукавил.
Способ убийства был необычен, и он это прекрасно понимал. Просто сейчас Волкодав зол на весь свет, потому и лается. Я знаю: он всегда злится, когда какое-нибудь серьезное дело, особенно убийство, начинает раскручивать. Не любит Волкодав убийц. Ох, не любит. Не завидую я тому, кто егерю горло перерезал.
Он достал из кармана плаща плоскую металлическую баночку. Открыл ее, загасил окурок о дно баночки и спрятал его туда же. Сунул баночку обратно в карман. И тут же закурил новую сигарету.
Я услышал торопливые шаги и обернулся.
— Да, вот, кстати и сам доктор, — сказал я Терехину.
Из лощины, на ходу стягивая медицинские перчатки, поднимался высокий, невероятно худой человек с длинным костистым лицом, на котором выделялся крючковатый нос. Человек был дочерна загорелый и напоминал индейца племени сиу, по ошибке надевшего элегантный костюм и модные круглые очки в роговой коричневой оправе. Это и был наш судмедэксперт — знаменитый доктор Вардунас, которого Волкодав всегда вытаскивает на убийства.
— Доброе утро, Петрович, — весело обратился индейский вождь к Терехину, засовывая перчатки в пластиковый пакет. — Пришел полюбоваться на кровавое зрелище?
— Да нет, я вообще-то по грибы отправился, — огрызнулся Терехин. — Народ говорит, белый на Касьяновой пустоши косяком пошел.
