Эван Хантер - Молодые дикари
Дэнни: «Хотите урегулировать этот вопрос сейчас? Или мне ждать, когда однажды темной ночью кто-нибудь из вас всадит мне нож в спину?»
Дайабло: «Как тебя зовут, парень?»
Дэнни: «Дэнни Ди Пэйс. А тебя?»
Дайабло: «Я задаю вопросы».
Дэнни: «Да? Тогда спрашивай своего паршивого друга, лежащего на тротуаре. У меня есть дела поинтереснее, чем стоять здесь с вами» (Он пошел по улице.)
Дайабло: «Эй! Эй! Дэнни?»
Дэнни (останавливается и оборачивается): «Да?»
Дайабло (ухмыляясь): «Меня зовут Дайабло Дедженеро. — Он помолчал. — Почему бы тебе не зайти и не выпить с нами горячего какао?»
Дэнни (молчит, а затем улыбается в ответ): «Хорошо, с удовольствием».
— Почему вы спустили ему это? — спросил Хэнк.
— Не знаю, — ответил Дайабло. — Может быть, потому, что Бад погорячился, а парень на самом деле не напрашивался на неприятности. Верно, Бад?
Сидя в кабинете рядом с Дайабло, Бад утвердительно кивнул и сказал:
— Да, я погорячился. Дэнни хороший парень. Между нами нет вражды.
— Но он избил тебя, — изумился Хэнк.
— Ну и что? Я прижал его окурки, разве не так? Он имел право рассердиться. Я на его месте сделал бы то же самое.
— Он зашел сюда выпить с вами какао?
— Конечно, — ответил Дайабло. — Мы долго разговаривали. Он рассказывал нам все о том месте, откуда приехал.
— И что потом?
— Потом он ушел домой. Но в тот же вечер мы подкараулили его и выбили из него дурь, чтобы он знал свое место.
— Но я думал...
— О, конечно, — сказал Дайабло, — мы не стали бить его днем. Это разные вещи. Что правильно, то правильно. Бад зарвался, и Дэнни имел право проучить его. Вечером же мы избили его только для того, чтобы ему не пришла в голову мысль, что он может ходить вокруг и избивать «Орлов-громовержцев», когда ему вздумается.
— И что он сделал?
— Когда? Когда мы его накрыли?
— Да.
Ничего. Что он мог сделать? Он дрался, как зверь, но нас было двенадцать ребят. Мы здорово его избили. Мы чуть не оторвали ему руки.
— А что потом?
— Потом на следующий день я пошел навестить его. Я предложил ему вступить в клуб. Он заявил, что не хочет вступать в клуб, где полно «япошек». Я объяснил ему, что мы только пытались показать ему, что к чему в этом районе. Я сказал, мы поняли, — он здорово работает кулаками и хотели бы видеть его в нашем клубе.
— И что от ответил?
— Ответил, что он плевать хотел на наш клуб, а также сказал, если когда-нибудь еще мы нападем на него, то нам лучше убить его. Если мы этого не сделаем и, к примеру, только отправим его в госпиталь, то он постарается выйти оттуда как можно скорее, чтобы убить первого попавшегося на улице «Орла-громовержца». И знаете что?
— Что?
— Я ему поверил. Я рассказал об этом Доминику — это наш президент. Доминик сказал: он настоящий парень и нам не следует его больше трогать. После этого мы никогда его не трогали. Но много раз Дэнни участвовал в наших драках с другими клубами. Он хороший парень.
— Значит, в сущности, это правда, что он не член клуба «Орлы-громовержцы»?
— Да, это правда. Я так полагаю.
— В таком случае, что он делал с двумя членами клуба вечером десятого июля?
— Вам лучше спросить об этом его самого, мистер Белл, — ответил Дайабло. — Я думаю, что он единственный человек, кто знает об этом.
— Понимаю, спасибо. — Хэнк встал и направился к выходу.
— Дэнни по-настоящему смелый парень, — сказал Дайабло. — Двенадцать человек избивали его. Двенадцать человек! И мы били его бутылками и всем, чем попало. Вы знаете ребят, которые могли бы выдержать такое?
— Нет.
— Подумайте об этом, мистер Белл. Этого достаточно, чтобы вызвать дрожь. Двенадцать парней с бутылками. Вы только подумайте об этом.
— Я подумаю.
— Может быть, вам следует начать думать и о том, что эти трое ребят невиновны?
— Ты так считаешь?
— Да. — Дайабло помолчал, улыбаясь. — Нехорошо, что вы не можете остаться и выпить с нами кофе. Я получил удовольствие от нашей беседы. Она напоминает мне ту беседу с Дэнни в тот полдень, когда я угощал его горячим какао. Вы помните о том, как я угощал его горячим какао, и в тот же самый вечер двенадцать парней избили его. — Улыбка Дайабла стала шире.
Они посмотрели друг другу в глаза. Хэнк ничего не ответил и не спеша вышел из кондитерского магазина.
Вдогонку ему, все еще улыбаясь, Дайабло сказал:
— До встречи, мистер Белл.
ГЛАВА VI
Как только Хэнк вернулся, к нему в кабинет вошел Холмз.
— Как дела? — спросил он.
— Прекрасно, — ответил Хэнк.
— У меня есть кое-что для тебя. Хочешь послушать?
— Я предпочел бы, чтобы нам принесли какие-нибудь бутерброды в кабинет. Меню в одном из ящиков стола.
Пока Хэнк снимал пиджак, закатывал рукава и расслаблял галстук. Холмз нашел меню.
— Я возьму бутерброд с ветчиной и шоколадный коктейль, — сказал Хэнк.
Холмз утвердительно кивнул и начал набирать номер телефона.
— Как я понимаю, нескольким полицейским поручено следить за твоим домом. Что случилось?
— На днях я получил письмо с угрозой. Я не хочу, чтобы моя семья стала объектом мести.
— М-м, — промолвил Холмз и заказал бутерброды. Повесив трубку, он спросил:
— Узнал что-нибудь новенькое от матери мальчишки?
— Нет. Но я получил подтверждение одному факту, о котором она мне говорила. Дэнни Ди Пэйс действительно не был членом банды.
— Это мало ему поможет.
— По каким-то своим собственным соображениям Денни Ди Пэйс предпочитал считать себя обособленным, хотя и принимал участие в деятельности банды, и по существу был ее членом.
— Понимаю. Как ты полагаешь, какой будет линия защиты?
— Для Ридона и Ди Пэйса они постараются найти оправдательную причину для убийства. Для Апосто — установить умственную неполноценность.
— Ты готов бороться с ними?
— Что касается самообороны, то мы все еще не разыскали нож, который, как предполагается, выхватил Моррез, хотя его слепота, казалось бы, исключает версию о том, что он напал первым. Апосто надо обследовать в госпитале «Белльвью». Ты организуешь это?
— Буду рад это сделать. Какой твой следующий шаг?
— Завтра я пойду в испанский Гарлем. Хочу напасть на след ножа Морреза. Если защитники собираются использовать его в деле, то я должен быть к этому готов. Что ты хотел мне сказать?
— Прежде всего — судить будет Самалсон.
— Да?
— Я знал, что ты удивишься. Защита подняла шум по этому поводу. Она заявила: он твой друг, и ты учился у него в университете, и он предрасположен к тебе...
— Чепуха.
— Разумеется. Но это не помешало им просить перенести слушание дела в другой судебный округ.
— Это, должно быть, очень хорошо настроило Абе.
— Абе Самалсон — самый справедливый судья, который когда-либо у нас был. Короче говоря, Самалсон отклонил это прошение защиты.
— Молодец Самалсон.
— Это их не остановило. Они продолжали настаивать на перенесении дела, заявляя, что местная пресса сделала ряд предвзятых заявлений, вызвав враждебность населения к подсудимым. Абе и здесь послал их к черту. Он сразу же раскусил, почему они на этом настаивали: это была еще одна — третья по счету — попытка выиграть время. Первая попытка заключалась в том, что они выступили с ходатайством позволить им изучить протокол большого жюри на том основании, что оно выдвинуло свое обвинение, якобы, без достаточных юридических доказательств. Это ходатайство было отклонено. Вторая попытка сводилась к тому, что они затребовали документ, конкретно удостоверяющий свидетелей и дающий описание места преступления и рода оружия, но на этом они выиграли только неделю. Суд все равно назначен на следующий месяц, и слушать дело будет Самалсон. Ты доволен?
— Да. Мне нравится Абе, он хороший человек.
На столе Хэнка зазвонил телефон. Он снял трубку.
— Да?
— Хэнк, это Дэйв, дежурный. Здесь двое людей спрашивают тебя. У одного — картонка с едой.
— А кто другой?
— Парень по имени Бертон. Репортер.
— Скажи ему, мы собираемся перекусить. Если его устроит, что я буду бормотать, жуя бутерброд, пожалуйста, пусть входит. И пропусти человека с картонкой, я умираю с голоду.
Разносчик и Майк Бартон вошли в кабинет одновременно. Бартон был высоким, плечистым, с широкой грудью и скорее походил на водителя грузовика, чем на репортера. У него были толстые губы, внимание к ним привлекали густые черные усики, которые выглядели словно пятно типографской краски под носом. Войдя, он тут же протянул руку.
— Мистер Белл? — спросил он.
— Здравствуйте, — сказал Хэнк и пожал ему руку. — Ефраим Холмз, начальник бюро. Ефраим, мистер Бартон.
— Мы знакомы, — сухо сказал Холмз.
— Что у вас на уме, мистер Бартон? — спросил Хэнк.
— Хороший вопрос, — улыбаясь, ответил Бартон. Когда он улыбался, его зубы на фоне черных усиков сверкали белизной, а его темнокарие глаза на широком лице, казалось, светились острыми лучиками.
