Виктор Каннинг - На языке пламени
— Джонни, мне больно!
— Потерпите, — отрезал он. — Вы должны открыться мне. Вы мне симпатичны, и я хочу вам помочь. От меня вы не должны ничего скрывать. А вы скрываете. Вас же не было в доме. Вы уехали с Гарри прятать что-то.
Гримстер отвел руки, увидел, как на глаза Лили навернулись слезы. Не желая показывать их, девушка опустила голову. Гримстер вновь прикоснулся к ней, теперь с нежностью, взял за подбородок и приблизил ее лицо к своему. Впервые их связало нечто чисто плотское, на мгновение Гримстер поддался этому ощущению, но тут же овладел собой.
— Лили, зачем скрывать правду? — мягко спросил он.
— Я рассказала все, Джонни, — ответила она. — Больше ничего не знаю. Вообще не помню, чтобы садилась в машину и мы с Гарри ехали что-то прятать. Поверьте мне. — Она вдруг отвернулась от Гримстера, отстранилась от его рук и воскликнула: — Зачем продолжать? Я ничего не знаю. И знать не хочу, и деньги мне не нужны! В конце концов, в жизни есть вещи поважнее денег!
«Такая философия, — подумал Гримстер, — как раз на ее уровне, это штамп, к которому она прибегает, чтобы утешить себя или убежать от действительности».
— Как же Гарри удалось сделать из вас рабыню? — произнес Гримстер с нарочитым презрением. — Чем он вас взял? Неужели чем-то столь постыдным, что вы даже себе боитесь в этом признаться. Вы спали с ним. Вы были его содержанкой. Его вещью. Он относился к вам, как к марионетке, кукле, учил новым словам и обрывкам стихов. Натаскал и этикете, но о косметике не сказал ни слова — вы продолжали краситься, как шлюха, потому что это его забавляло. Он обучил вас манерам, умению вести беседу, выдрессировал, как собачонку, и развлекался, зная, что может делать с вами все, что заблагорассудится. Без всякой причины он скрывал от вас имена друзей. Никогда не приглашал в свою лондонскую квартиру. Оставлял в провинции — на случай, если надоест столица. Манил пальцем, и вы бежали; отсылал, запирал в машине, словно пуделя, когда шел на станцию проводить друга. Боже мой, он же играл вами, он околдовал вас — и знаете почему? Потому что в душе ваш драгоценный Гарри ни в грош вас не ставил.
— Заткнись, Джонни! — Она кинулась на Гримстера и со злостью влепила ему пощечину. Слезы катились по ее щекам.
Секунду он помолчал. Потом сказал:
— Вы ударили не меня. Сегодня вы впервые узнали правду. И ударили Гарри. — Гримстер подошел к двери, обернулся и добавил: — Вам известно, что мне нужно. То малое, что вы скрыли. То малое, чего вы боитесь или стыдитесь. Теперь я знаю, что это, но не скажу. Я слишком уважаю вас, чтобы выдавливать правду по каплям. Вы успокоитесь, придете и все расскажете сами.
Гримстер спустился в маленький бар, заказал себе большую порцию виски, закурил сигару и подумал: «Правда всегда была рядом, глядела прямо в глаза, иногда просто кричала, но я оставался к ней слеп и глух, пока сам, разозлившись, не высказал ее грубо и резко». Бедняга Гарри. Скотина Гарри. Кроме фокуса с пятницей, двадцать седьмого февраля, сколько еще экспериментов он проделал над ней ради забавы? Наверное, немало. И не только сам смотрел их, но и другим показывал. Билли, например.
Лили к завтраку не вышла. Послала записку, что у нее разболелась голова. Кранстон вопросительно поднял брови, но Гримстер пожал плечами и ничего объяснять не стал.
Теперь в спешке не было нужды. Можно было расколоть Лили немедленно, однако лучше услышать правду от нее самой — как только она успокоится и будет готова к беседам. В исповедальню под ножом не ходят. Если человек на самом деле жаждет отпущения грехов, он идет к священнику добровольно.
Позавтракав, Гримстер поднялся на чердак и взял с полки одну из книг Диллинга. Она затрепалась, была испещрена заметками — ее явно не раз перечитывали. Джон спустился к себе и устроился в кресле. Тема книги была ему не в диковинку, но серьезно он занялся ею впервые. Книга неожиданно напомнила Гримстеру об опыте, который они с Гаррисоном провели в Веллингтоне. Он улыбнулся, вспомнив, как они катались по полу от смеха.
Гримстер читал три часа подряд, с предельным вниманием, пытаясь чуть ли не наизусть выучить каждую страницу, запомнить все мысли, все примеры до единого. Источник противоречия между тем, что рассказала Лили о пятнице, и тем, что она действительно в тот день делала, перестал быть для Гримстера загадкой, но до истины было еще далеко. Закончив книгу, Гримстер бросил ее на пол, закурил сигару, прилег и уставился в потолок; зажав сигару в зубах, он напряженно размышлял, как лучше подойти к Лили. Экспертов по данному вопросу в Ведомстве не было. Брать человека со стороны — на это сэр Джон вряд ли пойдет из соображений секретности. Впрочем, профессионал может и не понадобиться. Ведь и Диллинг им не был. Возможно, Гримстер сможет сделать все сам. Между ним и Лили во время последней беседы возникла тонкая ниточка связи, и это вселяло надежду на успех.
Гримстер покинул усадьбу, доехал до фермы, переговорил с управляющим, потом заглянул в старый хлев, где теперь в два ряда стояли клетки с курами. Он провел там десять минут, столько же, сколько они с Гаррисоном однажды пробыли в курятнике на ферме неподалеку от колледжа.
Затем Гримстер вернулся к машине, достал из багажника болотные сапоги, спиннинг и спустился к реке. Вода была покрыта рябью — на мушку не порыбачишь. Гримстер прошел по Докторскому перекату, оснастил спиннинг большой серебристо-голубой блесной и закинул ее, наслаждаясь уверенностью и точностью своих движений; отпустил леску, чтобы спадающая после дождей вода вынесла блесну на середину реки… Вспомнил ирландца-бакенщика, научившего его слюнить державшую катушку ладонь, когда приходилось сматывать леску при клеве. Сегодня клюнуло лишь однажды, резко и сильно — потом рыба ушла. Взглянув на другой берег, Гримстер заметил человека в мешковатой одежде, шедшего по сырой траве. Шоссе Эксетер — Барнстепл пролегало в четырехстах ярдах от берега, за железной дорогой. У переезда с вечно закрытым шлагбаумом стоял автомобиль. Человек подошел прямо к берегу, помахал Гримстеру, но заговорить не попытался.
Гримстер взмахнул рукой в ответ — это был несомненно Гаррисон. Не обращая больше на него внимания, Гримстер спустился ниже по течению, но поймать все равно ничего не удалось. Наконец он собрал спиннинг и вернулся к машине, даже не взглянув на Гаррисона. Джон знал: Гаррисон появился не потому, что хочет надавить на него психологически, напомнить о своем присутствии. Это не в его манере. Он пришел, потому что ему надоело сидеть в отеле. Разумеется, он сообразил: едва вода начнет спадать, Гримстер при первой же возможности выберется порыбачить. И Гаррисон просто не смог устоять перед соблазном проверить свою догадку, убедиться, что интуиция по-прежнему его не подводит и что он разбирается в привычках Гримстера безошибочно.
Лили не вышла к обеду. Она появилась в комнате Гримстера в половине двенадцатого ночи. Он лежал в постели, размышлял о некоторых главах книги, взятой утром из вещей Диллинга, как вдруг услышал, что открылась дверь гостиной, щелкнул выключатель. Серебристая полоска света протянулась из-под закрытой двери в спальню. Джон, не шевелясь, ждал. Лили все должна сделать по-своему, чуть театрально, — это так соответствует ее романтической природе. С той самой минуты, когда она ушла из универмага к Диллингу, и до того, как оказалась здесь, она, без сомнения, воображала себя — хотя никогда этого не показывала — героиней многосерийного фильма. И намеченная развязка обязательно должна произойти около полуночи, в полумраке, когда все как нельзя лучше подготовлено к ее выходу.
Она тихонько постучала в дверь, назвала Гримстера по имени и вошла. Он сел в кровати, но лампу не зажег — в спальню хлынул свет из гостиной. Лили была в голубом шелковом халате, накинутом поверх пижамы, в крошечных шлепанцах из белой кожи с золотым тиснением и старомодно загнутыми носками. Расчесанные на ночь светлые волосы разметались по плечам, на ее лице не было косметики, если не считать подведенных помадой губ.
Она подошла к Джону и присела на краешек кровати. Правой рукой с минуту нервно перебирала простыню, потом пролепетала:
— Простите, Джонни…
— Ничего страшного, — ответил Гримстер. — Извиняться не за что.
Он взял Лили за руку, крепко сжал ее, понимая, что это немного успокоит девушку.
Она без видимого волнения продолжила:
— Я чувствовала — он мог так поступить, но до конца уверена не была.
— С чего все началось?
— С шутки. Он заинтересовался книгой и… В общем, спросил, нельзя ли попробовать на мне. — Она перевела взгляд на книгу, лежавшую рядом с Гримстером на ночном столике. — Вы читаете эту книгу?
— Да.
— Но как вы догадались? Откуда узнали?
Как? Откуда пришел свет истины? Из явного противоречия между тем, что Лили рассказывала, и тем, что на самом деле произошло. Тогда в Гримстере вскипела злость, которая, призвав на помощь интуицию, заставила его выплюнуть ей в глаза слова, содержавшие разгадку: «Боже мой, он же играл вами, околдовал вас…» Гримстер перевел взгляд с ее прекрасного в трогательном раскаянии лица на лежавшую у постели книгу. Это был «Гипноз человека и животных» Ференца Андреша Вольгиези.
