Джозеф Кэнон - Хороший немец
— Гениально. Разместить все там, в недосягаемости от бомб. Мы все удивлялись, как им это удалось.
— Рабским трудом, — сказал без обиняков Джейк.
— Да, — мрачно кивнул русский. — И все же удивительное место. Мы прозвали его пещера Аладдина. — Целые производственные линии. Некоторые «Фау-2» уже в собранном виде ждут отправки. Цеха и тоннели набиты запчастями, а сверху капает. В углах свалены тела — в последние безумные дни никто не позаботился убрать их оттуда. — Конечно, — продолжал русский, — когда мы проникли в пещеру, сокровищ там не нашли. Как вы полагаете, в чем было дело?
— Не знаю. Очевидно, немцы перевезли их в другое место.
— Гм. Но куда? Вы сами ничего не видели?
Только бесконечную колонну американских грузовиков, которые вывозили добычу на запад: ящики с документами, тонны оборудования, узлы ракет на грузовых платформах. Видел, но не сообщал — просьба генерала. Тогда он и стал другом армии.
— Нет. Но я видел краны, на которых вешали узников. Мне хватило. И лагеря.
— Да, я помню. Рука, которую не можешь стряхнуть.
Джейк удивленно посмотрел на него.
— А вы действительно читали тот материал.
— Ну, знаете, мы интересовались Нордхаузеном. Интересная загадка. Столько всего было и так исчезло. Как это говорят? Фокус иллюзиониста.
— В военное время происходят странные вещи.
— Думаю, в мирное тоже. На наших заводах Цейсса, например, — четыре человека. — Он помахал пальцами. — Как в воздухе растворились. Еще один фокус.
— Травишь школьные байки, Василий? — спросил подошедший Мюллер.
— Мистер Гейсмар не слышал о наших проблемах на заводе Цейсса. Подумал, может ему будет интересно.
— Давай, Василий, оставим это для заседаний комитета. Сам знаешь, мы не можем контролировать действия людей. Иногда они голосуют ногами.
— Иногда их увозят, — быстро ответил русский. — Под покровом нахт унд небель. — Ночи и тумана, старые добрые ночные аресты.
— Это метод Гиммлера, — сказал Мюллер. — Американская армия этим не занимается.
— И все же слухами земля полнится. И люди исчезают.
— У нас они тоже ходят, — сказал Мюллер осторожно, — в американской зоне. Берлин полон слухов.
— А если это правда?
— На сей раз нет, — сказал Мюллер.
— Ага, — произнес русский. — То есть опять тайна. Как и Нордхаузен, — сказал он Джейку, затем поднял свой пустой бокал в шутливом тосте и учтиво удалился налить себе еще.
— О чем это он? — спросил Джейк.
— Русские обвиняют нас в том, что мы похищаем ученых из их зоны.
— Чего мы не делаем.
— Чего мы не делаем, — повторил Мюллер. — А вот они — да, поэтому всегда подозревают худшее. Они по-прежнему похищают людей. В основном — политических. Не так часто, как в самом начале, но все же продолжают этим заниматься. Мы протестуем. И они протестуют.
— Типа зайти друг к другу выпить.
Мюллер улыбнулся:
— Типа того.
— А что такое Цейсс?
— Завод оптики. Бомбовые прицелы, прецизионные линзы. В этом немцы нас обогнали.
— Но не надолго.
Мюллер пожал плечами:
— Вы никогда не успокоитесь? Тут я вам мало чем помогу. Сбежало несколько инженеров. Вот и все, что я знаю, если это вообще представляет интерес. Лично я бы не винил никого за попытку выбраться из русской зоны.
— Значит, наш друг лишь пускает дым в глаза.
— Да, в этом они мастаки. Не позволяйте им пудрить вам мозги. То, что он говорит по-английски, не означает, что он друг.
— А кто он такой?
— Василий? Генерал Сикорский. Входит в Совет. Занимается всем понемногу, как и все «товарищи», но нашей контрразведке он известен. Я всегда считал, что в этих делах он точно замешан. Может, даже в паре похищений. По-моему, тут без него не обошлось.
— Так что мне следует быть настороже.
— Вам? — рассмеялся удивленно Мюллер. — Успокойтесь. Репортер не нужен даже русским.
Джейк миновал гостиную, где уже пела группа военных, к застекленной двери в задней части дома, которая была открыта, чтобы выходил дым. Еще не стемнело — длинный день северного лета, — и он оглядел грязный сад, где следовало расти траве и стоять парусиновым шезлонгам, но теперь это был лишь вытоптанный и перерытый клочок земли, как и весь остальной Берлин. В Нордхаузене тоже было полно грязи — столько, что в ней буксовали даже грузовики, которые, забрызгивая рабочих, с ревом увозили с собой сокровища Аладдина. Никакого нахт-унд-небель — бригады, бодро жуя жвачку, загружали автоколонны стальными трофеями для отправки на запад. Где они теперь? Где-то за Рейном. Может, уже и в Америке, и готовятся к следующей войне. Если б он спросил об этом сейчас, ему бы сказали, что такого никогда и не было. Фокус. И он бы с радостным чувством исполненного долга отложил бы материал в сторону, зная, что всегда найдет другой. Пока вдруг не закончились значительные события этой войны, оставив после себя одни руины.
— Эй, Джексон, — окликнула его Лиз, в нерешительности замерев на пороге, словно боялась помешать. — Случилось что?
— Ничего. Просто спорю сам с собой..
— И кто победил? — подойдя, спросила она.
Джейк улыбнулся:
— Мои лучшие инстинкты.
— Должно быть, с небольшим отрывом. — Она закурила, предложив сигарету и ему. — Получил разнос за сегодняшнее?
— Небольшой. Никто не считает это чем-то особым. Им интересно, почему меня это заинтриговало.
— И почему?
Джейк пожал плечами:
— Старый предрассудок. Если тебе в руки попадает материал, упускать его — плохая примета.
— Старый предрассудок.
— Извини за камеру.
— Ничего, мне ее вернули. Симпатичный русский принес ее в пресс-центр. Я так его благодарила, что он, похоже, решил, что я готова броситься в его объятия.
— Обычно они не спрашивают, насколько я слышал. — Он оглядел ее. — Жалко, что снимков не сделал. На тот случай, если придется доказывать, что его застрелили.
— Они это отрицают?
— Нет, но и не распространяются. Не знаю, почему. В русской зоне убит военный — по идее они должны были поднять шум. А они только и знают, что заявляют протесты друг другу. — Он ткнул большим пальцем в сторону вечеринки. — Так почему не в этот раз?
Лиз покачала головой:
— Никто не хочет поднимать вонь, пока идет конференция.
— Нет, я армейских знаю. Тут что-то не то. Никто не хочет быть убитым. Что он тут делал? Ты же с ним говорила. Он сказал тебе что-нибудь в самолете?
— Нет, — ответила она. — Он был слишком занят, стараясь не облевать все вокруг.
— Я тоже об этом думал. Но зачем лететь, если так страдаешь? Что за важная причина заставила его сесть в самолет?
— О, Джейк, многие летают. Может, ему приказали. Он же военный.
— Был. Тогда почему его никто не встречал, если ему приказали? Помнишь, что было в аэропорту?
— Откровенно говоря, нет.
— Куда он исчез? Все же поехали вместе. — Он перевел дыхание. — Нет, тут что-то есть.
Лиз вздохнула:
— Ладно, будь по-твоему, Шерлок. Тебе потребуются фотографии? Хотя для «Колльерса» это сильно.
Джейк улыбнулся:
— Может быть. Я тут еще кое-что задумал. — Лиз подняла брови. — Хочу разыскать старых сотрудников. Посмотреть, что с ними случилось. Берлинские истории. Для этого могут потребоваться фотографии, если тебе интересно.
— Годится. Старые друзья, — сказала она. — А не один?
— Нет, — сказал он, оставив этот вопрос без внимания. — Всех, кого смогу найти. Я хочу знать, что здесь происходило, и не только в бункере. А эта история — не знаю, может, ты и права, может, тут ничего и нет. — Он помолчал, размышляя. — За исключением денег. За деньгами всегда что-нибудь есть.
Лиз бросила сигарету и растерла ее ботинком.
— Ну это ты продолжаешь спорить сам с собой. Расскажешь, что накопаешь. Похоже, мне пора, — сказала она, заглянув через открытую дверь в дом.
— Опять?
— Что поделаешь, если я пользуюсь таким успехом? — Но уйти она не успела. К двери подошел высокий, смутно знакомый военный. — Сейчас иду, — сказала она ему, явно не желая, чтобы он выходил. Тот поднял бутылку с пивом и пошел обратно.
— Счастливчик?
— Пока нет. Но говорит, что знает хороший джаз-клуб.
— Не сомневаюсь. — Джейк посмотрел в дверь. — Ага, — сказал он, вспомнив. — Водитель конгрессмена. Лиз.
— Не будь снобом, — как-то нервно сказала она. — Тем более что он не водитель. А офицер.
— И джентльмен.
— А вы все? По крайней мере, он не говорит со мной с набитым ртом.
Джейк засмеялся:
— А вот это действительно что-то.
— Нет, — сказала она, глядя на него в упор. — Что-то — это когда за тобой возвращаются. Четыре года спустя. Но и он сгодится.
