Алексей Шведов - Голова-гнездо
— Что? — Марина растерянно уставилась на него. — О чём ты говоришь?
— Твой братец под финал своей жизни немного… э… расширил свою сексуальную ориентацию, — Русаков обнял девушку за плечи и повлёк в зал, продолжая говорить. — Вначале, когда он попал под мою опеку, мы ведь с тобой ещё… ну, ты помнишь. Потом мы расстались, я женился, а… Впрочем, это уже не так важно.
Они сели на диван. Марина вся дрожала, но виной этому был не страх, а, скорее, возбуждение.
— Почему… почему ты бросил меня? — зашептала она, поворачиваясь к Русакову, который по–прежнему обнимал её. — Почему женился на этой шлюхе? Разве нам с тобой было плохо вместе? И ведь ты даже ничего не объяснил, не зашёл, не позвонил…
Русаков нахмурился.
— Почему–почему… По кочану. Ты не должна говорить плохо о моей жене. Она сейчас ждёт ребёнка, — добавил он мечтательно. — Ты представляешь: у меня будет ребёнок.
— Но я всё же хочу знать! Я не видела, тебя столько времени, то есть, видела, но ты со мной даже не хотел разговаривать. Я до сих пор не знаю, не могу понять, почему. Нинка говорила мне тогда что–то, я дала ей по морде…
— Ты нашла?
— Нет! Не нашла! Что было в этой записной книжке? Зачем она тебе нужна?
Глаза Русакова сделались вдруг какими–то стеклянными.
— Это не твоё дело, шалава! — он убрал свою руку с её плеча и вдруг, схватив за бедро, с силой сжал пальцы. — Где книжка? Ты ведь нашла её, я знаю!
Визг Марины заглушил половину его слов. Пришлось Русакову ослабить хватку и ударить её по лицу ладонью — лишь тогда она заткнулась. Теперь Марина наконец испугалась — сидящий перед нею огромный мужчина (Сколько ему сейчас? Тридцать два? Тридцать три?) был уже не тем, кого она когда–то любила. Что–то в нём изменилось, он стал более грубым, жестоким и, пожалуй, сумасшедшим. Конечно, у него и раньше были кое–какие проблемы с психикой, как, впрочем, и у неё самой, но теперь…
— И не ори больше! — интонация этой фразы была угрожающей. — Итак, надеюсь, теперь ты, шлюха, поняла что вопросы здесь задаю я? Женщины должны подчиняться. Ты врубаешься? Я серьёзно говорю.
Марина кивнула и потёрла рукой щёку. Затем принялась поглаживать бедро — то место, где он её схватил. Ей было больно, но она это любила.
— Хочешь меня совратить? — ухмыльнулся Русаков. — И не надейся. Принципиально не совращусь!
«Где же этот чёртов следователь? Уже 15 минут третьего. Может, он занят и не сможет прийти? Хотя… он вряд ли мне чем–то помог бы. Юре, — только сейчас до неё дошло, что они оба — ЮРЫ, — будет достаточно просто крикнуть на него, и он притихнет. О боже, зачем я разрешила ему прийти?»
— Так книжку, говоришь, не нашла? Маленькую такую, красненькую…
— Я же сказала, что нет! — Марина решила немного изменить линию поведения. — Поверь, если бы я её нашла, то сразу отдала бы! Мне–то она зачем?
Русаков уткнул голову в ладони и проворчал:
— Куда же он её дел, пидор?
— Этот Терехин, который ко мне приходил… Он кое–что украл.
— Украл?
— Да. Две общих тетради с Сашиными рассказами и… ну… один дневник.
— Рассказами? Дневник?
— Рассказы там вроде фантастика какая–то…
— А! — скривился Русаков. — Помню, подсовывал он мне как–то в больнице это своё дерьмо. Скафандры какие–то, сириусы… А что за дневник?
Марина расслабилась. Похоже, он успокоился и не собирается больше её хватать. Но как он изменился! И неважно, что они раньше практиковали очень жёсткие сексуальные игры — то, что произошло минуту назад, было куда жёстче. Когда–то Марина могла без проблем контролировать поведение Русакова, и он во всём её слушался. «Никогда не делай мне слишком больно!» Но теперь всё было по иному, и игры тоже стали иными. Или… или Русаков только прикидывался таким жестоким? Сейчас же он ведёт себя вполне нормально…
— Какой дневник, я спросил?
— Ну, тоненькая тетрадка. Ничего особенного.
— Тетрадка? А что в ней было? — пауза. — Тоже рассказы?
Марина кивнула. Ему необязательно знать, что было написано в Сашином дневнике. «Надеюсь, Юра не заподозрит, что я его обманываю».
В ту же секунду его пальцы обхватили сзади её шею и надавили за ушами. Марина снова завизжала. Русаков несколько ослабил нажим и прошипел:
— Врёшь ведь, сучка! Ты же сказала — дневник! А дневник и рассказы — разные вещи.
— Ой… Отпусти, блин! — Марина дёрнула головой. — Ладно, он там писал про нас.
— Как вы с ним еблись? — глаза Русакова заблестели.
— Да! — выкрикнула Марина. — И этот твой извращенец Терехин зачем–то всё это спиздил! Может, он и книжку твою нашёл, только ни мне, ни тебе об этом не сказал!
Русаков нахмурился и настороженно посмотрел на неё,
— Ты думаешь?
— Я предполагаю. Когда ты позвонил, и я пошла брать трубку, он ещё оставался в комнате.
— Так–так, Толстяк…
На этом он замолчал. Марине хотелось спросить, трахал ли он и Терехина тоже, но решила, что лучше этого делать не стоит. Но если уж получается, что этот толстяк «работает» на Юру, то всё, что он тогда говорил на кладбище, было… чем? Намеренной ложью? Бредом шизофреника? «Саша не умер!» Ну да, конечно. После того, как ему проломили башку, он всего–навсего впал в летаргический сон.
Выходит, всё было примерно так:
Работая в больнице, Русаков регулярно (?) занимался сексом со своим приятелем и бывшим кавалером своей жены/братом своей бывшей любовницы. Возможно, он делал это и с другими сумасшедшими. Разрушение любовного четырёхугольника Лаховский/Голикова — Лаховская/Русаков произошло спустя четыре месяца после того, как Саша лёг в больницу. Марина вспомнила, что когда она пришла навестить его во второй раз (она вообще довольно редко к нему ходила, кстати), брат ещё не знал, что его девушка встречается теперь с Русаковым, и что Марину тот бросил. Ему и так было хреново, а после сообщения сестры стало ещё хуже. Марина легко могла представить, как санитар потом издевался над ним. Быть заточённым в психушке (пусть даже по собственной воле) и знать, что твой бывший друг и твой санитар ебёт твою девушку и тебя самого… Но правда, к концу «срока» Сашка наоборот выглядел вполне счастливым и довольным жизнью. А Русаков… Марина несколько раз звонила ему, пыталась встретиться, но молодые супруги купили отдельную квартиру и стали жить там, а адреса она не знала. В больнице Русаков всячески избегал Марины, делая вид, что с нею незнаком. Как–то раз она случайно наткнулась на Нинку на улице и в результате короткой беседы набила той морду. Не очень сильно, но так… чтобы знала. Она надеялась, что после этого на разборки придёт сам Русаков, но очевидно, тот понял её тактику и не пришёл, И вот сегодня, впервые за полтора года, они сидели на диване в её квартире и разговаривали.
— Позвоню–ка я Толстому! — сказал Русаков, и глаза его сверкнули. — Узнаю, что к чему.
Новый факт
Быстро поднимаясь по лестнице — почти бегом, Юрий думал, а что же ему делать, если Марины вдруг не окажется дома. Придётся, наверное, ехать в психушку — надо ведь посмотреть на этого Русакова, любителя анального секса и убийцу. И с Терехиным не мешало бы побеседовать, но это чуть позже, не сейчас.
Сверху опять спускался молодой парень — тот самый, которого Юрий видел в день первого визита к Марине. На нём были, как и в прошлый раз, чёрный джинсовый костюм и под ним футболка с изображением какой–то группы.
— Есть спички? — спросил он у Юрия, тем самым вынуждая того остановиться. Спички? Нет, но зажигалка имеется.
Парень прикурил. Ему было лет восемнадцать, не больше. Голубые глаза, короткая стрижка, тёмная щетина на подбородке.
— А ты опять к Мэри? — поинтересовался он.
Юрий нахмурился.
— У тебя что, какие–то проблемы?
— Да нет, — парень усмехнулся. — Это у тебя проблемы, похоже. Ты с виду такой чистенький, культурный, а она ведь шалава конченая.
Внутри Юрия всё вскипело, инстинкты взяли верх над здравым смыслом и заставили его схватить парня за грудки. Да как он смеет, чёрт побери?!
— Слушай, ты! — начал Юрий злобно, но тут же оказался отброшенным вниз, к батарее на лестничной площадке между вторым и третьим этажами. При этом он больно ударился о неё спиной.
Парень начал спускаться к нему. Он был выше следователя где–то сантиметров на десять и, похоже, качался. Опять же чисто рефлекторно разъярённый Юрий выхватил пистолет. Увидев его, парень испуганно замер.
— Эй! — пробормотал он. — Ты чё, сдурел? Убери эту штуку, я же тебе ничего не сделал.
Спустя пять минут они расстались чуть ли не друзьям, тогда как чувства Юрия к Марине претерпели некоторые изменения. Если Олег (так звали этого парня) не врал ему, то… Спрятав пистолет, Юрий потребовал объяснений. Про удостоверение работника прокуратуры, лежащее в его кармане, он умолчал, сочтя упоминание о своей работе излишним. По мере того, как Олег говорил, следователь всё больше и больше впадал в какой–то транс — мечты и надежды рушились прямо на его глазах.
