Сергей Бакшеев - Конкурс на тот свет
— Что получили? — спросил Саша, подходя к ним.
— По трояку, — кисло ответил Борис, сплевывая под ноги. — А ты?
— Я пять, а Тихон — четыре.
— Академики! Но не горюй, Лиз, все еще впереди. Прорвемся! — бодро добавил Махоров, обнимая девушку.
Лиза нехотя прильнула к Борису, потом вдруг резко повела плечами и отстранилась.
— Мама идет, — тихо произнесла она, оправдываясь перед приятелем.
Подошла вспотевшая и сосредоточенная мать Лизы.
— Сорок четыре человека, — сказала она, погруженная в раздумья. Видя, что ее не понимают, пояснила: — Сорок четыре человека получили двойки. Выходит, число поступающих уменьшилось на сорок четыре человека.
— На сорок пять. — Сзади подошла понурая Наташа и вмешалась в разговор. — Света не сдавала экзамен, ее до сих пор нигде нет.
— Какой кошмар! — покачала головой Лизина мама, неприязненно косясь на Наташу. — Хоть бы о родителях подумали, прежде чем шляться неизвестно где.
— Как твои дела? Чего такая кислая? — поинтересовался Саша у грустной Наташи.
— Три получила, — вздохнула она. — Чему радоваться?
— Да, сорок пять, — продолжая думать о своем, запоздало согласилась мать Лизы. — Триста пятьдесят два минус сорок пять, это какой теперь конкурс получается? — спросила она, уставившись на Евтушенко.
— Две целых и… — Саша задумался. — Около двух с половиной. Был бы здесь Заколов, он бы сказал точно.
— Много, еще много… — как чему-то совершенно неожиданному огорчилась она. — Лизка, ты давай хвостом не крути. Сходишь на консультацию — и сразу домой, за учебники. Завтра экзамен.
Лиза покорно кивнула.
— Ну, чего будем делать? — спросил Борис, когда мама Лизы ушла. — Может, пока время есть, смотаемся на речку, окунемся.
— У меня купальника нет, — растягивая слова, вяло произнесла Лиза. Она всегда говорила медленно и лениво.
— Ну и что! У меня тоже нет! — Радостно сообщил Борис с игривым блеском в глазах. — Знаешь, что такое стиль топлес? Это когда девушки без лифчика купаются. Прямо на общем пляже! На западе сейчас это очень модно. И никто не стесняется.
— Не…, я не пойду, — испуганно отказалась Лиза. — У них там и эти есть, как их… нудисты. Совсем голые ходят, как психушные, и никто их не лечит.
— Да я не заставляю тебя раздеваться. Можно ведь купаться и в белье. Купальник — это все условность.
— А ты сам девушек топлес на пляже видел? — недоверчиво спросил Евтушенко.
— В Москве, к сожалению, пока такое не принято, — картинно расстроился Борис. — Многие дамы готовы, да мужики у нас не образованные, могут не так понять. Сорвутся… А вот в Югославии это сплошь и рядом. Мне один знакомый рассказывал. Там даже конкурс проводится: «Мисс бюст побережья». Эх, Лиза, если бы у нас был такой конкурс, я бы за тебя обеими руками и ногами голосовал.
«И прочими конечностями», чуть было вслух не добавил Сашка.
А Борис, пользуясь поводом, откровенно разглядывал торчащую из-под тонкой кофточки грудь девушки.
— Ну что, пойдем на речку, покажем всем, как купаются в передовой Европе? — бодро предложил он.
Лиза опустила задумчивый взгляд на грудь и юбку, видимо вспоминая, какое на ней белье.
— Не-е…, не пойду, — серьезно сообщила она. — Неприлично.
Слушая их разговор, Саша живо представил, как вечерами Борис уговаривает ее отбросить глупые условности, а Лиза каждый раз долго обдумывает его слова, хлопает ресницами и, медленно поворачивая голову, протяжно говорит: «Не-е…». Может, из-за такого мычания девчонок тёлками называют?
— Я тоже не пойду, Тишку подожду, — сказал Саша. — Он должен скоро прийти. А ты, Наташ, как?
За разговором о топлесе все невольно забыли о ней. Грудастая Лиза затмила худенькую Наташу.
— Мне в общежитие надо, — сказала девушка, скромно прикрыв маленькую грудь тетрадью. — Вдруг, Света нашлась! Ее отец был настроен так решительно. А потом я вернусь на консультацию.
Глава 11. Пленник подземелья
Когда глаза Тихона приоткрылись, он долго не мог сообразить, где он, и что произошло? В голове шумело, со лба стекала вода, а перед ним стоял Николая Егорович с пустой бутылкой в руке.
Тихон с трудом перевел взгляд слева направо и сверху вниз. Тесная низкая комнатушка без окон, без дверей предстала перед ним. Под потолком горела тусклая, запыленная лампочка. Что-то мешало рукам сзади, он дернулся несколько раз и понял, что крепко связан. Тихон склонил голову вниз и увидел, что стоит на коленях на земляном полу. Он еще раз обвел взглядом все вокруг и догадался, что находится в маленьком погребе, который обычно делают в гаражах. Вон стоит несколько банок с какими-то соленьями, а справа дохлая лесенка ведет вверх к закрытому люку. Руки примотаны сзади к какой-то трубе, а перед ним высился, тяжело дышащий Николай Егорович.
— Ну, что, теперь поговорим? — спросил он Тихона, когда поймал глазами его прояснившийся взгляд. — Где Света?
Тихон не сразу сообразил, о ком идет речь, а когда понял, то несказанно удивился вопросу, который уже два дня не давал ему покоя.
— Света? — с трудом произнес он, чувствуя нарастающий шум в голове. — Если бы я знал…
— Как не знаешь? Ты последний, кто был с нею!
— Я ее искал, но не нашел.
— Врешь! Ты придуривался! Ты делал вид, что ищешь ее, а сам… — Николай Егорович шумно засопел и размазал кулаком по щекам то ли пот, то ли слезы. — Откуда у тебя ее трусики?
Тихон попытался встать с колен, постепенно осознавая, чего от него добивается разъяренный, нависший над ним человек. Ужасно болела голова, левое плечо ныло, как после вывиха, ноги затекли и не слушались, а руками невозможно было опереться. В конце концов, он с трудом поднялся и почувствовал, как в онемевшие ноги колючей проволокой начала пробиваться кровь.
— Я не знаю, где ваша дочь. Ее трусы я нашел в туалете. В институте. Это может подтвердить Наташа.
— Она сказала, что накануне там ничего не было! А на следующий день, когда ты зашел туда один, то вдруг сразу нашел ее трусы! Откуда они у тебя, сволочь? — крикнул Николай Егорович. — Ты притащил их с собой! Ты снял их со Светы! С моей девочки! Говори, что ты с ней сделал?
Хотя Тихону и удалось встать с колен, он был совершенно беззащитен перед разгневанным человеком. Николай Егорович яростно тыкал донышком пустой бутылки в грудь Заколова. Он придвинулся вплотную, заслонив головой лампочку, и Тихон видел лишь темный силуэт, брызгающий слюной. Что он мог объяснить отчаявшемуся отцу пропавшей юной девушки?
— Я ни в чем не виноват, — твердил Тихон. — Я не имею к пропаже вашей дочери никакого отношения. Я так же, как и вы, хочу ее найти.
Николай Егорович злобно с размаха ударил бутылкой Заколову под ребра. Потом отбросил стекляшку, и стал молотить руками, а под конец двинул коленом в пах. От боли Тихон съехал на корточки. Хоть он и успел напрячь тело, и стойко перенес неумелые тычки кулаками, но от первого удара бутылкой и последнего пинка ногой он никак не мог защититься, и именно эти удары причинили сильнейшую боль.
Сидя на корточках, Тихон с трудом приходил в себя, ожидая дальнейших побоев. Он сжался и закрыл глаза, понимая, что самым уязвимым местом осталась незащищенная голова.
Он ждал новых ударов от обезумевшего человека, но неожиданно услышал бурные всхлипывания, переходящие в жуткий вой взрослого мужика. Тихон раскрыл глаза. Перед ним на коленях стоял плачущий Николай Егорович и умолял:
— Ну, скажи, скажи, я тебя прошу, что с ней? Если она жива, я все прощу. Где она? Может, между вами что-то было — такое, взрослое, а она испугалась и уехала? Я пойму. Может, она стыдится этого и прячется? Ты говори, рассказывай, что между вами произошло? Только не молчи.
— Я видел вашу дочь всего два раза. В общежитии, четыре дня назад, когда только приехал, и на консультации перед первым экзаменом, — устало сказал Тихон. — Я с ней почти не разговаривал. Об ее исчезновении я узнал от Наташи. Где она, и что с ней, я не знаю.
— А трусы ее у тебя откуда?
— Я уже говорил. Я нашел их в туалете на следующий день.
— Хватит врать! — Опять взвился Николай Егорович. — Если бы они были там все это время, их бы кто-нибудь обязательно обнаружил. А они были у тебя, и ты притащил их с собой, чтобы подбросить! Именно ты первым стал говорить про неизвестного сексуального маньяка, чтобы отвести от себя подозрения!
Тихон молчал, а Николай Егорович говорил все громче и громче, перешел на ругань, встал и со словами: «Сволочь, гад, подонок!» стал методично избивать Тихона. Он долго колошматил руками и пинал, пока не устал и не привалился спиной к стене. Его рот шумно открывался, голова качалась в такт дыханию. Потом он пристально посмотрел на Тихона, убедился, что тот его понимает, и четко с расстановкой произнес:
— Если не признаешься, и ничего не расскажешь, я тебя здесь сгною!
![Гарольд Пинтер - Лифт [= Кухонный лифт]](/uploads/posts/books/271557/271557.jpg)
