Монс Каллентофт - Зимняя жертва
В кармане звонит телефон.
— Это, конечно, Шёман, — раздается за спиной голос Зака.
И это действительно он.
— Больше никто не звонил, хотя Мяченосец был своего рода местной знаменитостью. А что у вас?
— Ходят слухи об ударе топором по голове.
— Что за чушь?
— Как будто он двадцать лет назад ударил своего отца топором по голове.
— Надо проверить, — говорит Шёман. И добавляет: — Можете съездить в его квартиру, если хотите, техники уже закончили. И утверждают со всей уверенностью, что он был убит не в квартире. В таком случае там остались бы следы крови, если учесть все, что с ним сделали. Но тест на люминол[21] дал отрицательный результат. Эдхольм и еще несколько человек ходят по соседям. Адрес: Хэрнавеген, двадцать один-Б, первый этаж.
Четыре скугахольмских батона,[22] уже нарезанные, лежат на ламинированном кухонном столе серого цвета. В свете люминесцентной лампы пластиковая упаковка кажется влажной, ядовитой, а ее содержимое — опасным для жизни.
Малин открывает холодильник. Там по меньшей мере двадцать упаковок копченой колбасы, молоко с высоким содержанием жира и много несоленого сливочного масла.
Зак смотрит через ее плечо.
— Настоящий гурман!
— Ты думаешь, он этим питался?
— Да, не исключено. В этот хлеб кладут только очищенный сахар, а колбаса жирная — одно к одному. Диета настоящего парня.
Малин закрывает холодильник. За спущенными жалюзи она различает силуэты детей, которые, бросая вызов морозу, пытаются соорудить что-то из снега. Все это выглядит безнадежно — твердая холодная масса противится любым попыткам придать ей форму. Дети иммигрантов. Они живут в тех вытянутых домах, каждый на две квартиры, из белого бетона и дерева, покрытого отслаивающейся коричневой краской, — на изнаночной стороне поселка Юнгсбру.
За окном слышится смех — сдавленный и в то же время радостный, будто им мороз не страшен.
А может, нет никакой изнаночной стороны? Люди живут своей жизнью, и радость иногда прорывается на поверхность, как раскаленная магма.
У стены пестрый диван — такой узор был в моде в семидесятые. Желто-коричневые обои в крапинку. Игровой стол, крытый зеленым сукном. Несколько простых стульев, в углу провалившаяся кровать, опрятно заправленная оранжевым покрывалом.
Обстановка спартанская, но везде прибрано: нет ни коробок из-под пиццы, ни окурков, ни куч мусора. Чистота и порядок.
На одном из окон гостиной видны три небольших отверстия в стекле, заклеенные скотчем. Лента аккуратно наложена на расходящиеся трещины.
— Выглядит так, будто кто-то бросал в окно маленькие камешки, — замечает Зак.
— Похоже.
— Думаешь, это важно?
— В таких районах обычно много детей, и они постоянно озорничают. Может, бросались галькой.
— Или таким образом его вызывали на любовные свидания.
— Конечно, Зак. Мы должны попросить техников тщательно обследовать окно, если они до сих пор этого не сделали, — говорит Малин. — Может, они смогут определить, что это за отверстия.
— Странно, если они не занимались окном, — рассуждает Зак. — Но здесь, конечно, была Юханнисон, а это не по ее части.
— Если бы здесь была Карин, стекло уже уехало бы в лабораторию, — отвечает Малин, направляясь к гардеробу в спальной нише.
Габардиновые брюки огромных размеров, все приглушенно-земляных оттенков, аккуратно развешаны, выстираны и выглажены.
— Как-то не согласуется, — говорит Зак, — весь этот порядок, выстиранная одежда с разговорами о том, что он вонял мочой и потом.
— Не согласуется, — соглашается Малин. — Но кто знает, действительно ли он вонял? Может, они только думали, что он должен вонять? Кто-то сказал кому-то другому, а тот, в свою очередь, следующему, и это стало общеизвестной истиной. Мяченосец воняет мочой, Мяченосец не моется.
Зак кивает.
— А может, кто-то был здесь после его смерти и прибрался?
— Техники заметили бы.
— Ты уверена?
Малин потирает лоб.
— Нет, это не всегда можно установить.
— А соседи? Они ничего особенного не заметили?
— Эдхольм, который обходил квартиры, говорит, что ничего.
Головная боль отступила, но Малин все еще чувствует себя какой-то опухшей и несвежей, как бывает, когда алкоголь выветривается из организма.
— Как давно он умер, по мнению Карин? Часов шестнадцать-двадцать назад? Могли здесь кто-нибудь побывать за это время? Или же вся его нечистоплотность — выдумка?
На плите индийский котелок с цыпленком карри, по квартире распространяется запах чеснока, имбиря и куркумы. Малин чувствует голод, всем телом.
Нарубить, нарезать, разлить. Нажарить и наварить.
Пиво налито. Нет ничего лучше к пиву, чем карри.
Только что звонил Янне. Четверть восьмого. Они в пути. Вот она слышит, как ключ поворачивается в замочной скважине, и спешит им навстречу. Туве слишком возбуждена и как будто специально для нее демонстрирует свою радость.
— Мама, мама! Мы посмотрели пять фильмов за выходные! Пять, и все, кроме одного, хорошие!
Янне стоит в зале за спиной радостной Туве. Вид у него виноватый, но довольно самоуверенный, словно говорящий: «Когда она со мной, решения принимаю я. И дискуссии на эту тему мы давно уже прекратили».
— И что это были за фильмы?
— Все Ингмара Бергмана.
Немая сцена. Один из тех маленьких спектаклей, которые они так любят для нее устраивать.
— Вот как! — Малин не может сдержать смех.
— И они были замечательные.
— Ты приготовила карри? — спрашивает Янне. — После мороза — самое то.
— Разумеется, Туве. Мама верит тебе. Но все-таки что за фильмы?
— Мы смотрели «Клубничную страну».
— Туве, фильм называется «Земляничная поляна». Но его мы не видели.
— Хорошо. Мы смотрели «Ночь живых мертвецов».
Что? Янне, ты с ума сошел? «Живые мертвецы» — так и крутится в голове.
— Мы были и на станции тоже, — добавляет Янне. — И занимались бодибилдингом.
— Бодибилдингом?
— Да, я попробовала, — продолжает Туве. — Мама, ты не представляешь, как это здорово!
— Из этого котелка чертовски вкусно пахнет.
Беговая дорожка в тренажерном зале полицейского участка. Жим лежа. Над штангой склоняется Юхан Якобссон:
— Еще разок, Малин. Давай, неженка…
Пропотеть. Отжаться. Стать простой и естественной. Если хочешь получить заряд энергии, ничего нет лучше физических упражнений.
— А ты, мама, чем занималась?
— А как думаешь? Работала.
— Сегодня вечером ты тоже будешь работать?
— Пока не знаю, поэтому и приготовила еду.
— Что?
— А ты не чувствуешь запаха?
— Карри. И цыпленок? — Туве не скрывает своего энтузиазма.
— Ну, теперь я пойду, — говорит Янне, опуская руки. — Созвонимся на неделе.
— Созвонимся, — отзывается Малин.
Янне открывает дверь.
— Не хочешь остаться на карри? — добавляет она, когда он уже на пороге. — Там и на тебя хватит.
14
Шестое февраля, понедельник
Малин спросонья протирает глаза.
Надо начинать день.
Мюсли, фрукты и простокваша. И кофе, кофе, кофе.
— Мама, доброе утро.
Туве, уже одетая, стоит в прихожей — раньше обычного. Малин, наоборот, встает позже. Вчера они целый день провели дома: готовили, читали. Туве разрешила матери поработать, если хочет, но Малин подавила в себе желание съездить в полицейский участок.
— Доброе утро. Ты будешь дома вечером, когда я вернусь?
— Может быть.
Дверь закрывается. Вчера девушка с четвертого канала объявила прогноз: «Итак, опустится еще более холодный — да, это так, — более холодный циклон с Баренцева моря, который накроет страну, словно крышкой, вплоть до Сконе.[23] И если уж вам непременно нужно на улицу, одевайтесь как следует».
Нужно на улицу?
Я хочу на улицу. Хочу и дальше разбираться с этим.
Мяченосец.
Кем же ты все-таки был?
Малин держит холодный руль одной рукой, в мобильнике звучит голос Шёмана.
Люди спешат на работу, дрожат на автобусной остановке возле площади Тредгордсторгет. Пар от их дыхания, смешиваясь с воздухом, вьется дальше вокруг пестрых домов на площади: зданий постройки тридцатых годов, с квартирами, о которых можно мечтать, зданий пятидесятых с магазинами на первых этажах и претенциозного дома начала века на углу, где когда-то был музыкальный магазин — теперь его закрыли.
— Звонили из дома престарелых в Юнгсбру, он называется «Вреталиден», — рассказывает по телефону Шёман. — Там есть какой-то старик девяноста шести лет, который якобы поведал одной из сотрудниц массу разных вещей о Мяченосце и его семье. Они читали ему газету — сам он, конечно, плохо видит, — и вот он пустился в воспоминания. Медсестра его отделения позвонила, полагая, что будет лучше, если мы его выслушаем. Можете сразу заняться этим.
