Пьер Леметр - Алекс
— На это могут уйти недели и месяцы, — обреченно заключил Камиль.
Но он ошибался.
В следующий момент у него зазвонил мобильник.
Звонил его стажер, крайне возбужденный. Он буквально захлебывался от нетерпения:
— Патрон? — Он забыл даже о том, что Камиль терпеть не может это обращение. — Мы выяснили, кто похититель! Его фамилия Трарье! Только что узнали адрес! Комиссар требует вас к себе, срочно!
11
Алекс почти ничего не ела, она чувствовала ужасную слабость, но хуже этого, хуже всего было то, что ее рассудок совсем помутился. Эта клетка намертво замкнула в себе ее тело, а разум отправила в свободный полет, куда-то далеко, в стратосферу. Проведя в таком состоянии час, начинаешь плакать. Проведя день — думаешь о том, чтобы умереть. Два дня — уже не вполне понимаешь, где ты. Три дня — сходишь с ума. Теперь Алекс уже не знала, сколько времени сидит взаперти в подвешенной к потолку клетке. Много дней. Очень много…
Не отдавая себе в этом отчета, она непрерывно стонала. Глухие утробные стоны поднимались откуда-то из глубины живота. Иногда она всхлипывала, но без слез — их уже не осталось. Она билась головой о доски — лбом, правым виском, потом левым, снова и снова, и ее стоны перерастали в громкие вопли. Она разбила лоб до крови, ее голова гудела, окутанная безумием, ей хотелось умереть побыстрее, потому что невозможно выносить такое существование.
Только в присутствии своего мучителя она переставала стонать. Когда он приходил, Алекс говорила, говорила не умолкая, задавала ему вопросы — не потому, что надеялась услышать ответы (он никогда не отвечал), а потому, что, когда он уходил, она чувствовала себя невероятно одинокой. Теперь она понимала, что чувствуют заложники. Она умоляла его не уходить, говоря, что ей страшно оставаться одной, страшно умереть в одиночестве. Пусть он ее палач, но странное дело — ей отчего-то казалось, что она не умрет, пока он здесь.
Хотя на самом деле все было ровно наоборот.
Она причиняла себе боль.
Добровольно.
Она пыталась ускорить свою смерть, раз уж никакой помощи ей не дождаться. Она уже не контролировала свое тело, онемевшее и сводимое судорогами: она непроизвольно мочилась, билась в конвульсиях, сотрясавших ее с ног до головы. Тогда от отчаяния она начинала изо всех сил тереться ногой о шершавую доску. Вначале Алекс ощущала только слабое жжение, но она продолжала тереть, все сильнее и сильнее, — потому что ненавидела свое тело, в котором страдала, она хотела убить его, уничтожить, и терла ногу о доску, прижимая ее изо всех сил, отчего ссадина превращалась в рану. Глаза Алекс были устремлены в одну точку, в икру впилась глубокая заноза, но она все терла и терла, добиваясь того, чтобы рана начала кровоточить. Она надеялась, что кровь постепенно вытечет из ее тела вся, капля за каплей, и тогда она умрет.
Она отрезана от мира. Никто не придет к ней на помощь.
Сколько времени ей понадобится, чтобы умереть? И сколько времени пройдет, прежде чем обнаружат ее тело? Куда он его денет — уничтожит, закопает? Где? Она представляла себя завернутой в брезент, зарытой среди ночи где-нибудь в лесу, представляла, как небрежно он швыряет ее в вырытую яму, слышала глухой стук, мрачный и безнадежный, потом шорох осыпающейся земли. Она воочию видела себя мертвой. Да она уже и была как мертвая.
Целую вечность назад, когда она еще помнила, сколько дней прошло, Алекс как-то подумала о своем брате — как будто мысль о нем могла быть ей полезна. Он презирал ее, она это знала. Он был старше ее на семь лет — и на целую жизнь. Он знал и умел гораздо больше ее, он мог позволить себе все. С самого начала он был сильнее, во всех отношениях. Он постоянно ее поучал. В последний раз, когда они виделись, она случайно достала из сумочки упаковку снотворного. Он тут же выхватил у нее таблетки и резко спросил:
— Это еще что за дрянь?
Он всегда изображал из себя ее отца, властителя дум, начальника — словом, воплощал все разновидности власти. Так было всегда, сколько она себя помнила.
— Я тебя спрашиваю: что это за дрянь?
Его глаза вылезали из орбит. Он был жуткий холерик. Тогда, чтобы успокоить его, Алекс принялась гладить его по голове, но неожиданно ее кольцо зацепило прядь волос, и она, испугавшись, резко отдернула руку. А он закатил ей пощечину — прямо при всех. Он невероятно легко выходил из себя.
Отсутствию известий от нее он, наверное, только рад. Одной проблемой меньше… Пройдет как минимум две-три недели, прежде чем он спросит себя, куда она подевалась.
Алекс подумала также о матери. Они нечасто общались — иногда проходили целые месяцы без единого даже телефонного разговора. И первой, как правило, звонила не мать.
Что до отца… В такие моменты, как сейчас, как хорошо было бы думать, что у тебя есть отец. Представлять, как он придет и освободит тебя, верить, надеяться, — это может служить утешением, но может и довести до отчаяния. Алекс вообще не знала, что это такое — иметь отца. Она практически никогда над этим не задумывалась.
Но обо всем этом она вспоминала лишь в первые дни своего заключения — сегодня она уже не могла связать даже две-три четкие мысли, ее мозг утратил эту способность, он лишь регистрировал болевые импульсы, посылаемые телом. Еще раньше Алекс думала и о своей работе. Буквально перед тем, как ее похитили, она закончила работать по очередному временному контракту. Она собиралась использовать наступивший перерыв для того, чтобы заняться своими делами — обустроить кое-что в доме, да и в своей жизни, в конце концов. У нее было отложено немного денег, на них она бы без проблем прожила два-три месяца — не так уж много у нее потребностей, — прежде чем начать искать новую работу. Иногда на очередной временной работе она заводила знакомства с коллегами, и они перезванивались, — но не в этот раз.
И ни мужа, ни жениха, ни любовника. Вот так. Совсем одна.
Может быть, о ней забеспокоятся лишь месяцы спустя, когда она уже давно умрет здесь, обессилевшая и обезумевшая.
Даже если бы ее ум продолжал функционировать, Алекс все равно не знала бы, какой вопрос ему задать: сколько дней осталось до смерти? Какие страдания ей еще придется перенести, прежде чем она умрет? Неужели ее труп так и сгниет в этой клетке, между небом и землей?
Вот прямо сейчас он ждет моей смерти, смутно подумала она. Как бишь он сказал?.. «Я хочу посмотреть, как ты будешь подыхать». И это случится уже совсем скоро. Но почему?
И вдруг это навязчивое «почему?» лопнуло, словно созревший нарыв. От неожиданности Алекс широко распахнула глаза. Она поняла, что давно обдумывала одну идею, сама того не зная, сама того не желая — и вот эта идея понемногу проросла из глубин бессознательного в сознание, пробивая себе дорогу с упорством сорняка. В голове словно что-то щелкнуло — она даже толком не поняла, как сработал этот механизм, потому что в мозгу царил полный хаос. Это было как электрический разряд.
Но не важно — теперь она знала.
Этот человек — отец Паскаля Трарье.
Двое мужчин были совершенно не похожи друг на друга. Никто из посторонних ни за что не догадался бы об их родстве — настолько они различались. Ну разве что носы примерно одинаковые, — ей бы стоило обратить на это внимание раньше. Да, это он, без всякого сомнения, и для Алекс это очень плохая новость — теперь она окончательно убедилась, что он говорит правду. Он привез ее сюда, чтобы убить.
Он желал ей смерти.
До сих пор она отказывалась по-настоящему в это верить. И вот теперь эта уверенность вновь ворвалась в ее сознание, ничуть не ослабевшая, столь же твердая, как в самые первые минуты, ломая все преграды и обращая в прах последние остатки надежды.
— Ну вот и готово…
Охваченная страхом, Алекс не сразу услышала, как он вошел. Она изогнула шею, пытаясь разглядеть его, но еще раньше, чем ей это удалось, клетка слегка задрожала, затем начала медленно вращаться. Вскоре Алекс смогла его увидеть — он стоял у стены, перебирая веревку, чтобы, как всегда, опустить клетку. Когда клетка оказалась достаточно низко, он закрепил веревку и приблизился к пленнице. Алекс невольно нахмурилась — сегодня он какой-то не такой, как обычно. Он смотрел не на нее, а как будто сквозь нее, и шел очень медленно, словно боясь наступить на мину. Теперь, когда она видела его совсем близко, она убедилась — да, в самом деле, какое-то сходство с сыном в нем проскальзывало. Такое же упрямое выражение лица…
Он остановился метрах в двух от клетки и замер. Через какое-то время он достал из кармана мобильник, и почти в тот же миг Алекс услышала у себя над головой какое-то слабое царапанье. Она попыталась повернуться так, чтобы разглядеть, что там, но это ей не удалось — она пробовала сделать это раньше, много раз, но ничего не получалось.
Она чувствовала себя по-настоящему плохо.
