Вольфганг Хольбайн - Кровь тамплиеров
Монах замолчал. Снова и снова сменялись картины перед внутренним взором Давида под оглушительные звуки, под металлическое бряцание сшибающихся мечей, в дыму небрежно брошенных на землю факелов.
— Какая линия крови? — еле слышно спросил Давид, безуспешно пытаясь оживить в своей душе гнев и упрямство, которые он ощущал всего несколько минут назад. Но что-то с ним за это время… произошло.
Квентин медлил и нервно шарил взглядом по книжным полкам, как будто ожидая от них помощи. Затем собрался с духом и ответил на вопрос.
— Существует легенда, — неуверенно начал он. — В ней говорится, что… в жилах тамплиеров течет святая кровь. Это означает, что они являются прямыми потомками Христа. Детьми тех детей… которые родились у Иисуса и Марии Магдалины. И только тот, у кого в жилах течет святая кровь, якобы в состоянии открыть Гроб.
Квентин взмахнул левой рукой. Произнося имя Марии Магдалины, он не смог удержаться и презрительно сморщил нос. Он говорил так, словно произносит какую-то особенно несусветную ложь.
— Но ведь все это чистейший вздор! — добавил он вдруг громко, и уже без колебаний. — То, что они сильнее и умеют лучше сражаться, чем другие люди, вовсе не делает из тамплиеров святых.
Давид склонил голову набок. Он старался понять, действительно ли Квентин верит всему тому, что сейчас наговорил, или его призвание связано с тем, что он должен верить во всякие небылицы.
— Неоспоримым фактом, однако, является то, — продолжал рассказывать монах, — что Рене Анжуйский тогда в Иерусалиме спас Гроб и другие реликвии от предателей. Но орден тамплиеров раскололся навсегда. И предатели, которые присвоили себе имя «Приоры, или Настоятели Сиона», пытаются с тех пор завладеть и реликвиями, и Гробом.
Что-то в рассказе приемного отца раздражало Давида. Да, именно так. На его взгляд, Квентин слишком часто использовал в своих формулировках настоящее время вместо прошедшего. Даже если Давид в монастыре порой чувствовал себя плетущимся в хвосте времени провинциалом, все же не было сомнения, что здесь писали в тетрадях двадцать первого столетия.
— Когда в тысяча триста четырнадцатом году последний Великий магистр ордена Жак Бернар Моле вместе со всеми находившимися во Франции тамплиерами был сожжен по приказанию короля Филиппа Красивого, орден тамплиеров официально перестал существовать, а приорами был достигнут наконец их первый и до сей поры последний успех. Они смогли завладеть одной из реликвий, то была тонкая и нежная плащаница из гроба Распятого. По сей день приоресса — глава ордена приоров — пытается отыскать место, где спрятан Гроб. И еще сегодня живы тамплиеры, которые этот Гроб от нее защищают, потому что на самом деле орден никогда не был уничтожен, он продолжает существовать.
«Выбор временной формы не был случайностью, — подумал Давид. — По-видимому, действительно есть люди, которые считают себя рыцарями Креста и Храма и видят свою задачу в том, чтобы охранять святыни».
Господи, этот огромный внешний мир за монастырскими стенами еще более безумен, чем он опасался. Но, черт побери, какое, собственно, отношение имеет всё это к нему, Давиду?
— Почему ты рассказываешь мне это, Квентин? — недоуменно спросил он.
Монах начал нервно прикусывать нижнюю губу.
— Несмотря на то что я монах, Давид, и верен целибату, — сказал он наконец голосом, исполненным боли, — я люблю тебя, как если бы ты был моим собственным сыном.
К ярости и неуверенности в душе Давида, чтобы придать последний штрих ужасной путанице его эмоций, прибавилось еще и изумление. Даже если бы монах ничего не сказал, разве Давид раньше этого не знал? Квентин давал почувствовать ему свою любовь в течение всей его жизни, но он никогда еще не говорил об этом открыто.
Квентин казался измученным от выражения собственных чувств, он смущенно отвернулся от Давида и поспешил к выходу. Это было так на него не похоже — показывать свою слабость.
— Сейчас вернусь, — извинился он.
Еще прежде чем Давид смог что-то возразить, мощная дубовая дверь за монахом захлопнулась на замок.
Проклятье! Он пришел в библиотеку со столькими вопросами, но не получил ни одного ответа, а только воспламеняющий воображение материал для целого ряда дальнейших жгучих вопросов. Взгляд Давида упал на раскрытую книгу. Квентин, судя по всему, еще не был готов к подробному разговору. Но, возможно, он нарочно оставил книгу, чтобы Давид сам нашел в ней то, что монах не осмеливался произнести вслух. Давид наклонился над столом и медленно начал читать: о тамплиерах, о реликвиях и вечной борьбе двух глубоко враждебных рыцарских орденов.
Л рее рано научился извлекать преимущества из странных особенностей своего организма. Натренированным щелчком большого пальца он ловко открыл незаметный клапан, вделанный в роскошное серебряное кольцо, которое носил на среднем пальце. Затем поднес украшение почти вплотную к ноздрям своего узкого носа, жадно вдохнул кокаин из маленького тайника и выждал, чтобы его возбуждающее действие достигло максимума. Вредных последствий от этого, в отличие от других людей, он мог не опасаться. Он не знал в точности, чему обязан своими сверхчеловеческими возможностями: быстрой регенерацией[10] организма, а также продолжающейся уже много веков жизнью, — неужели и впрямь тому или иному любовному свиданию святого Иисуса с Марией Магдалиной. Но если это было так, то он благодарен своему столь добродетельному предку за его редкие, гормонально обусловленные отклонения от целомудрия и приличий. В продолжение всей своей жизни, длящейся огромное количество веков, он узнал великое множество упоительных, одурманивающих субстанций, которые облегчали и скрашивали его существование, без того чтобы он когда-либо корчился и дрожал в промокших от пота одеждах и чувствовал себя глубоко несчастным, постепенно приходя в себя.
Шариф, который вел машину Ареса, наконец свернул с дороги и направил иссиня-черный элегантный «Порш» к площади перед интернатом. Почти вплотную за ними следовал лимузин, в котором находились Лукреция, Тирос и еще один наемник, имя которого Арес не счел нужным запоминать, так как считал его настолько безмозглым, что на долгий остаток жизни ему рассчитывать не приходилось. Машина имела достаточно места, чтобы затолкать в нее трепыхающегося, лягающегося и размахивающего кулаками парнишку, если его племянник не захочет принять их приглашение.
Арес потер руки с явным предвкушением радости.
— Пора привести к нам нашего засранца, — решительно заявил он.
— Только не снеси при этом половину школы, — кивнул араб.
В противоположность Аресу, он вовсе не казался обрадованным и смотрел мимо него с лицом, лишенным всякого выражения, на здание мужского общежития, где они надеялись найти Давида. Второй этаж, вторая комната слева. Выяснить это оказалось до смешного просто.
— Для человека из семьи киллеров и похитителей людей, ты слишком мягкосердечен, погонщик верблюдов, — насмешливо сказал Арес, но лицо Шарифа осталось холодным и бесстрастным.
— Я убиваю потому, что это мое предназначение. Чувства тут ни при чем, — проговорил араб лишенным эмоций голосом и услышал в ответ презрительное фырканье сотоварища.
— Впредь не веди себя так со мной, раб! Это тебе не к лицу.
Шариф имел одно положительное качество: его можно было как угодно ругать и оскорблять. Слова, казалось, просто отскакивают от его темной кожи. Но если они однажды прорвались до самой души, думал Арес про себя, тогда их легче вырубить оттуда саблей, чем пытаться его переубедить. Арес был «мастером меча» — так его издавна называли, непревзойденным виртуозом в обращении с холодным оружием.
С презрительной усмешкой Арес выбрался из машины. Шариф последовал за ним, когда тот без спешки направился к общежитию.
«Фон Метц немало потрудился с выбором убежища для Давида», — подумал Арес.
Мариенфельд… Надо же… Согласно пословице: «Если большей задницы не ведает мир, то, конечно, имеется здесь и сортир», — и нечто в этом роде здесь действительно имеется, но город еще столетия назад повернулся спиной, чтобы просто о нем позабыть. Тем не менее они отыщут здесь маленького Давида в кратчайший срок. Затем (речь может идти о неделях, а может быть, и о днях) они найдут Роберта фон Метца, а вместе с ним и трижды проклятых тамплиеров, и укрытие, в котором те прячут священные реликвии.
Перед комнатой Давида Арес споткнулся. Своего племянника он представлял себе немного другим. Конечно, в его организме имеется пятьдесят процентов ДНК его сестры, независимо от того, с кем она слюбилась в ту свою продуктивную ночь. Арес ожидал увидеть интеллигентного, погруженного в себя молодого человека тем более что тот восемнадцать лет находился под присмотром чопорного монаха в смертельно скучном монастырском интернате на самом краю цивилизации. Кроме того, члены их семьи на протяжении многих поколений обладали известной физической привлекательностью, которая должна была хотя бы частично, даже если отцовская наследственность доминирует, перейти к Давиду.
