А. Й. Казински - Последний праведник
— Мы подкрутили шурупы. — Мухаммед указал на подвальное окошко церкви на снимке. — На это ушло три вечера. Но нас точно никто не заметил. Все четыре шурупа держатся на честном слове, выдавить стекло теперь ничего не стоит.
У Абдула Хади снова заурчало в животе — выданные стюардессой орешки были его единственной едой за последние много часов. Он коротко вспомнил о ней, о ее светлых волосах, о руке, коснувшейся его руки, — но он не мог думать о ней без того, чтобы не вспоминать свою умершую сестру и того мальчика, которого его отец переехал. Две жизни заплачены за то, чтобы он сидел сейчас здесь, две жизни. Так что только справедливо, что он хочет расплатиться по счетам. И бесполезно думать о стюардессе. Лучше бы она вообще ему не улыбалась. Не улыбалась так, по крайней мере.
13
Государственная полиция, Венеция
На столе лежал сверток с записью того, что происходило непосредственно во время одного из убийств. Скорее всего, это единственная подобная запись, и ее почти невозможно было раздобыть, но ему это все-таки удалось.
Томмасо Ди Барбара потер глаза, рассматривая маленький аккуратный сверток на столе в переговорной. Он нашел множество жертв, но никак не мог нащупать направление, где искать убийцу.
Комиссар Моранте пришел не один, Томмасо услышал это по шагам в коридоре. Властные ритмичные шаги в ногу. Томмасо подумал, что ритм прекрасен в музыке, но действует устрашающе в ходьбе. Люди, которые идут в ногу, затевают что-то слишком жестокое для того, чтобы делать это в одиночку. Дверь открылась. Комиссар сел и налил воды себе, начальнику отдела кадров и какому-то незнакомцу с материка, прежде чем взглянул на Томмасо. Тот постарался выглядеть максимально здоровым — насколько это возможно с температурой и головной болью.
— Ну и ночка выдалась. Вдова стеклодува.
— Она созналась? — спросил Томмасо.
— Да, но только утром, когда к Флавио присоединился священник.
— Это из-за страховки?
— Нет, он не был застрахован. — Комиссар откашлялся и сменил тему разговора: — Томмасо! Я последний раз спрашиваю…
— Да, — быстро ответил Томмасо.
— Что — да?
— Да, это я связался с китайскими властями и попросил их выслать пленку. Не исключено, что на ней содержатся очень важные данные.
Комиссар повысил голос:
— Не имея на то полномочий, ты использовал наши официальные каналы, чтобы разослать предупреждения в Киев, Копенгаген и целый ряд других городов.
Томмасо перестал слушать. Откуда комиссару может быть все это известно? Наверное, кто-то проболтался — или же они следили за ним гораздо дольше, чем он думал.
Возникла небольшая пауза, и Томмасо снова попробовал объяснить:
— Я который раз пытаюсь донести до вас, что все эти убийства совершаются по определенной схеме. И последнее из них еще не совершено.
Молчание. Кто-то из присутствующих откашлялся.
— Но Томмасо, — сказал комиссар, — ты связался с нашим консульством в Дели, заставил их отправить человека в Бомбей, чтобы искать какие-то следы.
— Нет, не следы. Я попросил его осмотреть убитого индийского экономиста.
Комиссар продолжил, игнорируя слова Томмасо:
— Ты попросил китайские власти переслать нам материалы. Ты связался с Интерполом.
— Потому что они работали над делом, похожим на бомбейское! Посмотрите на материалы, выслушайте то, что я могу вам рассказать, это все, о чем я прошу. Сначала я сам был ошарашен. Прошли месяцы с тех пор, как я впервые увидел разосланную Интерполом фотографию. Тогда это был просто какой-то труп с огромной татуировкой. Но потом я начал изучать материалы. Я запросил в Интерполе снимки в большем разрешении…
— Ты запросил у них дополнительные материалы? — Комиссар легонько покачал головой.
Томмасо отчаялся донести что-то до него и решил сосредоточить усилия на незнакомце справа от комиссара. Наверняка это какой-то вышестоящий чин с материка.
— Сначала был только один убитый. Потом двое. Убийства объединяла метка на спине жертвы. Кроме того, жертвы так или иначе помогали другим людям.
Незнакомец заинтересованно кивнул.
— Я обратился в Интерпол, но там отказались за это браться, сказали, что для них это слишком мелкое дело. Тогда я начал рыть сам.
— Тогда ты начал рыть сам? — повторил комиссар, неодобрительно качая головой.
— Да. Начал сам. В свободное время. Это не мешало моей работе, я не пропустил ни единого дежурства, я занимался поисками только в свободное время.
— В свободное время! Мы же говорим не только о том времени, которое ты на это потратил! Как насчет всех тех, кого ты к этому привлек? Как насчет сотрудника посольства в Дели?
— Мы все отвечаем за происходящее…
Комиссар сделал вид, что не слышал этого замечания, и продолжил:
— Завтра мы ждем высоких гостей — министра юстиции в сопровождении судей и политиков. И как, по-твоему, все это выглядит на фоне их визита?
Томмасо выругался про себя. Это единственное, что волнует комиссара: прием бесконечных высоких гостей, наезжающих в город чуть ли не каждую вторую неделю, потому что всем необходимо устраивать свои конференции именно в Венеции. Возможно, комиссар понял, что Томмасо разоблачил его болезненное тщеславие; во всяком случае, он сменил тактику:
— Так что же, как насчет всех тех людей, которых ты в это вовлек, Томмасо? Когда ты рассылаешь «красную карточку», люди должны на это реагировать. Ты задействовал людей во многих городах. В Анкаре. В Слайго.
— И в Копенгагене. Здесь есть закономерность.
Комиссар ободряюще взглянул на незнакомца с материка. Он смотрел на него так каждый раз, когда Томмасо упоминал о закономерности. Незнакомец откашлялся и провел обеими руками по волосам.
— Закономерность, в деталях которой я пока не уверен, — продолжал Томмасо. — Расстояние между местами преступлений составляет примерно три тысячи километров. Так что мне показалось естественным предупредить полицейские участки тех городов, которые, судя по всему, находятся в зоне опасности.
Повисла тишина. Комиссар снова взглянул на незнакомца, который выпрямился на стуле и взял наконец слово.
— Синьор Барбара, — начал он и сделал небольшую паузу. — Мы знаем, что ваша мать серьезно больна.
Томмасо нахмурился. Это еще здесь при чем?
— И?
— Она в хосписе?
— Да. За ней ухаживают сестры-францисканки.
— Я знаю, как это нелегко, когда умирает мать. Я сам потерял мать год назад.
Томмасо посмотрел на него удивленно. Перевел взгляд на комиссара, который увлеченно разглядывал стол перед собой.
— Иногда, когда люди совершенно выбиты из колеи своей беспомощностью, они с головой окунаются в совершенно бессмысленные проекты. Это словно ментальная компенсация, сублимация своего рода. Вы понимаете, что я имею в виду?
— Простите, но вы кто?
— Доктор Мачетти.
— Доктор? Какой доктор?
— Психиатр, — ответил он, глядя Томмасо прямо в глаза, и продолжил: — Это совершенно нормально и естественно, что ваш мозг настроен на сверхактивность. Мало того: это даже более здоровая реакция, чем когда человек остается пассивным, или впадает в депрессию, или начинает пить, — последнее замечание психиатра адресовалось комиссару, который охотно кивал в ответ.
— Вы считаете, что я сошел с ума?
Оба смущенно рассмеялись.
— Нет, вовсе нет, — ответил психиатр. — Ваша реакция совершенно нормальна.
Томмасо снова сосредоточил свое внимание на лежавшем на столе нераспечатанном свертке.
— Может быть, вам следовало бы сконцентрироваться на маме? — предложил психиатр. — Тогда вы могли бы пару раз в неделю заходить ко мне в Венето.
— Нам даже не обязательно называть это «отстранением», — сказал комиссар. — Очень уж драматически это звучит. Но я все равно буду вынужден попросить тебя освободить кабинет и сдать оружие и удостоверение.
14
Офис датского Красного Креста, Копенгаген
Что-то нервное сквозило в поведении молодой секретарши из приемной Красного Креста. Нервность была хорошо спрятана за маской вежливости и якобы уверенности в себе, но не заметить ее было нельзя.
— Полиция?
— Нильс Бентцон.
Секретарша ущипнула кожу у себя на горле, включились не заметные для простого смертного психологические рычаги. Нильс заметил это сразу же, уж в этой-то области он был дока.
Полицейскими переговорщиками становятся обычные полицейские, натасканные психологами и психиатрами на разрешение конфликтов без использования физической силы. Первый же курс о тайном языке мимики открыл Нильсу новый мир. Их учили регистрировать малейшие движения, которые человек не способен контролировать. Следить за зрачками и венами на шее. Они смотрели фильмы без звука, учились рассматривать лица, не слушая слов.
