Стивен Фрей - Афера
Картер Филипелли сидел один во главе огромного стола из красного дерева, стоящего посреди официального зала заседаний Федеральной резервной системы. Он ожидал появления остальных девятнадцати участников заседания Комитета по открытому рынку, или, как попросту называют его на Уолл-стрит, КОР. По идее, орган это влиятельный, но Филипелли следил за тем, чтобы члены его не слишком задирали нос.
Обстановка холодного и внушительного зала заседаний мало способствовала непринужденному обмену мнений, и Филипелли использовал стерильную чистоту помещения в своих целях. Нахохлившиеся на люстре мрачные медные орлы, начищенные так, что даже при тусклом освещении большого зала был виден их блеск, нависали над длинным столом. На стенах висели карты двенадцати округов ФРС, границы которых рассекали страну на какие-то странные, ломаной формы, участки. Позади Филипелли располагался огромный камин; в нем по меньшей мере лет десять лежало несколько здоровенных поленьев. На камине устроился еще один медный орел, превышающий размерами своих собратьев на люстре. Одним когтем он стискивал стрелы, другим — оливковую ветвь. Пахло здесь, как в старинной библиотеке: книгами и плесенью.
Филипелли громко рассмеялся, и смех его эхом разнесся по огромному залу. Он и был директором ФРС, то есть одним из самых могущественных людей в мире. Встречая время от времени вялое сопротивление одного-другого члена КОР, Филипелли определял монетарную политику Соединенных Штатов, контролируя процентные ставки и гигантские валютные запасы страны. Он мог поднять ставки, чтобы замедлить инфляцию и, вызвав таким образом спад производства, породить опасения и даже панику; точно так же он мог и понизить ставки, способствуя экономическому росту и увеличению содержимого коллективного кармана страны на миллиарды долларов.
Большинство американцев не осознают, какой властью наделен директор ФРС, не подозревают о том, что он наделен властью совершенно самостоятельно принимать решения, не имея никаких ограничений, то есть своими руками делать людей богатыми или бедными. Конечно, это подрывает самые основы демократии, и, естественно, столь откровенное пренебрежение американской системой правления не рекламируется ни крупнейшими политическими партиями, ни Уолл-стрит. Быть может, это единственная вещь на свете, где эти три составляющие действуют в полном согласии друг с другом. И это понятно. Если бы люди докопались до структурной сути Системы и ее бесконтрольной деятельности, они потребовали бы перемен, а это означало бы национальную катастрофу. Директора ФРС, как бы его ни звали, не могут сковывать демократические процедуры: не следует ожидать от него и реакции на мгновенные колебания современных финансовых рынков.
Именно эта гигантская мощь побуждает финансовых аналитиков и инвесторов всего мира пристально следить за каждым движением Филипелли. Любая реплика, невинное замечание, всякий чих может вызвать на рынках планеты бум или панику. Он снова рассмеялся. Удивительная все же страна Америка: здесь из бедной итальянской семьи, которая лишь два поколения назад выбралась из самого сердца Бруклина и теперь живет где-то в глуши, в одном из городишек Алабамы, выходит человек, поднимающийся до таких головокружительных высот, причем совершенно ненасильственным путем. Быть может, на самом деле важно, с кем он ходил в один детский сад.
Обычно директор Федеральной резервной системы и президент страны работают каждый сам по себе. Но президент Буфорд Дж. Уоррен, некогда сенатор-демократ от Алабамы и чужак в Вашингтоне, по его собственным словам, оказался нетипичным для своей должности. Он не собирался следовать традициям только потому, что это традиции. Заняв место в Овальном кабинете, президент решил, что, поскольку страна переживает тяжелые экономические невзгоды, вызванные огромным дефицитом федерального бюджета, необходимо принять соответствующие меры.
Через три месяца после избрания Уоррена, когда истек срок полномочий действующего директора, президент пренебрег традицией и уволил этого малого, призвав на его место своего старого дружка Картера Филипелли, в ту пору главного управляющего крупнейшим в Алабаме сберегательным и ссудным банком. Филипелли понадобился президенту для того, чтобы он взял под строгий контроль центральный банк страны и помог реализовать внутреннюю и внешнюю экономическую политику. И вот теперь, проведя у руля три года, презрев первоначальные прогнозы финансовых умов, которые в один голос твердили, что президентское назначение на такой пост исключительной важности столь неопытного человека обрекает страну на неизбежный крах, пережив потрясения на Нью-Йоркской фондовой бирже и падение государственных ценных бумаг на рынках — ответ Уолл-стрит на объявление о назначении Филипелли директором, — он стал одним из наиболее уважаемых людей в Вашингтоне. Не любимых, но именно уважаемых. Благодарить за это следовало президента, и Филипелли останется ему верен до конца дней своих.
По двое, по трое в зал заходили члены КОР. Едва переступив порог тяжелой двери из мореного дуба, они обрывали все разговоры и медленно направлялись на предназначенные им места. Зал производил устрашающее впечатление даже на этих влиятельных людей, потому и замолкали они, оказавшись здесь. Наконец все, кроме одного, уселись на стулья с жесткой прямой спинкой.
По регламенту КОР собирался на заседания восемь раз в год, но, если того требовали обстоятельства рынка, назначались и внеочередные встречи. Главная задача Комитета заключалась в определении необходимых мер (если такая необходимость возникала вообще) по ускорению либо замедлению роста американской экономики. В зону его ответственности входило и поддержание здорового состояния банков — участников Системы, а также терапия финансовых рынков в моменты сбоя. В Комитет входили сам Филипелли, шесть губернаторов ФРС, двенадцать президентов банков и секретарь. Правом решающего голоса обладали лишь восемь членов — Филипелли, шесть губернаторов и президент Нью-Йоркского федерального банка Уэнделл Смит. На постоянной основе в голосовании участвовали двенадцать членов Комитета — остальные восемь голосов формировались в порядке ротации из числа одиннадцати президентов банков, расположенных за пределами Нью-Йорка.
Филипелли оглядел зал, задержавшись взглядом на каждом из участников встречи персонально, и каждый, не дожидаясь, когда этот пронзительный взгляд скользнет дальше, сдержанно кивнул в ответ. В принципе голоса членов Комитета обладали одинаковым весом, но Филипелли поставил себя так, что само голосование превращалось фактически в пустую формальность. Он правил работой Комитета железной рукой, не оставляя места для споров и возражений. Изысканностью манер Филипелли не отличался и всегда был готов пощипать перышки у своих коллег. Он заручился негласным (впрочем, не являвшимся секретом) обещанием президента приструнить любого члена КОР, если тот пойдет против директора.
Стоило кому-нибудь высказаться неподобающим, с его точки зрения, образом, как следовал твердый и незамедлительный ответ. Филипелли прерывал оппонента либо мощным ударом большого черного молотка, либо презрительным фырканьем, либо заявлял о том, будто время оратора истекло. Пусть его считают деревенщиной и невежей — наплевать. Он приехал в Вашингтон дело делать, и пока у него это отлично получается.
Большие старинные часы у двери пробили девять раз. Дождавшись, пока стихнет звук последнего удара, Филипелли живо поднялся с места, снял свой простой пиджак, повесил на спинку стула и, усаживаясь, закатал рукава голубой рубахи. Собравшиеся смотрели на него; никому бы и в голову не пришло избавиться от пиджака, не говоря уж о том, чтобы закатать рукава рубахи.
Только резко очерченные и жесткие черты лица придавали Филипелли внушительный вид. Сложения он был среднего, да и роста тоже — пять футов девять дюймов. Однако именно черты его лица производили на людей впечатление устрашающее. Черные, как вороново крыло, волосы, гладко зачесанные назад с помощью геля, оставляли открытым широкий, несколько скошенный лоб. Но на затылке они топорщились, как иглы у дикобраза. Под тонкой, словно лезвие бритвы, линией бровей глубоко сидели живые карие глаза. Нос у Филипелли был длинный и заостренный, губы грозно сжаты, и вообще всем видом своим он напоминал огромного орла на камине, нахохлившегося у него за спиной.
Черный молоток с позолотой с грохотом опустился на стол.
— Заседание объявляется открытым. — Хоть и родился Филипелли на Юге и прожил там всю жизнь, говорил он в нос, что выдавало бруклинские корни.
Восемнадцать членов Комитета, все как один, выпрямились на стульях, пытаясь придать своим лицам мрачное, как у Филипелли, выражение. Никто не преуспел в этом.
