Мэг Гардинер - Озеро смерти
На переходе остановился зеленый пикап «додж» на несоразмерно огромных колесах, разрешая пересечь мостовую. Хотя вид машины казался по-городскому лощеным, в салоне сидело целых четверо с собакой, точно как в «Гроздьях гнева» Стейнбека. Перейдя улицу, я услышала, как машина тронулась с места, внушительно рыча.
В кузове пикапа сидела девчонка-подросток с лунообразным лицом и маленьким ярким, как роза, ртом. Шилох. Я окаменела. Словно обвинитель, назначенный «Оставшимися», она смотрела на детскую площадку. И не она одна. Туда же смотрели все «Оставшиеся».
Пикап медленно ехал вдоль изгороди, и я побежала следом за ним.
Несколько секунд мне удавалось не отставать. Наконец двигатель взревел громче, и машина резко ушла вперед. Я осталась на месте, моргая и пытаясь определить, кого только что видела в кабине: завитки рыжих волос и тонкая женская рука… Наверняка Табита. Я попыталась выругаться, но горло до невозможности пересохло.
— Берут на пушку. Такая у них тактика, — сказал Джесси.
— Тактика террора.
Свернув на запад, я опустила солнцезащитный козырек. Мы быстро поднимались в направлении западных отрогов Камино-Сиело.
— Разыгрывая сцену, Шенил Вайоминг хотела задержать меня в «Беовульф букс». Они спланировали так, чтобы я не успела к окончанию занятий.
Ни Шенил, ни Табита не знали, что на такой случай у Люка была специальная инструкция: ждать меня на детской площадке, и не важно, как долго. Вероятно, они надеялись подкараулить мальчика, когда он пойдет домой один или будет стоять у ворот в ожидании, пока кто-то не назовет его имя или не помашет рукой из машины… По спине побежали мурашки.
Мы мчались по дороге вдоль бесконечной ленты серо-голубого чапараля. Местами заросли кустарника прерывали глыбы песчаника. Растрепывая прическу Джесси, в приоткрытое окно бился холодный ветер. Среда, раннее утро. В дорогу Джесси надел черную куртку и защитного цвета джинсы поверх лангета, закрепленного на правой ноге.
— Меня кое-что беспокоит, — вдруг сказал Джесси. — Шенил не просто так читала «Литиевый закат». Кроме устроенного ими спектакля, просматривается явный интерес к твоей персоне.
Впрочем, у меня недоставало времени об этом подумать. Мы свернули на дорогу, шедшую к дому Табиты, и, миновав грязные колдобины, подъехали вплотную к строению. Я заметила, что кто-то уже выкосил газон. Сорняки были выдерганы, а на крыльце стояли горшки с бегонией.
Приближаясь к двери, я сказала:
— Лазеры к бою, пленных не брать.
И, подойдя, нажала на кнопку звонка.
Дверь со скрипом отворилась, и я увидела на пороге Табиту с круглыми, будто от выпитого вина, глазами и прижатым к губам карандашом. Для вечера, который проводят дома в компании с мольбертом, она была одета даже элегантно, в розовую шерстяную кофту без воротника и длинную, драпировавшую фигуру юбку в цветочек.
— Мы должны поговорить о Люке, — сказала я. Глаза Табиты метнулись в сторону «эксплорера», и я тут же поправилась: — Нет, мы не взяли его с собой. С мальчиком ты не увидишься. Сегодня ты лишила себя этой возможности.
Табита задумчиво постукивала карандашом по губам.
— Что здесь делает Джесси?
— Он со мной.
Опирающийся на алюминиевые костыли Джесси развернулся в нашу сторону. Табита пристально посмотрела на него. Тук-тук-тук… Карандаш и ее пальцы, перепачканные краской.
— Табита, — с выражением проговорила я, раздосадованная тем, что не могу удержать ее внимание, — если ты или кто-либо из «Оставшихся» еще раз появится вблизи от Люка, директор школы тут же вызовет полицию. Если пойдешь за ним или попробуешь заговорить — оформлю судебный запрет. Поняла?
Моргнув, Табита продолжала водить карандашом по алым губам, как помадой. Наконец она сказала:
— Нельзя запретить матери видеться со своим ребенком.
— При таких обстоятельствах? Спорим, что можно?
Карандаш замер.
— Не знала, что ты можешь быть такой мстительной.
— Прости-прости? Как?
— Все, чего мне хотелось, — это один-единственный взгляд. Чтобы своими глазами увидеть: с ним все хорошо. Один короткий взгляд… Но по-твоему, и этого взгляда слишком много.
В ушах у меня застучало.
— Есть постановление. Ты бросила сына, оставила Брайана одного, так что понадобится решение суда, чтобы увидеть Люка. Разумеется, с ним все хорошо. Теперь.
Табита скрестила на груди руки.
— Откуда тебе знать? Да еще такая уверенность… Ты ему не мать. Ты его не носила, грудью не кормила. Да ты… ты приходящая няня.
Интересно, почему она не воткнула в меня свой карандаш, прямо меж глаз? Я стояла молча, оскорбленная в лучших чувствах, и надеялась, что Джесси вот-вот подойдет и поможет… Но он остался стоять у гаража, взирая на происходящее.
В дверях появилась еще один силуэт, на сей раз мужской. Питер Вайоминг.
— Мисс Делани… Табита, пусть она войдет.
Мои глаза округлились от удивления, а Табита чуть не подпрыгнула на месте. Я чувствовала, насколько она взвинчена — до почти судорожного состояния. Табита сухо произнесла, обращаясь к Джесси:
— Желаете присоединиться?
Я обернулась, но Джесси лишь покачал головой. Его внимание уже привлекло нечто, находившееся снаружи. На заднем дворе раздавалась музыка, и мой слух уловил женские голоса. Здесь оказалось куда больше народа, чем я представляла.
— Взгляните, над чем Табита работает. Просто великолепно.
Ненавязчиво поменяв тему разговора, Вайоминг повел меня в гостиную. Оставалось лишь гадать, была ли нежданная обходительность частью хитрого сценария или же тайным свойством его личности. Грубое лицо пастора приняло вполне кроткий вид, а от голубой с зеленым клетчатой рубахи исходила аура, казалось, внушавшая: «Ибо знает Отец ваш».
Войдя, я сразу остановилась: все стены были покрыты рисунками. Комнату переполняли черно-белые абсолютно фантастические образы и сулившие скорую расплату библейские сюжеты.
Вайоминг сделал жест, показывая на стол:
— Не правда ли, поучительно?
Едва ли. Иллюстрация сопровождалась подписью «Хэллоуин: предчувствие дьявола». Рисунок изображал странную композицию из фигур сатанистов, привязывающих девственницу к алтарю, и белолицых детишек, одетых, будто они собрались «трясти» с соседей лакомства, звоня в двери с вопросом: «Кошелек или жизнь?»
Вайоминг обвел «живопись» заскорузлой рукой:
— Смотрите, какая сила заключена в картине. Источник этой силы — чистота. Какая чистая линия… Вот здесь.
Он коснулся изображения маленькой девочки с пригоршнями, полными конфет, беспечно выбежавшей на дорогу перед несущимся автомобилем. Ее не спасли блестки, пришитые к нарядному, как у принцессы, платью. На последнем и самом небрежном рисунке платье было разорвано в клочья, а девочка жалась к стене в каменном мешке ада, среди безжалостных языков пламени.
Чистота? Рисунки вызывали неприятные ощущения, а в параллели с недавним жутким случаем, когда человек погиб под колесами грузовика, могли показаться бессердечными. А возбуждение пастора при виде смерти и тьмы, смотревшей на нас с этой картины… Это уже граничит с порнографией.
Тут Вайоминг сказал:
— Вы потрясены? Табита, мне кажется, она потрясена.
С пьяными глазами, все еще крайне взвинченная, Табита упивалась словами проповедника. Вайоминг положил руку на ее плечо:
— Точно в яблочко! Ты изменила полностью все, и ты вернула нас прямо из дьявольской глотки. Молодец, девочка.
Табита покраснела и закусила губу. Тут я поняла: рисунки были ответом «Оставшихся» на «тыквенную» атаку на их церковь.
— Верите, будто с этими тыквами на вас нападал дьявол?
— Язычники принимают сделанные из тыкв светильники за вместилища проклятых человеческих душ. Неужели считаете, что мы будем спокойно к этому относиться?
— Господи… Да как же вы можете с этим бороться? Сажать тыквы на кол?
— Хэллоуин — ворота в ад. Это амбразура, из которой сатана ведет огонь по физическому миру.
Табита добавила:
— Так он хватает и детские души. Мы пытаемся ему помешать.
Я показала в сторону рисунков:
— И вы решили подарить детям такое искусство? Неужели думаете сойти за заботливых родителей?
— Вас огорчает, что в жизни Люка нет места для матери? Скоро все это кончится.
Я развернулась к Вайомингу, теряя остатки терпения:
— Извините, но не могли бы вы оставить нас не несколько минут. Нам с Табитой необходимо поговорить с глазу на глаз.
Похоже, пастору Питу нечасто предлагали выйти вон. Он уставился на Табиту, вопросительно подняв брови, явно желая оградить ее от моей назойливости. Бледные щеки Табиты зарделись.
Потом, склонив голову в направлении кухни, Вайоминг изрек:
— Скажу так… Будь агнцем и еще принеси тарелку с рыбой. Ты хорошая девочка.
