Брижит Обер - Четыре сына доктора Марча
Я затормозил у самого края обрыва, а она — с пронзительным криком она полетела: полы куртки развевались, она была похожа на птичку. Несколько секунд она парила в тумане. Я уехал оттуда — ее не было больше видно; она летела среди снежинок, лыжи тянули ее к земле, а земля была далеко внизу. Сильно оттолкнувшись, я покатил оттуда через лес, срезая путь, спустился к началу канатной дороги, снова поднялся наверх, — мы опять собрались все вместе на лыжне и какое-то время катались, пока папа не забеспокоился.
Ее нашли почти сразу — катавшиеся внизу лыжники проезжали возле того места. Она разбилась на кусочки. Зрелище, похоже, было своеобразное: сплошные прямые углы. Опознать ее пошел папа.
А мы ждали его в баре. Люди показывали на нас пальцами и сочувствовали. Мы скорбели. У Марка в глазах стояли слезы, на какое-то время он был вынужден даже выйти на воздух; Старк беспрестанно хрустел суставами пальцев, Кларк выпил рюмку коньяка — он побелел как полотно, а Джек, уставившись невидящим взором в пространство, грыз ногти.
Папа вернулся с полицейскими, — конечно же, несчастный случай: в тумане не заметила поворота, никаких вех там не стоит, лыжня опасная, в плохую погоду ездить по ней запрещено; она была слишком самоуверенной — это точно; на сей раз это ее и подвело.
В машине все молчали. Папа кусал губы, быстро и скверно вел машину. Когда случается что-то непредвиденное, люди всегда реагируют на это не лучшим образом, нервы у них никуда не годятся. Лично я в душе был очень спокоен. Пока мои глаза, как у остальных, роняли слезы, я мысленно насвистывал.
А уж здесь, разумеется, ну чистый фольклор! Джини плачет, мама тоже. Должны приехать родители Шэрон. Сама она в морге, там ее приготовят к похоронам.
А тебя, Джини, там не было.
Почему тебя там не было? Она бы не умерла, ты ведь знаешь.
Дневник Джини
Полиция, вопросы, прискорбная случайность… Теперь, когда шок прошел и мальчишки таращатся на меня, я рыдаю без передышки… Старушка висит на телефоне — люди звонят беспрестанно. Доктор наливает себе бренди, сидит и курит, а я реву. Фараоны сказали, что это действительно глупый несчастный случай, и смылись — воскресенье ведь!
Поднялась наверх и нашла очередное свидетельство. («Свидетельство» — прямо хоть в газету печатай!) Закапала его слезами, потому что плакала, — наплевать. Раз он подсыпал мне снотворного, то может и чего похуже сделать. Наверное, оно было в отваре вербены.
А я-то, дура этакая, боялась его подарка — джина! Из-за слез ничего не вижу, пишу вкривь и вкось.
Лыжи свои они оставили в коридоре, нужно убрать их в гараж; там и лыжи Шэрон.
Знаю, это я во всем виновата, и, когда произношу ее имя — Шэрон, — реву вдвое сильнее. Надо остановиться, иначе с ума сейчас сойду. Выпью стаканчик и лягу в постель, запру дверь на ключ и засну с пушкой в обнимку. Утро вечера мудренее. Нужно вычислить его и убить.
Отнесла лыжи в гараж. Выстроила их вдоль задней стены. Там еще лежит старая одежда, в которой работают в саду. В куче тряпья валялись брюки. Клетчатые брюки. Все в грязи, но пятен крови нет. Значит, наврал. А пока я пребывала в заблуждении, у него хватило времени на то, чтобы спокойненько вычистить свои. Дурачит меня, как ребенка. Для него врать — что дышать. Надо научиться читать между строк.
Лыжи Шэрон поменьше остальных. Я поставила их чуть поодаль. Одна из них сломана.
Похороны послезавтра.
Нынче утром дом выглядит зловещим. Мальчишки болтаются без дела. Все молчат. Ночью мне снились кошмары. Снилось, будто меня накрыли простыней и душат. Я заорала. Проснулась — волосы слиплись от пота. Поднялась наверх, но ничего нового не было. На обед приготовила куриный бульон.
Дневник убийцы
Через приоткрытую дверь я наблюдал, как Джини возится на кухне. Смотрел на ее красные руки, фартук, ступни, толстые ноги. Я не голоден.
Все мы очень устали. Нам необходимо передохнуть. События последних дней развивались слишком стремительно. А мы ведь не машины, правда? Мне снилась Шэрон: накрытая белой простыней, она кричала. Я трахал ее до тех пор, пока она не смолкла.
Снег больше не идет. Очень темно, хотя еще и трех часов нет. Послезавтра хоронят Шэрон. Мы заказали прекрасный венок из красных и белых цветов с надписью: «Нашей маленькой Шэрон». Жду не дождусь этих похорон. Во-первых, потому, что надену красивый костюм; во-вторых, потому, что во время похорон люди идут друг за другом, бросают на гроб землю и поют гимны. Обожаю все это. Родители Шэрон были против, ее мать хотела устроить похороны по еврейским обычаям, мамин брат требовал похорон по католическому обряду, в конце концов мать вынуждена была уступить… как видишь, от этой девицы даже после смерти одни неприятности.
Не знаю, почему я продолжаю с тобой разговаривать, Джини. Несомненно, лишь по доброте душевной. Мне не очень нравится, что ты забираешь листки моего дневника. Советую больше так не делать.
P. S. Я назначил дату твоей смерти.
Дневник Джини
(магнитофонная запись)
Того и гляди, вырвет. Гм-гм — решила записать себя на магнитофон: это удобнее, потому как ручку мне не удержать. Вдобавок магнитофонную запись можно стереть, а еще я хочу отплатить ему той же монетой, значит, нужно научиться пользоваться этой машиной.
Я вот что придумала: спрячу магнитофон в комнате Старушки и буду записывать все, что там происходит. Может, он заговорит или, не знаю уж, мало ли что, рассмеется, закашляет — ну сделает что-нибудь, что выдаст его…
Я опять тут; извиняюсь — ходила хлебнуть маленько для сугреву.
Забавно говорить в какой-то аппарат: чувствуешь себя совершенной дурой. У-у, мистер Магнитофон, вы меня слышите? Поневоле шутить начнешь… А теперь — прыг в постель! Спокойной ночи, сволочь механическая.
Забавно думать, что вот сейчас ты жива, а скоро будешь мертвой. И зазря ты набивала себе башку всеми этими книжками. Зазря и на пушку потратилась. Ты даже напиться вдоволь не успеешь. Напиться, напиться — надоело все время быть настороже; на страже пусть стоят солдаты королевы — а королеве на них плевать: сидит себе в тепле в Букингемском дворце и кушает всяких там экзотических птичек. Ладно, старая пьянь! Нет, но — назначить дату смерти, этот молокосос вообразил, что ему все позволено! Пойду да вздую его как следует… голова кружится… Спать.
Дневник убийцы
Я сейчас в маминой комнате. Мама внизу, беседует с полицейскими. Джини тоже внизу. Какое-то время они там будут заняты. Полиция здесь из-за Карен. Время от времени они заходят узнать, нет ли чего новенького. Псины старые — принюхиваются то тут, то там, не дают им покоя эти славненькие убийства в наших краях. Но всю-то деревню никак не обвинишь, а? Вперед, псины, нюхайте, нюхайте, раскапывайте старые кости… Все заняты делом: Марк работает над досье, Джек надраивает саксофон, Старк мастерит электронную игру, Кларк упражняется с гантелями. А папа изучает очередную научную статью.
Только не забывать следить за тем, откуда раздается голос Джини. Видишь, Джини, я забочусь о тебе. Ты все еще читаешь мои записи? Как бы узнать? Ты так сдержанна…
Знаешь, чего бы мне хотелось? Мне хотелось бы открыть дверь в твою комнату и сказать тебе: «Здравствуй, Джини, это я. Здравствуй, Джини, это Я!» Хорошо звучит. Спокойно. Уверенно. Не как у этих слюнявых психов в кино. Ты, запинаясь, проговоришь: «Я не понимаю…» А потом умрешь, прижав губы к моему… умрешь, поскуливая, словно сука во время течки, а моя рука будет сжимать твой затылок — тебе понравится это, а? Понравится, шлюха; до чего же ты мне противна! Нужно пойти привести себя в порядок, сменить штаны. Слишком жарко. Может, я болен?
Нет, не болен, я знаю это, я хорошо себя чувствую, с головой у меня все в порядке. Температуры нет. Почему ты не убила меня, Шэрон, почему? Моя голова была в твоих руках, ты била ею об пол, топка гудела… почему ты меня не убила? А ты, Зак, ну зачем ты подглядывал! Не нравится мне больше писать этот дневник, ничего мне больше не нравится, — я зол, очень зол, ненавижу всех вас!
Дневник Джини
Отчет за вторник
Два часа: опять приходили полицейские. Чувствую, они что-то заподозрили. Спрашивали, ездили ли куда-нибудь мальчики последнее время. «Нет», — сказала Старушка, умильно на них глядя. А я — ни с того ни с сего: «Как это „нет", мадам, ведь они ездили в Демберри». Она раздраженно поправила меня: «Да нет, Джини, не в Демберри — в Скотфилд, к тетушке». Я промолчала. Чтобы попасть в Скотфилд, нужно проехать через Демберри. Фараон все записал себе в блокнотик. Голова кругом идет: все пишут, пишут, целыми днями только и делают, что пишут. Пирожки, чай и — с Богом, фараонщина.
Пять часов: пока их нет — ушли за рождественской елкой, — поднимусь за магнитофоном. Похоже, смерть Шэрон аппетита им не испортила. Заодно быстренько прочитала его листочки и сунула их обратно — как попало нарочно. Это еще только начало.
