Александр Гера - Набат-3
Мастачный-старший посмотрел на сына. Лицо его перекосила звериная злоба. Он испугался, не за сына — где танки брать…
— Как тридцать шесть убитых? Особняк сожгли?
Теперь лицо Альбертино посерело, словно танки уже проехали, оставив пепел…
— Да это же беспредел, террор! А в милицию, в прокуратуру сообщили, козлы вы чахоточные? Нет? За что я вам такие деньги плачу? Вы на кого работаете?
«Слава Богу, — отметил Мастачный-старший. — Если прокурор в ход пойдет — мелочи».
— Сообщили? Не берет к производству? Как не берет? Маль давали. Да я его с говном смешаю! Сегодня же у генерального буду, я ему покажу, как с Мастачным тягаться!
«Господи, — опять запереживал отец, — дело-то не шутейное, закусил удила сынок…»
— Да в гробу я видел этих националов!
«Ой. не дай Бог!» — схватился за сердце Мастачный — старший: со страшными людьми взялся тягаться сынок…
Альбертино защелкнул крышку мобильника и с минуту смотрел вбок отсутствующим взглядом.
— Что случилось? — подал голос отец.
Сын умел долго хранить обиду, не выказывать ее, изощрялся наказывать обидчиков жестоко. Ответил обыденно, ровно в Китае погибло от тайфуна до миллиона человек:
— Твои охранники схлестнулись с чернорубашечниками. Кого-то они замочили в Балашихе, а националы прознали и за одну ночь сожгли все триста пятьдесят ларьков. Боже мой, тихий ужас что делается… Товару погибло почти на триста тысяч баксов! Да что же это за страна такая! Чикаго прямо…
— Как тридцать шесть погибло? — сразу не врубился Мастачный-старший. — Работников милиции? Да я… Стражей порядка!
— Какие они там стражи порядка? — угрюмо язвил младший. — Щипачи и дешевки. Днем теток с укропом обирают, вечером алкашей щиплют, наглеть почище беспредельщиков стали. Вот такое у них совместительство. Ты вот что, — принял решение Альбертино, — прямо сейчас дуй к Барабашке и заставь его принять срочные меры. Пусть отрабатывает. Про инцидент в УСИ лучше помалкивай пока. Убытки у меня крупные. Понял? Ля заставлю этих подонков оплатить убытки с лихвой.
— Ой, сынок, не по зубам такое дело Барабашке. Тут не знаю как быть.
— Ты делай, делай, — нажал Альбертино. — Будет дым, пожар займется.
— А что за особняк сожгли?
— Мой. В Барвихе. Три миллиона баксов потянул.
— Ой, сынок, они тебя вычислили. Ты где им дорогу перешел?
— Не знаю. И тут работать с умом надо. Фашизм надвигается, нельзя медлить.
— Не станет Барабашка вязаться, — трезво оценил возможности шефа Мастачный-старший. — Националов никто не задевает. А если они разборку учинили неспроста. Кого, ты говоришь, замочили наши козлики?
— Да фраера какого-то из Балашихи. Ума не приложу кто. А тут но команде балашихинские баркаши, измайловские, рузаевские поднялись. Представляешь, за одну ночь вокруг Москвы все до единой точки спалили. Да разберись ты хоть с Барабашкой, что за птица была, раз такой наезд получился!
— Не тягайся с ними, — не на шутку испугался отец.
— Уговорил, не буду, — буркнул Альбертино. — Но выясни, почему наехали.
«На хрена мне это!» — чуть не ляпнул Мастачный-старший.
— А я пока в Швейцарии отсижусь…
2 — 6
Еще в машине Судских очнулся. Хотелось застонать, настолько ломило голову. Он стиснул зубы. Водитель с напарником переговаривались, и Судских, превозмогая боль, вслушивался, о чем они талдычат, умудряясь обходиться малым запасом слов и большей частью междометиями.
Брошенный на заднее сиденье Судских не изменил позы, как ни хотелось лечь удобнее и унять боль. О нем, сколько он ни вслушивался, речи не шло, но подвиги свои этим вечером они смаковали вдосталь, и даже не сами подвиги, а полученный навар. Из кого-то выколотили целую тысячу баксов, из другого — коробку сигарет, с третьего получили должок в двадцать тысяч рублей, и жаль, что половину придется отдавать сынку Мастачного через какого-то майора Семеняку.
От неожиданности Судских забыл о боли. Как Мастачный?..
Больше о нем не упоминалось, но из разговора Судских стало понятно, что майор — их непосредственный начальник и выступает связующим звеном между ними и какими-то коммерсантами. И майор — полная сука, потому что отбирает нагло часть их заработанной доли.
Открытие не поразило его, лишь углубилась боль, заныла, словно рэкет милицейских работников тому причина, а разбой мафиозных структур — узаконенный бизнес.
Отняли надежду.
Лишь вскользь они упомянули о нем: брать с него нечего, разве куртку… Увозили подальше, как отброс.
Возмущение перекрывало боль. Тот самый случай, когда безысходность прорывается воплем возмущения, оно сильнее боли, за ним наступает отупение. И тут Судских заставил себя превозмочь желание поддаться инстинкту. Что, собственно говоря, произошло? Пока еще его всего-навсего стукнули по голове и везут добивать двое безмозглых ублюдков, не убоявшихся Божьей кары. А что им кара, если существуют они в своем усеченном мире, где убийство — обычная работа, за которую платят. Попробуй скажи им о Библии, творениях Пикассо или о музыке Перголези — убьют без сожаления и правильно сделают: оттого, что подвальным крысам объяснять бином Ньютона, картофель лучше не сохранится.
«Да не поддамся я им, — уже без возмущения решил Судских. — Если я не переиграю этих дебилов, прав Все вышний: нечего со мной цацкаться и сам я дебил, только чуть образованнее».
Отбиваться он не собирался, слабо знал технику рукопашною боя, но другим оружием — сообразительностью — решил биться.
Водитель сбросил газ, и вскоре «опель» запрыгал по ухабам.
— Прибыли, — сообщил Дыня. — Выгружаем покойничка…
Открылась задняя дверца, пахнуло свежим воздухом.
«Вода рядом, — сообразил Судских и позволил вытащить себя из машины. — Не прикинуться ли утопленником?»
— А он коньки не отбросил? — спросил напарник Дыни. — Ты его там не того?
Слабый клиент пошел, — заржал Дыня. — Дашь по башке, а он с йог валится. Да кастетом я его. Чехлы сухие. В общем, так: снимаем куртку, не очухается кидаем в болото.
— Вот фуфло, — сплюнул напарник Дыни, — развлечься не дал.
— Давай контролку в затылок сделаем?
— Сделать можно и нужно, только неинтересно это. Хоть бы дернулся…
Судских лежал почти плашмя на траве и безропотно дал стянуть с себя куртку. Свет зажженных фар уходил в сторону, и он осторожно размежил веки. Они не заметили и темноте.
— И навара никакого с козла. За что убивать-то? — возмутился Дыня и пнул Судских тяжелым башмаком.
От неожиданности Судских издал звук, короткий стон, и боевики обрадовались:
— Живой, сука!
Живой… — не смог притворяться больше Судских и, собравшись, кувыркнулся в сторону. Встал.
Подобной прыти от него не ожидали. В боевиках закипала злость, выводя из столбняка. Сивый лох пытался обмануть их, испортив законное развлечение. «Беги!» — требовал от Судских внутренний голос, но заставить ноги двигаться он не мог, и дело тут было не в столбняке, а в самом действии. Убежит — ладно, а если не убежит? Постыдность поимки была противна Судских, и он не думал об этом — инстинкт здравомыслящего человека подсказывал: если бежишь, то виноват.
— Измываться над собой не дам, — сжал кулаки Судских. — Я генерал, и даром это вам не пройдет.
Последнее взбодрило боевиков. Во-первых, живой и бить можно, во-вторых, есть за что.
— Чего бить! — осклабился Дыня. — Мочить будем! — воскликнул он, доставая пистолет.
«Беги!» — в последний раз вопил в Судских внутренний голос. Об оружии он не подумал.
— Да вас же вычислят, подонки! — еще сильнее сжал кулаки Судских. — Убери пистолет.
Дыня осклабился еще шире, передернул ствол, а напарник вооружился монтировкой.
— Щас я тебе… — водил стволом Дыня, примериваясь, куда выстрелить.
— Стоять, мент! — окрикнул Судских. Окрик одновременно и раззадорил Дыню, и спугнул: выстрел и промах. Судских не шевельнулся.
— Атас, Дыня! — привлек внимание напарник. — Гляди!
От трассы но грунтовке прыгали лучи фар. К ним двигалась машина, и явно неспроста: возможно, привлек выстрел. Дыня занервничал, очутившись меж двух огней.
— Гаси фары! прошипел он напарнику, не выпуская из вида Судских. — А ты не дергайся, первого уложу.
«А вот теперь посмотрим», — приготовился Судских. Едва свет фар погас, он метнулся в сторону, разумно полагая, что Дыня палить в такой ситуации не станет до выяснения ситуации.
В том месте, где он стоял, росла полынь выше пояса, она служила надежным убежищем, тут и гранатомет не поможет. Осторожно ползя в траве, он наметил себе ориентир, чтобы залечь между приближающимся автомобилем и «опелем» боевиков в вершине треугольника. Тогда он будет на равном расстоянии от двух точек и сможет избежать прямой опасности.
