Татьяна Устинова - Мой личный враг
Так в общем-то все и вышло.
Нет, не осуждала Андрея его бывшая жена и — напрасно беспокоилась Вика Терехина — не собиралась возвращать его обратно.
Все наконец-то встало на свои места. Андрей прозрел и понял, что ему не место рядом с ней, никчемной толстой дурой, телевидение перешагнуло через нее, так и «не заметив потери бойца», как пелось в какой-то революционной песне, самозванка получила по заслугам. И теперь нужно было начинать заново строить себя, воз-Рождая из пепла, как возрождалась какая-то пти-Ца Феникс, историю которой Александра с детства не могла запомнить. Однако самое трудное и печальное состояло в том, что Александра не знала, для чего нужно стараться, кому понадобится новая, возрожденная Александра Потапова. Самой себе она была не нужна. Саму себя она ненавидела и презирала и знала, что теперь так будет всегда, что бы она ни делала, за что бы она ни взялась.
И все-таки ей требовалось начать все сначала. Она долго не могла понять, для чего именно. Для чего она затеяла всю эту историю с Филиппом Бовэ, рискуя укрепить подруг во мнении, что от горя она все-таки спятила. Почему паралич, сковавший ее в первые дни после катастрофы, так быстро прошел, уступив место ежедневным заботам: что поесть, когда постирать, чем занять время, которого раньше так катастрофически не хватало… Ведь душа-то умерла, осталось лишь громоздкое, вялое тело, требующее постоянных забот.
И все же что-то держало ее на поверхности, не давая с головой ухнуть в отвратительную зловонную жижу воспоминаний и разодранных в клочки иллюзий. Это «что-то» осторожно прокрадывалось из фальшиво-смиренных глубин подсознания, когда Александра, наглотавшись снотворного, заставляла себя спать. Оно растекалось ледяной лужей в мозгу, заставляя ее трястись в настоящем ознобе, оно требовало — борись, не сдавайся, докажи всем, что ты лучше, умнее, сильнее, чем о тебе думают. Думают все, даже самые близкие, те, кто действительно тебя любят. Пусть они узнают, какая ты на самом деле.
Придумай себе новую жизнь и сделай ее такой, как тебе хочется, и тогда посмотрим… Тогда мы еще посмотрим, так ли ты ничтожна и слаба, как всем кажется…
Она засыпала только под утро, но просыпалась, как от толчка, всегда ровно в семь, чтобы броситься на кухню готовить Андрею завтрак. Он очень рано уезжал и много работал, ее бывший муж…
Ночные видения, в которых она неизменно была победительницей, днем рассеивались, но из них вызревало цепкое, до горлового спазма, желание сделать что-то такое — необыкновенное, удивительное, невозможное, — чтобы все поняли наконец, какая она, Александра Потапова!
Филипп Бовэ держал около уха нагретую телефонную трубку и злился. Он начал злиться с самого утра, когда принял решение позвонить, и теперь уже злился как-то по инерции, понимая, что дозваниваться все равно нужно.
Он набрал один номер, где никто не ответил, потом другой, затем, сверяясь по записной книжке, третий. В этом, третьем, месте трубку взяли сразу, но переадресовали Филиппа на четвертый номер, который он торопливо набрал, опасаясь, что не выдержит и швырнет легкую пижонскую трубку в стену.
— Это я, — сказал он, услышав ангельской чистоты голос. — Я в Москве, так что особенно не возбуждайся.
Обладательница ангельского голосочка засмеялась переливчатым бриллиантовым смехом, в котором сочетались умеренная радость от его звонка, нежный упрек, намек на чувственность, легкий вызов и еще три десятка разных оттенков, Которые Филипп давно научился различать, — как будто выучил специальную азбуку для привилегированных. Сегодня ему очень не хотелось пускать эту азбуку в ход.
Переждав нежный смех, он спросил почти сердито:
— Как дела?
— Почему такой странный голос? — пропел ангел на том конце телефонного провода. Или провода уже давно отменили? И, вообще говоря, ангелы не поют, а трубят…
Внезапно развеселившись, Филипп ответил, что с голосом у него все в порядке, просто проблемы со связью.
«Да еще какие, — подумал он стремительно, — да еще какие проблемы со связью…»
— Зачем ты звони-ишь? — растягивая гласные, спросил ангел. Соскучился?
— Нет, — сказал Филипп честно. — Очень много работы и очень много проблем. По правде говоря, мне некогда скучать…
Ангел обиделся. Это тоже входило в азбуку для привилегированных, поэтому Филипп понял сразу.
— Ну-ну, — сказал он неопределенно. — Не стоит сердиться, дорогая, это тебе не идет.
Иногда он ненавидел штампы, которыми разговаривал и с этим ангелом, и со всеми другими, ему подобными. Иногда, как сейчас, он радовался, что они существуют. Этот специальный язык изобрели для того, чтобы можно было говорить сколько угодно и не быть пойманным за язык, а в итоге ничего не сказать.
По-русски так разговаривать было невозможно.
— Я не сержусь, — поколебавшись, пропел — или все-таки протрубил? ангел. — Я просто очень, о-очень по тебе соскучилась. А ты все пропада-аешь в своей гадкой Москве с белыми медведями.
— Белые медведи на Северном полюсе, — сказал Филипп, — а на Южном пингвины.
— Что? — опешил ангел, неожиданно съехав со своего ангельского тона. Филипп, я не понимаю, как-то плохо слышно…
— Я женюсь, — сказал Филипп, решив разом покончить с жизнью — зачем длить мучения? — Я женюсь, здесь, в Москве. Ничего страшного, это всего лишь на год, потом мы разведемся, здесь же, в Москве. Этого требуют дела — и только. Я просто ставлю тебя в известность. Покуда я буду женат, встречаться мы не будем.
— Филипп, ты заболел? — спросил ангел нормальным человеческим голосом, забыв добавить в него серебристость колокольчика и свежесть Утреннего средиземноморского бриза. — У тебя температура? Или тебя похитила эта… как там ее… ах, нет, я забыла… Да! Русская мафия?
— Мафия? — переспросил Филипп. — Впервые в жизни слышу это слово. Где ты его взяла?
— Но как же, — растерянно забормотал ангел, — это теперь все знают. Все знают, что она в Москве всех похищает и творит всякие беззакония…
— Кто? — спросил Филипп.
— Мафия, — совсем убитым голосом сказал ангел. — Русская мафия.
— А-а… — протянул Филипп и замолчал, зная не только из литературы, но и по собственному жизненному опыту, что, взявши паузу, нужно держать ее до последнего, не сдаваясь.
Конечно, ангел паузы не выдержал, и Филипп понял, что первый раунд — за ним.
— Филипп, может, ты все-таки объяснишь, что происходит? — холодно спросил ангел. — Или я не имею совсем никаких прав?
— Ты имеешь все права, — заверил Филипп, — и можешь спрашивать о чем угодно, только я пока отвечать не буду. Я имею на это право, как ты считаешь?
— Филипп, ты невыносим! — со слезами в голосе выкрикнул ангел. В эту минуту Филипп себя ненавидел. — Ты свихнулся там, в своей Москве! Господи, как я ненавижу этот твой тон, если бы ты только знал… Зачем ты мне звонишь? Чтобы сказать, что ты меня бросаешь? Ну так придумай что-нибудь более оригинальное, чем какую-то идиотскую женитьбу! Тебе тридцать восемь, а ведешь ты себя, как… как…
— Как мальчишка? — подсказал Филипп гнусным голосом. — Как свинья? Как осел?
От злости ангел моментально овладел собой, чего Филипп и добивался, затевая все представление.
— 0'кей, — сказал ангел, и в голосе его, даже не зная азбуки для привилегированных, можно было расслышать ярость. — Я больше не скажу тебе ни одного слова. Считай, что мы никогда не встречались. Но если однажды после чашки кофе ты начнешь блевать и корчиться в предсмертных муках — вспомни меня. Я не из тех, кого можно запросто бросить.
— Я и не знал, что тебе не дает покоя слава Марии Медичи, — заметил Филипп. — Но обещаю: умирая, буду думать исключительно о тебе. — Ничтожество, дрянь, сволочь, — отчетливо выговорил ангел и положил трубку.
Слава Пресвятой Деве, представление закончилось.
Филипп брезгливо швырнул трубку в угол дивана и некоторое время сидел, унимая раздражение и что-то похожее на отвращение к самому себе, — непонятный коктейль чувств, которому он не находил названия.
Да, конечно, он сделал все правильно, и очень хорошо, что ему даже не пришлось искать предлог для расставания. Он, можно сказать, yпал ему прямо в руки — его дала ему сумасшедшая девица, которая через два дня должна стать его женой.
Связь, которую он разорвал, не приложив к тому особых усилий, давно тяготила его. Он понимал: еще полгода, год — и ему придется или жениться, что было совершенно невозможно, или ввязываться в длительные унылые скандалы не только с самим ангелом, но и с его семейством. От одной мысли об этом Филиппа передернуло.
О том, что ангел вполне серьезно собирается поймать его и обратить в истинную семейную веру, Филипп догадался относительно недавно, когда его отъезд в Москву, вроде бы никак ангела не касающийся, неожиданно закончился грандиозным скандалом, да еще в общественном месте.
