Жан-Кристоф Гранже - Конго Реквием
Африканец свернул на незаасфальтированную тропу, и дорога словно закашляла им в лицо. Ветровое стекло покрылось красными крапинками.
– Куда мы едем?
Сальво не ответил. Вцепившись в руль, он пытался объехать ухабы, утренние лужи и ветки, устилавшие тропу. Они проехали вдоль озера с едкими водами, потом свернули направо. Внезапно перед ними появился, словно всплыл, фантастический дом.
Огромная бетонная коробка на сваях, с открытыми террасами, сквозными лоджиями и наружными лестницами. Можно было подумать, что фасад просто убрали, обнажив внутренность здания. Пресловутая колониальная архитектура – благородные линии, солнцезащитные козырьки, – доведенная до уровня чистой абстракции. Это был не дом, а геометрическая скульптура, нечто среднее между святилищем и летней беседкой.
Тропический климат полностью его разрушил. Высокая трава разъедала поддерживающие сваи, плющ душил стены, корни раскалывали террасы. Под ними застоявшаяся вода, казалось, ждала, чтобы поглотить здание, как простые отбросы.
Сальво припарковался метрах в ста от постройки и заглушил мотор.
– Если я правильно понял, ты интересуешься всем, что касается Лонтано и истории Человека-гвоздя, так?
У Эрвана было время подробно рассказать о предмете своих изысканий.
– Добро пожаловать к де Момперам, – возгласил Желтая Майка, открывая дверцу.
– Это ты про Магду де Момпер?
Март 1970-го, третья жертва Человека-гвоздя: двадцатилетняя студентка, изучавшая геологию. Эрван выбрался из машины и пошел за своим гидом.
– В основном про Филиппа, архитектора из Лонтано. Отца Магды. Это он все там придумал и нарисовал.
– Они живут здесь?
– Только младшая сестра Магды, Фила.
– Сколько ей было во время тех событий?
– Не знаю; думаю, лет десять-двенадцать. Ну, берешь или нет?
– Конечно!
Сальво остановился и перегородил дорогу:
– Тогда пятьсот баксов.
Эрван дал ему двести, даже не заикнувшись о торговле. Он впервые вел расследование по платной дороге и такими темпами в ближайшее время неизбежно разорится.
17Из слепящего света снаружи они сразу попали в темноту. Сначала Эрван вообще ничего не видел, потом глаза понемногу привыкли. В огромной комнате женщина, казалось, ждала их, опираясь на метлу: высокая, черная, словно пребывающая в неодолимой апатии. На ее фартуке виднелись кровавые пятна – всего-навсего латерит[21].
Сальво бросил ей несколько слов на суахили – властным, почти оскорбительным тоном. Служанка невозмутимо и вяло махнула рукой, указывая на двустворчатую дверь у себя за спиной, которая вела наружу. Возникало ощущение, что дом был просто коридором в глубине необъятного растительного царства. Пока они шли через гостиную, Эрван заметил в полутьме подголовники, вытянутые маски, очень низкие кресла. Чисто африканский стиль, но потрепанный и запыленный.
Они оказались в саду. На загроможденной лужайке металлическая крашеная мебель теснилась вокруг внушительного дерева. В глубине – водяные гиацинты и тростник, достигшие чудовищных размеров. Казалось, растения здесь подпитывались каким-то загадочным наркотиком, как допингом.
Ему пришлось вглядеться дважды, прежде чем он различил на качелях рядом со столом и стульями женщину: темные очки, бубу ярко-синего цвета, волосы прикрыты платком. Звезда шестидесятых.
Они подошли ближе. Фила де Момпер не имела возраста, вернее, она уже переступила этот порог. Речь не шла о настоящей смерти: просто она казалась принадлежащей статичному миру мумий и мавзолеев. Младшей сестре Магды не могло быть больше шестидесяти, но выглядела она так, словно над ней пронеслись века. Она тихонько покачивалась под легкое поскрипывание, прямая, как язык колокола. Материя ее бубу – бумазея – добавляла ей еще больше торжественности. Хрустящая и темная, отделанная золотой нитью ткань охватывала ее, как саркофаг.
Эрван представился и, не особенно выбирая слова, объяснил причину своего визита. Человек-гвоздь. Лонтано. Грегуар Морван, его отец…
– Вы очень на него похожи.
Замечание удивило его: во время тех событий Фила была совсем девочкой.
– Вы его помните?
– Он был очень близок нам. Лимонада?
Значит, Старик поддерживал отношения с семьей одной из жертв. Эрван смотрел, как женщина наполняет стаканы, мысленно готовясь к новым сюрпризам. Пили молча. Первое действительно ледяное питье с момента его приезда в Конго.
Наконец он наклонился к Филе – они устроились на садовых стульях, лицом к качелям – и снова заговорил:
– Он приходил к вам в связи с расследованием?
– Сначала да, я так думаю, а потом из дружеских чувств. Он очень любил «Саламандр».
Это название что-то ему смутно напомнило. Он почувствовал, как сквозь дымчатые стекла Фила рассматривает его с огорченным видом: он ничего не знал. Зато она была настроена просветить его:
– Моя старшая сестра, а еще Анн де Вос, Сильви Корнет и Моника Верхувен были из «Саламандр». Такая чисто женская рок-группа. Звезды Лонтано… Каждую субботу они играли в «Лучезарном Городе».
Фила де Момпер сохранила детский тембр голоса. Это действовало тем пронзительней, что сейчас она воскрешала свои воспоминания девочки-подростка.
– А что такое «Лучезарный Город»? – спросил Эрван, доставая блокнот.
– Большой отель в Лонтано. Именно там проходили концерты, балы, банкеты. Отец так назвал его, намекая на строение Ле Корбюзье в Марселе. Он восторгался этим архитектором.
И снова его сон. Он был уверен, что видел этот отель в ночном кошмаре.
– Мне не позволяли пойти их послушать, – продолжала Фила, – но я все-таки была на одном или двух концертах. У Мэгги действительно был замечательный голос для блюза.
– У кого? – вздрогнул Эрван.
– У Мэгги де Креф. Солистки группы.
Девичья фамилия его матери. Ему пришлось напомнить себе, что его корни – в Лонтано. Выясни всю историю с самого начала.
– Вы помните, когда Грегуар появился в вашей жизни?
– В точности – нет. Мне было двенадцать. Вся моя семья была в трауре…
Эрван помнил все даты: Морван приехал в Катангу в мае семидесятого, через два месяца после убийства Магды.
– Мать хотела уехать, но отец никак не мог решиться: Лонтано был его детищем. Если городу суждено погибнуть, говорил он, тогда он умрет вместе с ним, как капитан корабля. Я только хорошо помню, как жизнь остановилась. Я больше не ходила в школу. Мне вообще запретили выходить из дому. Город был в огне и в крови.
Фила продолжила своим мультяшным голоском рассказывать про разруху кровавых лет. Эрван записывал – его мокрые от пота пальцы липли к страницам блокнота. Сальво устроился под зонтом – может, спал…
– Ваш отец… ну, он был согласен с тем, какие действия предпринимались против чернокожих?
Эрван изъяснялся с осторожностью – ведь он не знал, на чьей стороне Фила.
– Он сам руководил операциями. Можно сказать, что по черным он здорово прошелся, это да… В то время все были уверены, что убийца – колдун йомбе. Мой отец и его клика свалили всю вину на иммигрантов из Нижнего Конго. Но они довольно быстро утихомирились…
– Почему?
– Йомбе – охотники. Они организовали ополчение и пошли против белых с сетями и собаками. Обстановка была… наэлектризованной. Жертвы с обеих сторон.
Эрван вернулся к факту, который не вязался с остальными:
– Вы сказали, что Грегуару нравились «Саламандры», но, когда он приехал, группа уже не существовала, ведь так?
– Совсем не так. Это может показаться странным, но Мэгги заявила, что нельзя позволить себя запугать и они должны продолжать играть в память о погибших. Она нашла других музыкантов. А еще создала ассоциацию в защиту черных. Она была необыкновенная.
Он узнал одну из ипостасей матери: дерзкая хиппи, всегда в первых рядах крестового похода. И представлял себе атмосферу того времени: Peace & Love[22], революция и косячки каждый вечер. Несмотря на царящий террор, «Саламандры» не сдавались.
– Мэгги и другие любили протестовать… хронически, – подтвердила Фила. – Они боролись против собственных корней, против рудников, против всех денег, заработанных за счет африканского народа. Для удовольствия, а главное – провокации ради, они даже спали с африканцами. Что доводило наших родителей до умоисступления… А я ими восхищалась. – Она протянула руку и взяла сигарету «Мальборо». – Вы курите?
– Нет.
– Дайте мне огоньку.
Эрван взял со стола зажигалку. Фила выпустила длинную струю дыма, и ему показалось, что между горящей сигаретой и обжигающим воздухом существует та же тайная связь, какую он ощутил позавчера между пожаром в Сен-Франсуа-де-Саль и жаркой ночной духотой.
– В итоге, – вернулся к разговору Эрван, – Тьерри Фарабо вычислили, и обнаружилось, что он сам из Майомбе. Возможно ли, что он был как-то связан с вашими семьями?
![Харлан Эллисон - Время глаза [Время ока]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
