Джим Томпсон - Убийца во мне
— Вы же понимаете, что в этом нет смысла, — сказал я. — Что касается так называемого «мотива», то я имел его шесть лет — все те годы, что я знал о случайной смерти Майка. Зачем мне ждать шесть лет, а потом вдруг взять и отомстить? Забить до смерти несчастную шлюху только ради того, чтобы добраться до сынка Конвея? Ну, ответьте мне, это логично? Просто ответьте, Джо.
Ротман задумчиво нахмурился и принялся барабанить пальцами по столу.
— Нет, — медленно проговорил он. — Не логично. В том-то и проблема. Человек, которому выгодно это убийство…
— Вы же знаете, что не выгодно, Джо.
— Это вы сказали.
— Это я сказал, — согласился я. — И все так говорят. И вы бы так говорили, если бы не знали о моем отношении к Конвеям. На минутку забудьте об этом — и что у вас останется? Просто двойное убийство — двое поссорились и прикончили друг друга — при невыясненных обстоятельствах.
Он ухмыльнулся.
— Я бы сказал, что вы еще мягко выразились, Лу.
— Не знаю, что случилось, — сказал я, — потому что меня там не было. Однако мне известно, что в убийстве, как и в любых других ситуациях, могут возникнуть самые разные неожиданности. Человек, которому вышибли мозги, прополз целую милю. Женщина звонит в полицию после того, как ее застрелили прямо в сердце. Мужчину повесили, отравили, разделали на куски и застрелили, а он выжил. Не спрашивайте, почему такое случается. Не знаю. Но знаю, что случается. Да и вы знаете.
Ротман пристально посмотрел на меня. Потом дернул головой, кивая.
— Возможно, Лу, — сказал он, — возможно, вы чисты. Все то время, что я сижу здесь и наблюдаю за вами, я анализирую то, что мне известно о вас, однако картинка убийцы — то, как я его представляю, — не складывается. Хреново все, но если бы картинка сложилась, было бы еще хреновее. Вы не вписываетесь в роль, вот как бы я сказал.
— И что мне на это ответить? — спросил я.
— Ничего, Лу. Мне следовало бы поблагодарить вас за то, что вы сняли тяжелейший груз с моей души. И все же, если вы не против, я еще чуть-чуть увеличу свой долг перед вами…
— Да?
— Какова истинная картина? Я хотел бы иметь эту информацию исключительно для себя. Я рассуждаю так: вы ненавидели Конвея, но не до такой степени, чтобы убить. Что вы пытались провернуть?
Я был готов к этому вопросу с того вечера, когда мы с ним встречались. У меня уже был заготовлен ответ.
— Деньги предназначались для того, чтобы выставить ее из города. Конвей заплатил ей за то, чтобы она оставила Элмера в покое. На самом же деле…
— …Элмер собирался уехать с ней, верно? — Ротман встал и надел шляпу. — У меня не хватает духу осуждать вас за столь ловкий ход. Жаль, что он привел к столь плачевному результату. Мне следовало бы самому сообразить это.
— О, — сказал я, — тут нет ничего особенного. Было бы желание.
— Ух! — воскликнул он. — Кстати, как себя чувствует Конвей?
— Ну, думаю, не очень хорошо, — ответил я.
— Наверное, съел что-нибудь, — сказал он. — Вы согласны? Будьте осмотрительны, Лу. Обдумайте все это. Для простаков сойдет.
Он ушел.
Я принес со двора газеты — вчерашнюю вечернюю и сегодняшнюю утреннюю, — налил себе еще кофе и снова сел за стол.
Как обычно, газеты сыграли мне на руку. Вместо того чтобы изобразить меня тупицей, совершившим ошибку или лезущим не в свои дела, что они могли бы сделать без особых усилий, они сотворили из меня этакую комбинацию Дж. Эдгара Гувера и Ломброзо, «проницательного сыщика, чье бескорыстное участие в деле свелось к нулю исключительно из-за непредсказуемости человеческого поведения».
Я захохотал, поперхнулся кофе и еле продышался. Несмотря на все, через что я прошел, я был абсолютно спокоен. У меня было отличное настроение. Джойс мертва. Даже Ротман перестал подозревать меня. А если уж ты не вызываешь подозрений у этого типа, можешь ни о чем не волноваться. Это была весьма серьезная проверка.
Я размышлял, стоит ли позвонить в газеты и поблагодарить их за «правильность». Я часто так делал, проливал на них немного солнечного света, знаете ли, и они заглатывали это. Я мог бы поведать — я опять захохотал, — я мог бы поведать им, что иногда правда бывает удивительнее вымысла. И вероятно, добавить что-нибудь насчет… гм… того, что шила в мешке не утаишь. Или… о том, что не все планы претворяются в жизнь.
Я перестал хохотать.
Я должен быть осмотрителен. Ротман предупредил меня об этом, да и Боба Мейплза раздражает моя беспечность. Но…
С чего это вдруг, если мне так хочется? Если это помогает снимать напряжение? Если это у меня в характере. Это отлично вписывается в образ недалекого добродушного парня, который не смог бы совершить ничего плохого, даже если бы захотел. Ротман сам сказал, что все выглядит довольно хреново, но было бы еще хреновее, если бы я оказался убийцей. А моя манера разговора служит существенным добавлением к образу — к образу того парня, который сбил их со следа. Если я внезапно отброшу эту беспечность, что подумают люди?
Короче, я должен продолжать, хочу я того или нет. Выбора у меня нет. Однако я не буду особо усердствовать. Нельзя перебарщивать.
Я все это проанализировал, и настроение у меня осталось хорошим. Я решил не звонить в газеты. Статьи были более чем сносными, и им это ничего не стоило — ведь им надо как-то заполнять свободное пространство. А детали меня не волновали, например, то, что они написали о Джойс. Что на самом деле она не была «потрепанной сестрой греха». И не «демонстрировала глубокий опыт в любовных утехах». Она была просто симпатичной девчонкой, которая втюрилась не в того парня или в того парня, но не там, где надо. Она ничего не хотела. И получила это. Ничего.
Эми Стентон позвонила чуть позже восьми, и я пригласил ее прийти на ночь. Лучший способ отвлечь ее внимание, решил я, — это вообще его не отвлекать, не оказывать ей сопротивления. Если я не буду отлынивать, она перестанет приставать ко мне. И в конце концов, не может же она выйти замуж через час после обручения. Слишком многое надо подготовить и обсудить. Обсуждать нужно все что можно, даже размер пляжной сумки, которую мы возьмем с собой на медовый месяц! К тому времени, когда она закончит со всеми обсуждениями, я уже буду готов рвать когти из Сентрал-сити.
Поговорив с Эми, я прошел в отцовскую лабораторию, зажег бунзеновскую горелку и поставил кипятить иголку для внутривенных вливаний и шприц. Потом я оглядел полки и нашел коробки с мужскими гормонами, адренокортикотропными гормонами, В-комплексом и стерилизованной водой. У отцовских лекарств и препаратов уже истек срок годности, однако фармацевтические фирмы продолжали присылать нам образцы. Именно образцы я и использовал.
Я набрал в шприц адренокортикотропный гормон для внутривенных вливаний, В-комплекс и воду и впрыснул их в правую руку. (У отца была теория о том, что нельзя делать укол в левую сторону, где сердце.) Порция гормонов в бедро… и вот я готов к ночи. На этот раз Эми будет довольна. И ей не придется задавать вопросы. Какой бы ни была моя проблема — психологической или реальной, результатом напряжения или пресыщения Джойс — сегодня о ее существовании никто не узнает. И малышка Эми будет укрощена на целую неделю.
Я прошел в спальню и лег спать. Я проснулся в полдень, когда тишину разорвали гудки нефтеперерабатывающих заводов. Потом я еще немного вздремнул до двух. Иногда — я бы сказал, почти всегда — я могу проспать восемнадцать часов и все равно не чувствовать себя отдохнувшим. Нет, я не чувствую себя уставшим, просто мне не хочется вставать. Хочется остаться в кровати, ни с кем не разговаривать и никого не видеть.
Сегодня же все было по-другому, вернее, наоборот. Мне не терпелось умыться, меня мучила жажда деятельности.
Я принял душ, долго простояв под холодной водой, потому что лекарства уже начали действовать, побрился, надел чистую желтовато-коричневую рубашку, застегнул на шее новый черный галстук-бабочку и достал из кладовки отглаженный синий костюм.
Съев легкий обед, я набрал домашний номер шерифа Мейплза.
Трубку взяла его жена. Она сказала, что Боб неважно себя чувствует и что доктор велел ему полежать день или два. Сейчас он спит, и ей страшно не хочется будить его. Но если дело важное…
— Я просто хотел узнать, как он, — сказал я. — Думал заехать на пару минут.
— Это очень мило с твоей стороны, Лу. Я передам ему, что ты звонил, когда он проснется. Возможно, тебе стоит заехать завтра, если ему станет лучше.
— Хорошо, — сказал я.
Я попытался читать, но мне никак не удавалось сосредоточиться. Я не привык к отгулам, поэтому не знал, куда себя деть. В бильярдную или боулинг идти я не мог — копу не пристало шляться по клубам. И по барам. И по шоу, тем более днем.
Я мог покататься по окрестностям. Вот и все.
Постепенно хорошее настроение начало улетучиваться.
