Андрей Курков - Не приведи меня в Кенгаракс
Жирная земля, отливавшая синевой, громко чавкала, все глубже и глубже заглатывая ноги Турусова и вовсю стараясь «укоренить» его, не дать ему сделать следующий шаг.
Приближалась Рига. А сил уже не было, и Турусов то и дело падал вперед, выставляя ладони, которые уже сделались черными от враждебной черно-синей земли.
Из поля он выбрался на четвереньках разбитым и обессиленным, словно во время шторма волна на берег выкинула.
Выбрался, прилег на траву и тотчас заснул.
Как раз всходила луна.
В шесть утра по кромке поля твердой уверенной поступью шел мужчина в темном костюме с красной повязкой дружинника на рукаве. Шел, напевая себе под нос «Катюшу» и с опаской поглядывая на раскинувшееся поле перепаханного синезема, которое он охранял.
Сон его не донимал, мысли тоже не донимали. Самочувствие было отменное и аппетит нарастал с каждым шагом, хотя до смены и завтрака было еще долго.
Увидев лежащего на земле мужчину, дружинник прибавил шагу. То, что лежащий был жив, подтверждало легкое покашливание сквозь сон, наверно от сырой ночной земли. В принципе дружинника не интересовало — был ли он пьян или же избит. Первым, на что обратил внимание дружинник, были следы незнакомца, оставшиеся глубокими бороздами в синеземе.
— Дармоед! — злобно прорычал дружинник, рассматривая удаляющуюся в другой конец поля пунктирную линию следов.
Он поддел носком ботинка плечо Турусова и попробовал развернуть его на спину.
Турусов вяло приподнял голову и с трудом привстал.
— Ползи откуда приполз! — внятно, на чистом русском языке произнес мужчина с красной повязкой.
— Что вы говорите? — Турусов протер опухшие глаза.
— Еще и русский! — сплюнул дружинник. — Давай отваливай на свой край поля, кенгараксовец вшивый!
— Я не кенгараксовец… — Турусов поднялся на ноги и сразу почувствовал легкое головокружение.
— А кто же ты такой? И как там оказался? — мужчина строго, с осуждением смотрел на незнакомца.
— Случайно. Мой вагон туда отогнали… Вот и очутился…
— Врешь! — раздраженно бросил дружинник. — Мы еще десять лет тому все рельсы вокруг Кенгаракса поснимали! Сам участвовал! Так что никаких новых вагонов там быть не может!
— А вы пойдите и посмотрите! — Турусов нагнулся и стал отдирать от брюк подсохшие комки земли.
— Делать мне больше нечего! — буркнул дружинник. — Хватит того, что целую ночь здесь отдежурил, а через два часа уже на работу, производственные задачи решать.
— А зачем здесь по ночам дежурить?
— Если страна слишком гуманна, то кому, как ни нам наводить в ней порядок. Здесь ночь не покараулишь — на утро обязательно несколько наших детей в Кенгараксе окажутся! А если уж туда попали, то считай, что обществу их не вернешь! Да и кенгараксовцев нам здесь тоже не надо. Пусть живут у себя на островке-лепрозории, раз милиция не хочет ими заниматься!
— Чего это милиция должна ими заниматься? — удивился Турусов.
— Как чего? На наших глазах происходит повальное нарушение уголовного кодекса: сотни людей живут без прописки, а следовательно и без работы, живут на неизвестно какие доходы, не принося обществу никакой пользы. И вообще, все это похоже на проявление национализма, что, в принципе, в этих краях не такая уж и редкость.
— Я с вами пройдусь немного. — Турусов выпрямился и осмотрел помятые и грязные брюки.
— Валяйте, я — гуманист.
Они медленно шли по кромке. Дружинник у самой границы с полем, Турусов рядом. Дружинник зорко всматривался в далекие очертания Кенгаракса, держа руки за спиной. Турусов тоже поглядывал туда, но совсем другим взглядом. Он пытался понять, почему возник этот Кенгаракс — ведь не из одной прихоти решившей стать святой Клавдии Николаевны, матери Павла. Если бы не было этих людей, то и места не возникло бы. Расспрашивать дружинника не хотелось. Голос его был неприятен Турусову, да и сразу чувствовалось, в каждом слове сквозило его отношение к этому месту и его обитателям.
Так они шли и молчали довольно долго, пока впереди не показался идущий навстречу старик, рослый и могучий. Только седые волосы и крупные морщины-рытвины выдавали его возраст.
— Ну вот и смена, — облегченно вздохнул дружинник.
— Доброе утро нашим бойцам! — поздоровался сменщик. — Как ночь прошла?
— Порядок. Ни побегов, ни переползов не было. Вот только этот приполз (он показал взглядом на Турусова), но он не кенгараксовец.
Дружинник отдал сменщику повязку, попрощался и, не глянув на своего недавнего собеседника, отправился на работу.
Старик поправил повязку на рукаве, расправил плечи, посмотрел дружелюбно на Турусова и занялся физзарядкой. Приседал, отжимался от земли, устраивал бег на месте. Турусов стоял рядом и только ловил на себе хитроватые взгляды этого немолодого физкультурника.
— Давай поборемся! — предложил старик.
— Спасибо, но я не любитель.
— Значит, хлюпик, — выставил диагноз старик. — С таким поколением, как ваше, войну не выиграешь! Даже будущую нравственность не защитишь!
— Чью? — ухмыльнувшись, спросил Турусов. — И от кого?
— Вы меня на дискуссию не вызывайте. Если вас подослали с того края поля, то можете сразу же возвращаться! Ничего в наших магазинах вам не продадут! Не хотите работать — занимайтесь голоданием! Все равно жизнь заставит к станку вернуться!
— А разве кенгараксовцы не хотят работать? — поинтересовался Турусов.
— А кто их возьмет! Они же без прописки, а некоторые даже без паспортов. А это все равно, что бежавший крепостной до отмены крепостного права. Может, на них розыск объявлен, поэтому они там и торчат.
Старик тяжело вздохнул и лицо его помрачнело.
— Не для таких же, как они, я свою кровь проливал! — сказал он с горечью.
— Разве кровь проливают для кого-то? — задумчиво произнес Турусов. — За кого-то — это еще куда ни шло.
— Ты меня не пропагандируй! Я твердый и знаю, что говорю, а что делаю.
Они вышли к реке и остановились. Здесь начиналась как бы естественная граница.
— Даугава, — сказал старик и сладко вздохнул.
Турусов посмотрел на лениво плывущие зеленые воды и как-то внутренне успокоился.
— И все-таки поле шире реки, — с сожалением проконстатировал старик.
Турусов попрощался с «пограничником» и направился к высотным домам. Он вышел на какую-то улицу, увидел автобусную остановку и решил уехать отсюда куда-нибудь в центр города, а там видно будет.
После того, как остался он без вагона и без груза, настроение сделалось хронически плохим. Он чувствовал свою ущербность, вину перед каждым прохожим. Турусов так привык к своей должности, к своему грузу, что теперь как бы видел себя со стороны мизерным, жалким человечком, побирушкой на улицах города, бродягой, для которого единственный путь назад в люди — найти свой Кенгаракс и стать равным среди его жителей. Может, так и появились эти кенгараксы, может, и цыгане так собирались в свои таборы? Ведь помнит же он, как собирались на лето в самодеятельные лагеря буддисты, йоги, хиппи со всего Союза, и помнит, как гоняли их, и документы требовали, и были же у них документы, и прописка в них стояла. А у кенгараксовцев ничего нет… И исповедывают они, судя по образу жизни, неискаженную коннретность и вынужденное материальное воздержание. Только, честно говоря, святая благодетельница у них никудышная. Самозванка, одним словом. Может, вернуться в Кенгаракс, рассмотреть, разузнать все? Может, именно там он обретет во второй раз истинную конкретность восприятия жизни? Да ведь он и пошел бы назад с легкостью, только пугало Турусова перепаханное поле. Предчувствовал он, что второй раз ему поля не одолеть.
Подошел автобус. Открыл двери, пригласил войти на незнакомом языке, потом на русском.
Внутри было тепло и пусто. Турусов оказался единственным пассажиром.
— Куда же я еду? — задавался вопросом бывший сопровождающий. — Надо решить для себя, чего я хочу. Сейчас есть только два пути: назад в Кенгаракс или вперед, а куда вперед? Есть только одно место, ради которого не стоит возвращаться в Кенгаракс. Это Выборг. Выборг густого тумана, Выборг загадок и непредсказуемости. Выборг, обещающий встречу со своим составом.
…И Выборг снова был в тумане.
Ночная электричка проехала лишние метры и Турусов, выходивший из первого вагона, уверенно ступил в темноту. Поднявшись на ноги и нащупав рядом на земле, слетевший с плеча вещмешок, бывший сопровождающий увидел зеленое тело электрички. Через пару минут он наткнулся на платформу, вскарабкался на ее влажную поверхность и уже по ней пошел дальше.
Пройдя через переход, попал в маленький вокзальчик, уютный и теплый. На скамьях дремали приезжие. Турусов подложил вещмешок под голову и тоже стал приезжим.
Под утро туман поредел и легко, словно занавес, поднялся вверх. Чистый свет разбудил Турусова. В вокзальном туалете удалось ему и побриться, и умыться. Приведя себя в порядок, он впервые задумался: зачем все-таки он сюда приехал? Зачем нужны были эти три дня дороги, три неспокойных дня, наполненных пересадками и случайными попутчиками?