Дэймон Найт - Рассказы
— Он сказал, чтобы вы приготовили катер. Они отправляются домой.
— Катер их ждет, — сказал Карвер с видом оскорбленного раз и навсегда достоинства. — Они могут улететь в любой момент. Но что он сказал по поводу наказания?
Урбен снова кашлянул.
— Они сказали, что наказание было хорошим, — потрясенно произнес он.
— Более суровое наказание, чем все те, которые им удалось придумать за двадцать тысяч лет. Они сказали, что теперь не станут наказывать Робинсона и остальных, потому что мы все сделали, как надо.
— Ну? — раздраженно сказал Карвер. — Так почему у вас такой вид, словно вы сейчас в обморок упадете? В чем подвох? Они что, отказываются вступать в Союз после этой истории?
— Нет, — горько сказал Урбен. — Совсем наоборот. Они говорят, что теперь мы все им панга. Они сделают так, как мы скажем. Они разрешат нам опуститься на планету, построить распределительные центры и станут потреблять наши продукты в массовых количествах…
— Но это же их убьет! — с ужасом воскликнул кто-то.
— Да, — ответил Урбен.
Карвер вздохнул. Он отдал большую часть своей жизни исследовательско-пропагандистской службе и гордился своим послужным списком. Работа была для него азартной игрой, в которой новые планеты были призами, а счет очков велся маленькими иридиевыми планками, которые прибавлялись у него на груди. Он произнес в наручный коммуникатор:
— Пусть Робинсон со своими людьми сворачивают базу. Дайте мне знать, когда они вернутся на станцию.
Ожидание тянулось долго. Тишина стала нестерпимой. В конце концов экран на стене вспыхнул, и на нем появилась сине-зеленая планета — позолоченная с одного края лучами светила, другим боком скрытая в таинственной тени. Над ночной стороной сверкнула серебряная искорка.
— Катер Робинсона приближается, — раздался голос из динамика.
Карвер вздохнул еще раз.
— Когда они состыкуются, — сказал он, — закрепите катер и давайте команду запускать двигатели. Мы покидаем седьмую планету. Пусть мистер Фрумен рассчитает приблизительный курс к следующей звезде нашего назначения.
Альварес, хмурясь и нервно вздрагивая, ухватил себя за ворот комбинезона.
— Вы позволите им остаться вне Союза? — потрясенно спросил он. — Мы не опустимся на седьмую — после всей этой каторжной работы?
Комендант станции задумчиво смотрел на экран. Планета была рядом, рукой подать. Приветливая и манящая…
— Иногда следует поумерить аппетит, — медленно и неохотно произнес Карвер.
МАСКИ
Восемь рейсфедеров танцевали по движущейся бумажной ленте, словно клешни потревоженного механического омара. Робертс, обслуживающий техник, морща лоб, вглядывался в график под пристальным наблюдением двух остальных мужчин.
— Вот здесь переход от сна к яви, — сказал он, вытянув костлявый палец. — А здесь, как видите, спустя семнадцать секунд он снова видит сны.
— Запоздалая реакция, — сказал Бэбкок, руководитель эксперимента.
Лицо его было красно, лоб покрывал пот. — Не вижу причин для беспокойства.
— Может и так, но взгляните на различия в записи. Он видит сны после импульса пробуждения, но это другой вид сна. Большее напряжение, больше моторных импульсов.
— А зачем ой вообще спит? — спросил Синеску, человек из Вашингтона, со смуглым вытянутым лицом. — Ведь продукты усталости вы удаляете химическим путем. Может, какие-то психологические причины?
— Ему нужны сонные видения, — объяснил Бэбкок. — Он действительно не испытывает биологической потребности в сне, но сны ему необходимы. В противном случае есть опасность галлюцинаций, которые могут развиться в психоз.
— Вот именно, — сказал Синеску. — Это серьезная проблема, правда? И давно он это делает?
— Примерно шесть месяцев.
— То есть со времени, когда получил новое тело… и стал носить маску?
— Примерно. Я хотел бы подчеркнуть одно: его разум в идеальном порядке. Все тесты…
— Хорошо, хорошо. Я знаю результаты тестов. Значит, сейчас он не спит?
— Не спит. У него Сэм и Ирма, — сказал техник, взглянув на контрольный пульт, и вновь склонился над записью энцефалограммы.
— Не понимаю, почему это должно меня волновать. Это же логично: если ему нужны сонные видения, которых наша программа не предвидит, то в эту минуту он их получает. Хотя не знаю… Эти пика меня беспокоят, — сказал он, нахмурясь.
Синеску удивленно поднял брови.
— Вы программируете его сны?
— Это не программирование, — нетерпеливо сказал Бэбкок. — Мы предлагаем только темы. Ничего психического: секс, прогулки на свежем воздухе, спорт.
— Чья это была идея?
— Секции психологии. В нейрологическом смысле все было в порядке, но он проявлял тенденцию к замыканию в себе. Психологи сочли, что ему нужна соматическая информация в какой-либо форме. Он живет, действует, все в порядке. Но нужно помнить, что сорок три года он провел в нормальном человеческом теле.
В лифте Синеску сказал то-то, из чего Бэбкок понял только одно слово "Вашингтон".
— Простите, не расслышал, — сказал он.
— Вы кажетесь уставшим. Плохо спите по ночам?
— В последнее время я действительно мало сплю. А что вы сказали до этого?
— Что в Вашингтоне не очень довольны вашими отчетами.
— Черт возьми, я знаю об этом.
Дверь лифта бесшумно раздвинулась. Небольшой холл, зеленые ковры, серые стены. И три двери: одна железная и две из толстого стекла.
Холодный, затхлый воздух.
— Сюда.
Синеску остановился перед стеклянными дверями и заглянул внутрь: пустой салон, застеленный серым ковром.
— Я его не вижу.
— Комната имеет форму буквы Г. Он в другой части. Сейчас как раз утренний осмотр.
Дверь открылась от легкого прикосновения. Когда они переступили порог, под потолком вспыхнули лампы.
— Не смотрите вверх, — сказал Бэбкок, — кварцевые лампы.
Тихий свист утих, когда дверь закрылась за ними.
— Я вижу, у вас тут избыточное давление. Для защиты от бактерий снаружи? Чья это была идея?
— Его собственная.
Бэбкок открыл металлический шкафчик в стене и вынул из него две марлевые маски.
— Наденьте, пожалуйста.
Из-за угла доносились приглушенные голоса. Синеску недовольно посмотрел на маску и медленно надел ее.
Они переглянулись.
— Имеет ли какой-то смысл эта боязнь бактерий? — спросил Синеску.
— Разумеется, грипп или что-то подобное ему не грозит, но задумайтесь на минуту. Есть только две возможности убить его. Первая — это авария одной из систем, и за этим мы следим внимательно; у нас работает пятьсот людей, и мы проверяем его, как самолет перед стартом. Остается только мозговая инфекция. Так что принимайте это без предубеждения.
Комната была большой и соединяла в себе функции гостиной, библиотеки и мастерской. В одном углу комплект современных шведских кресел, диван и низенький столик; в другом — стол с токарным станком, электрическая печь, сверлильный станок, доска с инструментами, дальше чертежная доска и перегородка из полок с книгами, по которым Синеску с интересом пробежал взглядом. Там были переплетенные тома отчетов о ходе экспериментов, технические журналы, справочники; никакой беллетристики, за исключением
"Огненной бури" Стюарта и "Волшебника из страны Оз" в потертой голубой обложке. За полками они увидели стеклянную дверь, ведущую в другую, иначе обставленную комнату: мягкие стулья, раскидистый филодендрон в кадке.
— Это комната Сэма, — объяснил Бэбкок.
В комнате находился какой-то мужчина. Заметив их, он окликнул кого-то, кого они не видели, после чего с улыбкой подошел. Мужчина был лыс, коренаст и сильно загорел. За его спиной появилась невысокая красивая женщина. Она вошла за мужем, оставив дверь открытой. Оба они не носили масок.
— Сэм и Ирма занимают соседнюю квартиру, — объяснил Бэбкок. — Они составляют ему компанию; должен же кто-то быть рядом с ним. Сэм — его бывший коллега по полетам, а кроме того, у него механическая рука.
Коренастый мужчина пожал руку Синеску, ладонь его была сильной и теплой.
— Хотите угадать, которая? — спросил он. Обе руки были коричневые, мускулистые и поросшие волосами, но, присмотревшись, Синеску заметил, что у правой несколько другой, не совсем естественный оттенок.
— Наверное, левая, — сказал он, чувствуя себя неловко.
— Не угадали, — улыбнулся искренне этим обрадованный Сэм и поддернул правый рукав, чтобы продемонстрировать ремни, поддерживающие протез.
— Один из побочных продуктов нашего эксперимента, — объяснил Бэбкок.
— Управляется биотоками, весит столько же, сколько нормальная. Сэм, они уже кончают?
