Том Смит - Ферма
Ты можешь сказать, что произошло досадное недоразумение. Но ты ошибаешься. Это был преднамеренный недружественный поступок. Похожа я на женщину, которая устроила бы скандал из-за путаницы во времени? Нет, я бы просто извинилась, и дело с концом. Но никакой ошибки не было, потому что он назвал мне совершенно определенный час. Хокан хотел, чтобы мы опоздали и почувствовали себя лишними. Что ж, он преуспел в этом. На протяжении всей вечеринки я не находила себе места. Мне не удавалось беззаботно поддерживать разговор, а спиртное, вместо того чтобы успокоить, лишь еще сильнее раззадорило меня. Я без конца рассказывала окружающим о том, что родилась в Швеции, что у меня шведский паспорт, но так и осталась в их глазах подвыпившей англичанкой, которая притащилась на пикник с опозданием да еще и с картофельным салатом в руках. Теперь-то ты понимаешь, сколь искусно Хокан все это устроил? Он ведь сам попросил меня приготовить картофельный салат. В тот момент его просьба не показалась мне странной. Но более простого и незамысловатого блюда попросту невозможно себе представить — его и похвалить-то никто не мог, не рискуя при этом выставить себя на посмешище. У меня даже не нашлось домашней картошки, поскольку урожай еще не созрел. Жена Хокана осыпала щедрыми комплиментами блюда, приготовленные другими гостями: ломтики лосося или восхитительные слоеные десерты — угощение, которым можно гордиться. И только о картофельном салате она ничего не сказала, потому что говорить было нечего. Он, конечно, отличался от блюд массового приготовления, которые можно купить в обычном супермаркете…
* * *Я заметил:
— Ты впервые упомянула жену Хокана.
Очень характерная и показательная оплошность. Это получилось у меня не специально, зато вполне уместно. Почему? Она — не более чем спутник, двигающийся по орбите вокруг своего супруга. Точка зрения Хокана является и ее точкой зрения. Ее значимость заключается отнюдь не в том, как она себя ведет, а в том, как отказывается вести. Она из тех женщин, кто готов скорее выцарапать себе глаза, чем увидеть ими, что община погрязла в преступном сговоре. Я часто встречала ее, но сейчас перед глазами у меня встает лишь ее тучность — тяжеловесная фигура, лишенная легкости поступи, огонька, фантазии и лукавства. Они были богаты, но она работала не покладая рук. Как следствие, физически она была очень развитой и в поле не уступила бы любому мужчине. Я еще не встречала в женщине столь разительного сочетания силы и кротости, способностей и беспомощности. Звали ее Эльза. Подругами мы с ней не были, в этом можешь быть уверен. Но и ее неприязнь не доставляла мне особых неудобств, поскольку решение принимала не она. Ее взгляды определял Хокан. Дай он ей знать о своем одобрении, как уже на следующий же день она бы пригласила меня на кофе и представила своим ближайшим подругам. Аналогичным образом, если бы Хокан выразил мне свое неудовольствие, то всяческие приглашения моментально прекратились бы, а круг ее друзей оказался для меня недоступен. В своем поведении она свято придерживалась одного-единственного постулата: Хокан прав всегда и во всем. Если наши пути случайно пересекались, она ограничивалась ничего не значащими замечаниями о погоде или урожае, прежде чем поспешно ретироваться, бросив напоследок, что ужасно занята. Она была занята всегда и неизменно, я никогда не видела ее сидящей на веранде с книгой в руках или купающейся в реке. Даже вечеринки, которые она устраивала, были всего лишь очередным способом занять себя. Беседа для нее тоже была разновидностью работы — она педантично задавала приличествующие случаю вопросы, не проявляя при этом ни малейшего интереса. Она была женщиной без удовольствий. Иногда я даже жалела ее. Но в большинстве случаев мне хотелось встряхнуть ее и крикнуть:
— Разуй свои проклятые глаза!
* * *Мать редко ругалась. Если ей случалось уронить тарелку или порезаться, она, конечно, могла в сердцах выразиться, но и только. Она гордилась своим английским, который выучила самостоятельно, а учебными пособиями ей служили бесчисленные романы, позаимствованные в местных библиотеках. Но сейчас ругательство олицетворяло вспышку гнева, взрыв неконтролируемых эмоций, прорвавший броню ее сдержанности. Чтобы скрыть замешательство, она пустилась в формально-юридические рассуждения, как если бы они были траншеями, вырытыми для того, чтобы защитить ее от обвинений в помешательстве.
Я не верю, как и не имею прямых доказательств того, что Эльза непосредственно замешана в совершенных преступлениях. Однако я уверена, что она о них знала. Работа помогала ей забыться, занять руки и голову настолько, чтобы не осталось сил сложить воедино кусочки головоломки. Представь себе океанского пловца, который не осмеливается оторвать взгляд от горизонта, потому что знает — под ним простирается черная и глубокая бездна, холодными течениями ласкающая ему лодыжки. Она предпочла жизнь во лжи, выбрав сознательную слепоту. Но это — не для меня. Я не закончу так, как она, — и совершу открытия, на которые она оказалась не способна.
На вечеринке я почти не разговаривала с Эльзой. Время от времени она поглядывала на меня, но представить своим друзьям так и не пожелала. Когда стало понятно, что пикник близится к концу, передо мной встал выбор — или смириться с тем, что мое представление обществу провалилось, или драться. Я предпочла последнее. Мой план заключался в том, чтобы рассказать захватывающую историю. Я остановилась на случае с лосем. Выбор показался мне удачным, поскольку произошел неподалеку, и я собиралась интерпретировать его как знак того, что сам Господь благословил нас на покупку этой фермы, в надежде, что и остальные воспримут его так же. Я испробовала свою историю на небольшой группе людей, среди которых оказался и весельчак мэр. Они сочли ее замечательной. Обрадованная столь явным успехом своей затеи, я стала обдумывать, кому еще представить ее. Но прежде чем я успела принять решение, ко мне подошел Хокан и попросил рассказать ее всем присутствующим сразу. Наверняка какой-то шпион, скорее всего двуличный мэр, шепнул ему на ушко о том положительном эффекте, который она оказала на мое положение в здешнем обществе. Хокан жестом призвал собравшихся к молчанию, и я оказалась в центре всеобщего внимания. Надо признать, у меня нет привычки к публичным выступлениям, и перед многочисленной аудиторией я теряюсь и становлюсь застенчивой. Но ставки были очень высоки. Если я проявлю себя с лучшей стороны, мое неуклюжее появление будет забыто. Итак, моя история вполне могла изменить мое будущее к лучшему. Сделав глубокий вдох, я начала с описания места действия. Пожалуй, я все-таки переволновалась; в моем рассказе присутствовали детали, которые вполне можно было опустить. Например, тот факт, что я купалась голой, о чем вовсе не было нужды рассказывать всем и каждому, как и то, что я была уверена: кто-то притаился в ветвях дерева и подсматривает за мной с недобрыми намерениями — в результате чего я выставила себя параноиком. Но мое повествование захватило аудиторию, никто не зевал и не тянулся за телефоном. Впрочем, когда я умолкла, аплодисментов не последовало, а Хокан заявил, что прожил здесь всю жизнь и ни разу не видел, чтобы лось осмелился переплыть реку. Так что, судя по всему, я просто ошиблась. Этот человек предложил мне во всеуслышание рассказать свою историю только для того, чтобы публично бросить мне вызов! Не знаю, какова вероятность своими глазами увидеть лося в воде. Быть может, это случается один раз в десять лет. Или в сто. Все, что мне известно, — это случилось со мной.
Стоило Хокану усомниться в моей правдивости, как гости встали на его сторону. Тот самый мэр, который всего минуту назад восхищался столь замечательным приключением, теперь утверждал, что лоси так далеко не заплывают. Были выдвинуты всевозможные теории для объяснения моей ошибки: сгущавшиеся сумерки, отсутствие дневного света, игра теней и прочие неправдоподобные выдумки относительно того, как женщина могла принять за плывущего рядом с ней лося, скажем, плавник или упавшее дерево. Криса отделяла от меня толпа гостей, я не знала, что из сказанного он понял, поскольку разговор велся на шведском. Я обернулась к нему за поддержкой. Но вместо того чтобы заявить, что я не имею склонности лгать, он прошипел мне:
— Ради бога, замолчи ты наконец со своим лосем!
И желание сражаться покинуло меня.
Торжествуя победу, Хокан успокаивающим жестом положил мне руку на плечо и пообещал, что сводит меня в лес, чтобы показать настоящего, живого лося. А мне хотелось спросить, почему он так гадко себя ведет. Он одержал грязную победу, но ошибался, если думал, что сможет выжить меня с моей земли. Подлость не поможет ему заполучить ферму.
В тот вечер мне было грустно. Грустно оттого, что посещение пикника не увенчалось успехом, что у меня не появились телефонные номера новых друзей, которым я могла бы позвонить, и что я не получила ни единого приглашения на кофе. Мне хотелось только одного — поскорее уйти оттуда, и я уже собиралась сказать об этом Крису, когда вдруг заметила приближающуюся к нам молодую женщину. Она шла со стороны фермы Хокана, одетая небрежно и даже мешковато. Вне всякого сомнения, она была одной из самых красивых женщин, которых я когда-либо видела, ничем не уступавшая моделям с обложек глянцевых журналов, рекламирующих духи или одежду от знаменитых кутюрье. Увидев, что она направляется к нам, я моментально позабыла о Хокане. Тут мне пришло в голову, что я слишком уж откровенно ее разглядываю и что было бы неплохо проявлять свой интерес не столь явно. Но, оглядевшись исподтишка, я заметила, что гости тоже во все глаза смотрят на нее, мужчины и женщины без исключения, словно она была гвоздем программы на сегодняшний вечер. Мне вдруг стало не по себе, как если бы я принимала участие в чем-то непристойном. Нет, все вели себя в рамках приличий, но в головах присутствующих роились мысли, которых там быть не должно.
