Ричард Кесслер - Транс
Была уже полночь, когда Карен собралась уходить. О чем они только не поговорили за это время! О гипнозе, о психоанализе, о журналистике, преступности, о долине Коачелья и о многом другом. Когда с океана подул прохладный ветерок, они вернулись в дом и беседовали у камина в гостиной. Им было легко друг с другом, и каждый понимал, что эта встреча может многое изменить в жизни обоих.
– Прежде чем уйти, – сказала Карен, прощаясь, я хотела бы попросить у вас фотографию.
– Фотографию? – Драммонд застыл, держа наготове ее пиджак.
– Для статьи. Я буду писать о вас. И читателям наверняка захочется узнать, как вы выглядите.
Драммонд нахмурился, явно колеблясь.
– Что вас смущает?
– Не знаю. Как-то все это неожиданно, странно.
– Это поможет делу.
– А может, именно этого я и не хочу, Карен, Может быть... я решил навсегда оставить Лос-Анджелес и заняться только частной практикой в долине.
– Не сегодняшние ли события повлияли на ваше решение?
Теплый взгляд ее зеленых глаз ясно говорил, что Карен все поняла.
– Да, пожалуй. Я давно уже живу с ощущением, что пора порвать с прошлым и начать все заново. Но пока я бываю здесь и практикую в клинике, никогда не решусь на это. С вашим появлением у меня открылись перспективы. Да, это вы подтолкнули меня к такому решению. Конечно, я еще подумаю, но уже сейчас могу сказать, что, скорее всего, продам этот дом и закрою клинику.
– Пол, но ведь вам же нравится заниматься судебным гипнозом.
– Да, нравится. Это хорошая передышка между лечением неврозов.
– А нельзя ли приезжать сюда из долины?
– Конечно, можно. Но потребуется офис. Не проводить же все беседы с пациентами в полицейских участках.
– А вы как раз и не хотите навсегда связывать себя с городом, где разбилось ваше сердце?
Драммонд улыбнулся.
– Хорошо сказано. И верно.
– Но ведь вы наверняка можете сами выбирать, когда стоит, а когда не стоит заниматься судебным гипнозом?
– Да.
– Тогда занимайтесь в свое удовольствие и тем и другим. Живите и практикуйте себе на здоровье в долине и приезжайте сюда заниматься судебным гипнозом, когда вам этого захочется. Пол, пожалуйста, позвольте мне в этой статье рассказать о вас. Дайте мне вашу фотографию. Вам понравится то, что я напишу.
Вздохнув, Драммонд сдался.
– Хорошо, но только при одном условии.
– При каком?
– В следующий уик-энд вы приедете в долину.
Глаза Карен загорелись.
– Правда? С огромным удовольствием.
– Подумать только, вы пробыли здесь целый год и даже не видели Палм-Спрингс.
– Я согласна, согласна...
– Тогда договорились.
Драммонд пошел в другой конец комнаты, порылся в комоде.
– Вот фотография, которая была сделана для одной брошюры. У меня даже негатив остался.
– Прекрасно! – Карен взяла фотографию, внимательно рассмотрела ее и, улыбнувшись Драммонду, сказала, как бы копируя кого-то: "Настоящий Ричард Кренна".
Пол проводил ее до автомобиля.
– В следующий уик-энд мы хорошо отдохнем. Позагораем, поплаваем, если вам захочется. И вообще прекрасно проведем время без всякого официоза.
Карен протянула Драммонду руку.
– Пол, спасибо за приятный вечер. Все было так хорошо. И спасибо за информацию.
Почувствовав тепло ее руки, Драммонд поймал себя на мысли, что не хочет ее отпускать.
– И вам спасибо. Я позвоню.
– Да, пожалуйста.
Карен уехала, помахав на прощание рукой.
Драммонд медленно пошел в дом и внезапно ощутил комок в горле. Остановился, прикоснулся к лепесткам розовой азалии, которую посадила Вив, вспомнил, как она звала его посмотреть на цветы: "Пол... Пол...".
Что ушло, того не вернешь.
– Прощай, мой старый друг, – прошептал он, погасил свет в саду и вошел в дом.
Глава 6
Среда.
Драммонд проснулся в шесть утра и вышел на пляж. Прогуливаясь, он поглядывал на свой домик, стоявший на пригорке, и вдруг поймал себя на мысли, что испытывает теперь к нему совершенно иные чувства. Многое изменилось в Драммонде, и связано это было с появлением в его жизни Карен Биил.
Один из главных терапевтических методов Драммонда состоял в том, что он объяснял своим пациентам особенности работы мозга, используя аналогию с компьютером, сам рассказывал, как происходит процесс мышления, он уже заложил в программу своего собственного подсознания представления о том, как будет жить один, без Вивиан, и как бы получил разрешение жить именно так.
Душу его разъедало чувство вины – Вив нет, а он продолжает жить. Это чувство то невыносимо усиливалось, то отступало. Если бы Драммонд верил в парапсихологию, возможно, он более внимательно прислушался бы к неслышному голосу Вивиан, который настаивал на том, что нужно, нужно менять свою жизнь.
День обещал быть прекрасным – на небе ни облачка, прохладный ветерок. Драммонд встал лицом к океану, широко раскинул руки, словно пытаясь обнять весь мир. Мысль о том, что он проведет уик-энд в долине, в обществе Карен, заставила сердце забиться сильнее. Чувствовал себя Пол потрясающе.
Вернувшись в дом, он принял душ, надел белоснежную сорочку, темно-синий костюм, повязал голубой шелковый галстук. Потом приготовил кофе, поставил варить два яйца и – редчайший случай! – включил стоявший на кухне телевизор. Драммонд не любил смотреть телевизор по утрам, предпочитая узнавать свежие новости из газет – обычно он покупал их в киоске на бульваре Уилшир. Но Алан Форрест, перспективный политик, буквально достал его, пробудил в нем интерес к Джеку Крейну, к его последним деяниям в качестве кандидата в президенты.
"Новости" начались в семь часов.
"Губернатор Джек Крейн обвиняет сенатора Милтона Бёрна в пособничестве преступникам, тем, кто угрожает национальной безопасности и окружающей среде...
Вчера вечером, выступая в Благотворительной ассоциации полицейских кандидат от республиканцев Крейн разнес в пух и прах демократа Бёрна..."
На экране появился Крейн, и Драммонд тут же вспомнил пророчество Форреста: "Крейн в любой день может перейти в наступление... он – оппортунист и головорез... Сокрушительные атаки Крейна... Бёрн будет отброшен назад, займет круговую оборону и никогда уже не оправится".
У Крейна было лицо типичного вояки – такие лица обычно рисуют карикатуристы, изображая воинственных, готовых выполнять любые приказы беспощадных генералов. Коротко остриженные седеющие волосы. Квадратный подбородок. Упрямое выражение лица. Весь он, казалось, высечен из скалы. Робот. Кибернетическое устройство. Вот только глаза вполне человеческие – светло-голубые, живые, излучающие энергию и страсть.
Оказавшись вблизи Крейна – хотя тот был всего лишь на экране телевизора, – Драммонд ощутил мощную энергетику этого человека. Будь Крейн не политическим деятелем, а просто актером, он прекрасно мог бы сыграть роль отпетого негодяя в какой-нибудь телевизионной постановке. Но сейчас, поскольку Крейн отстаивал национальные идеалы, а не уголовные амбиции, исходившая от него угроза расценивалась как здоровая сила, направленная на утверждение добра, восстановление ценностей американского образа жизни, укрепление позиций США в мировом сообществе.
"Многие американцы наверняка так и думают", – размышлял Драммонд, стоя у телевизора.
Занимаясь приготовлением завтрака, Пол больше слушал, чем смотрел на экран. У этого человека был хорошо поставленный голос широкого диапазона, он звучал то резко и гневно, то мягко, увещевающе, проникая в самые души слушателей.
Актер.
"Он просто свинья, доктор. У него рот не закрывается. Перед аудиторией он ведет себя как мессия..."
"Повсюду в этой великой, нашей великой стране погибают молодые полицейские... они погибают, выполняя свой служебный долг... от рук подонков, тех, кого просто язык не поворачивается назвать людьми. Эти... животные – хотя даже так трудно их назвать, ибо у животных есть чувство достоинства и доброжелательности – эти человеческие отбросы часто вооружены лучше, чем были вооружены мои парни во Вьетнаме, уважаемые леди и джентльмены!"
Оглушительные аплодисменты аудитории – свидетельство одобрения и признание той опасности, которая грозила полицейским и военной биографии Крейна.
"Повседневно сталкиваясь лицом к лицу с войной, развязанной на наших улицах, с эскалацией преступлений по всей стране, что же мы находим в предложениях моего оппонента? Нам предлагают лишить американских граждан их права носить оружие... Более того, нам предлагают улучшить условия содержания преступников в тюрьмах, сократить сроки тюремного заключения... увеличить расходы на программы реабилитации бывших заключенных... Короче говоря, леди и джентльмены, мы видим, что сенатору Милтону Бёрну наплевать на гибель молодых полицейских при исполнении своих служебных обязанностей... ему наплевать на невинные жертвы ограблений, насилий и убийств... ему наплевать на трудолюбивых американских налогоплательщиков. Какой же в таком случае напрашивается вывод? А вывод может быть только один: сенатор Милтон Бёрн, очевидно, заодно с преступными элементами!"
