Джон Коннолли - Рожденные убивать
Сцену преступления сфотографировали: сначала запечатлели общий вид, чтобы сохранить общее впечатление обнаруженного в момент открытия. Затем сделали направленные фото заметных останков, и уже потом — фотографии непосредственно костей. Были сделаны рисунки-наброски. Трехфутовый металлический столб обозначил центральную точку, от которой станут производиться все замеры и определения угловых измерений. Границы Рэд Ривер-роуд были зафиксированы и помечены на случай, если придется расширить границы участка обнаруженного захоронения. Использовались приборы глобальной системы навигации и определения положения места преступления.
К концу дня, уже в сумерках, закончив последнее совещание, мобильная группа криминалистов рассыпалась, предоставив полицейским штата и помощнику шерифа охранять участок. С восходом солнца появились медэксперты, и расследование дела баптистов-арустуков началось по-настоящему. И все время, пока они занимались своим привычным делом, их сопровождал вой диких собак, так что каждую ночь криминалисты просыпались от воображаемых завываний и представляли, что снова стоят на берегу озера с ледяными руками, в ботинках, отяжелевших от налипшей грязи, в окружении костей мертвецов.
* * *В ту ночь впервые за много месяцев я увидел сон. Во сне я стоял на участке расчищенной земли, на границе которого чернели обнаженные деревья. Холодно поблескивала замерзшая вода. По всему участку в беспорядке возвышались свеженасыпанные кучи земли, и казалось, что земля ворочается и шевелится, словно что-то двигается под ней.
В деревьях собирались силуэты — огромные, черные, напоминающие птиц, с красными глазами; они пожирали голодными взглядами искореженную землю. Затем один из них расправил крылья и как бы нырнул, но устремился не в землю, а ко мне, и я увидел, что это не птица, а человек, старик с развивающимися седыми космами и желтыми зубами, с горбом на спине, из которого росли кожистые крылья. У него были худые ноги, ребра проступали наружу, в полете сморщенный маленький пенис бесстыдно болтался между ног. Он опустился передо мной, темные крылья трепетали на ветру. Его запавшие щеки растянулись, и он с шипением выдавил:
— Грешник!
Его крылья по-прежнему бились на ветру, он стал рыть кучу земли своей когтистой лапой, пока оттуда не показался кусок белой кожи, которая тускло отразила лунный свет. Его рот открылся, голова потянулась к телу, которое билось в судорогах и извивалось, когда он вонзил в него зубы; кровь стекала по его подбородку и лужицей скапливалась на земле.
Затем он улыбнулся мне, я отвернулся и увидел свое отражение в воде. Я увидел собственное лицо, обескровленное, мертвенно-бледное на фоне обнаженного тела. И темные крылья выросли у меня за спиной, раскрылись, прикрыли поверхность озера, как густые, темные чернила, под которыми замирало все живое.
* * *Поиск святилища
Отрывок из диссертации Грэйс Пелтье
В апреле 1963 года группа из четырех семей покинула свои дома на восточном побережье и отправилась на север. Караван из автомобилей и грузовиков преодолел двести миль в направлении к городку неподалеку от Орлиного озера, в двадцати километрах к югу от границы между Нью-Брюнсвиком и Мэном. Среди путешественников была семья Пирсонов из Братства, что на юге от прибрежного городка в Рокленде, Келоги и Корниши из Сил-Коувы и Джессопы из Портленда. Они стали известны как баптисты-арустуки; еще их называли баптистами Орлиного озера, при этом подтверждений того, что кто-то еще кроме Пирсонов и Джессопов входил в секту, не было.
Когда они прибыли на место, все машины были проданы, а на вырученные деньги закуплено все необходимое для поселения с таким расчетом, чтобы хватило на год, пока община не встанет на ноги и не сможет сама себя обеспечить. Землю размером в сорок акров арустуки взяли в аренду у местного землевладельца на тридцать лет. После того как поселение опустело, землю вернули семье бывшего владельца, хотя буквально до недавнего времени неутихающие споры о действительных границах участка мешали его освоению. В общей сложности на земли у озера тогда перебралось шестнадцать человек — восемь взрослых и восемь детей, поровну мужского и женского пола. На озере их встретили человек по имени Причер (еще его называли отец Фолкнер), его жена Луиза и их дети Леонард и Мюриэл, семнадцати и шестнадцати лет.
Это по настоянию Фолкнера все семейства, в основном небогатые фермеры и рабочие, продали все свое имущество, собрали все деньги вместе и отправились на север, чтобы основать коммуну на основе строгих религиозных принципов. К ним хотели присоединиться еще несколько семейств, движимые в основном страхом перед нарастающей коммунистической угрозой, а также собственными фундаменталистскими религиозными убеждениями, бедностью и невозможностью бороться с тем, что они называли моральной деградацией общества, и, возможно, неосознанным желанием принадлежать к еретическим течениям, которое было унаследовано из прошлого и очень характерно для истории этого штата. Всем им отказали по причине размера или состава семьи, пола и возраста детей. Фолкнер провозгласил, что он хочет создать общину, в которой все смогут заключать браки между собой, укрепляя связи во многих поколениях, и поэтому ему нужны семьи с одинаковым представительством по полу и возрасту. Семьи, которые он выбрал, в большей или меньшей степени были лишены каких-либо родственных связей и, судя по всему, спокойно относились к мысли, что оказались фактически отрезаны от остального мира.
Баптисты-арустуки появились в окрестностях Орлиного озера 15 апреля 1963 года. К январю 1964 поселение опустело. Никаких следов семей или Фолкнера никогда больше не было обнаружено.
Глава 4
На следующее утро я спал допоздна, но, проснувшись, не почувствовал себя отдохнувшим. Сон был очень ярким, воспоминания о нем — отчетливые, объемные — не отпускали меня, и, несмотря на прохладу ночи, пот ручьями струился по телу.
Прежде чем посетить офис Братства, стоило позавтракать. Красный сигнал на почтовом ящике я заметил, только усевшись в машину. Было довольно рано для почты, но я как-то не подумал об этом. Я прошелся по дорожке и уже почти потянулся к ящику, когда что-то темное и подвижное закопошилось на жестянке. Это был маленький коричневый паук со странным знаком на спине, напоминающим очертания скрипки. Понадобилась пара секунд, чтобы распознать пришельца: скрипконосец, один из отшельников[2]. Я быстро отдернул руку — они могут кусаться. Странно: скрипконосцы не встречаются так далеко на севере. Я пристукнул его палкой, но тут же в щели ящика показался еще один экземпляр, затем другой, третий...
Я осторожно обошел вокруг ящика и увидел еще больше пауков. Часть из них цеплялись друг за друга, остальные потихоньку передвигались к земле на тонких шелковых нитях. Я набрал в грудь воздуха и палкой распахнул дверцу ящика.
Посыпались сотни крошечных паучков — одни сваливались прямо на землю, другие карабкались и в борьбе прокладывали себе дорогу в копошащемся клубке, взбираясь на тела своих собратьев. Все пространство почтового ящика буквально кишело ими. В центре стояла картонная коробка с круглыми отверстиями в стенках, через которые они стали вываливаться наружу, как только туда проник луч солнца. Я увидел пауков, скорчившихся на дне ящика и расползшихся по всем углам, их лапки были поджаты к животам, пока собратья активно пожирали их.
Я пошел к машине и достал из багажника канистру с бензином, плеснул бензин на ящик и вокруг него, затем на землю поблизости, свернул из газеты факел, поджег его и поднес к ящику. Он моментально вспыхнул, паучки вываливались сплошной лентой из импровизированного ада. Я отступил назад, когда загорелась трава, и пошел за садовым шлангом. Подсоединив его к крану я поливал траву, чтобы не дать огню разгуляться, и стоял, наблюдая, как горит почтовый ящик. Уверившись, что ничего живого не осталось, я направил на него струю воды. Раздалось шипение, пошел пар. Я надел пару перчаток, вытряхнул останки пауков в черную сумку и выбросил ее в мусорный бак, а потом еще долго стоял у границы своего участка, вглядываясь в деревья, и мысленно сбрасывал щелчками воображаемых пауков, которые, я чувствовал их кожей, все ползали и ползали по мне.
Я позавтракал в ресторанчике «У Бинтлиффа» на Портленд-стрит и заодно продумал план на день. Я сидел в одной из больших красных кабин наверху. Надо мной медленно вращался вентилятор, позади негромко играл джаз. В этом ресторане такое калорийное меню, что движение «На страже нормального веса» должно постоянно выставлять пикет у его дверей: имбирные оладьи с лимонным соусом, апельсиновый французский тост, омар по-бенедектински — в общем-то, все это не назовешь диетическими блюдами, скорее всего, такое меню вызовет возмущение многочисленной армии диетологов. Я ограничился свежими фруктами, тостом из пшеничного хлеба и кофе, испытав удовлетворение праведника и некую грусть. Стоявшее перед глазами зрелище ползающих пауков заглушило аппетит. Возможно, это дети подшутили, но шутка жестокая, ужасно неприятная.
