Тибор Роде - Вирус «Мона Лиза»
По команде Жу машина резко тронулась с места.
20. Варшава
Дом производил сильное впечатление, почти как дворец. Снаружи он казался мрачным из-за темного асимметричного фасада, а внутри был обставлен прямо-таки роскошно. Если бы не эти странные произведения искусства повсюду… Картины, изображающие чудовищ, словно бы искалеченные статуи, фотографии уродливых людей в самых разных позах.
Обычно Хелен не называла людей уродливыми, в том числе благодаря своей профессии. Но если искать сходство между людьми на портретах, то невольно на ум приходил признак уродства. Изборожденные морщинами лица, неестественно искривленные носы, вываливающиеся глазные яблоки, лысые черепа, искаженные тела. Кроме того, дизайнер по интерьеру, судя по всему, не пользовался уровнем, потому что повсюду в здании – как и снаружи – царила асимметрия. Если поначалу Хелен не доверяла своему вестибулярному аппарату, списывая увиденное на последствия долгого перелета, то вскоре поняла, что причина ее головокружения заключается в отделке дома, а порой и в неровно проложенных коридорах.
– Мой отец имеет склонность к абсурду, – извиняющимся тоном произнес Патрик Вейш, когда они быстрым шагом проходили через картинные галереи.
Путь привел их к узкой витой лестнице, которая соединяла этажи между собой в дополнение к главной, выполняя функцию запасной.
Спускаясь вслед за Патриком на нижний этаж, Хелен вновь почувствовала, что у нее кружится голова. Они шли в подвал. Свет был приглушенный, и она ощутила, как нарастает ее тревога.
– Ну, вот мы и пришли, – наконец произнес Вейш, когда они остановились перед простой темно-серой стальной дверью. Внешне она совершенно не вписывалась в стиль, в котором был выдержан весь дом, где доминировали дерево темных цветов и искаженная архитектура.
– Что находится за дверью?
– Я тоже задал себе этот вопрос, когда оказался здесь впервые, – загадочно ответил Вейш-младший. – Мой отец исчез, и Форсайт, его управляющий, связался со мной, не зная, что делать. Я сразу же прилетел сюда, в Варшаву, и мы несколько дней ждали, не подаст ли он весточку. Все это время я часами бродил по дому в поисках намека на то, куда он мог деться. В какой-то момент я очутился перед этой дверью и задал себе тот же вопрос, что и вы сейчас.
– И что? – Хелен стало еще любопытнее.
Патрик Вейш указал на маленький черный ящичек рядом с дверью.
– Замок с датчиком, определяющим отпечатки пальцев. К сожалению, открыть эту дверь может только отпечаток пальца моего отца.
Хелен почувствовала, как в душе нарастает разочарование. Зачем же тогда они сюда спустились? Но не успела она озвучить этот вопрос, как Вейш что-то протянул ей.
– Палец моего отца, – с ликующей улыбкой произнес он.
Хелен почувствовала, что душа ее ушла в пятки.
– Вы шутите… – с отвращением в голосе произнесла она.
Ее спутник звонко расхохотался:
– Конечно, шучу. Я нашел отпечаток его пальца на телефонной трубке. Сфотографировал в высоком разрешении, очистил изображение на компьютере, инвертировал. Потом распечатал на отцовском принтере на прозрачной пленке. Нанес белый клей… и вот, искусственный палец готов! – Он показал ей кусочек белой пленки.
Патрик приклеил его поверх своего большого пальца, поднес его ко рту и несколько раз подышал на пленку. Затем прижал палец к квадратному стеклянному полю аппарата, находящегося рядом с дверью. Лампочка над ним загорелась зеленым светом, послышалось гудение, из-за которого перед глазами у Хелен поплыли черные тучки. Пока она, сощурившись, пыталась разогнать их, Вейш толкнул дверь коленом и гудение прекратилось.
– Откуда у вас такие познания? – поинтересовалась Хелен, поспешно входя в подвал вслед за ним.
– Мой отец разбогател на создании антивирусных программ. А тот, кто хочет помешать кому-то вломиться куда-либо, должен сначала понять, каким образом можно это сделать. Можно сказать, я впитал это с молоком матери. У нас семейка медвежатников, версия 2.0, если можно так выразиться.
Патрик Вейш обернулся к ней и улыбнулся. Тонкие мимические морщинки делали его улыбку задорной, и ей это нравилось. Осознав это, Хелен тут же почувствовала угрызения совести. Думать она должна исключительно о Мэйделин. Она не имеет права даже замечать шарма Патрика, пока не узнает, все ли в порядке с Мэйделин и где та вообще находится. С другой стороны, она понимала, что ее мозг просто пытается вытеснить мрачные мысли. Перенести невыносимое в область подсознания. Это фундаментальный защитный механизм, поддерживающий душевное здоровье человека, и с ним лучше не бороться.
Впереди автоматически зажегся свет на потолке.
– Я, кстати, не такой параноик, как мой отец. Как видите, смысла в этом нет. Все можно взломать. Поэтому и пин-код у меня на телефоне простой: один-два-три-четыре. Другой я просто не запомнил бы. Осторожно, здесь ступеньки! – произнес он и двинулся вперед. Тяжелая стальная дверь у них за спиной зажужжала и закрылась.
– Ух ты! – вырвалось у Хелен, когда она заглянула через голову Патрика Вейша в открывшуюся перед ними комнату.
Добравшись до подножия небольшой лестницы, Вейш отошел в сторону и поднял руку, словно директор цирка, представляющий свой величайший номер. Они находились посреди музея. Пол был выложен темным камнем, потолок для подземного этажа был удивительно высоким, а в следующий миг Хелен поняла, почему это было необходимо: между стеклянными витринами высотой около метра стояли статуи в человеческий рост. Рядом Хелен увидела копию произведения Микеланджело. Стены слева и справа были увешаны картинами, словно там расселись гигантские мухи.
Она с удивлением ступила в центр комнаты. Многие скульптуры и картины показались Хелен знакомыми. Она решила, что два смонтированных портрета Мэрилин Монро принадлежат Энди Уорхолу[5].
– Что это такое? – спросила она у Патрика Вейша, наблюдавшего за ней с напряженной улыбкой.
– Я ведь говорил вам, что после того несчастного случая мой отец изменился. Не только внешне, но и внутренне. У него развилась настоящая мания.
– По отношению к искусству?
Вейш покачал головой.
– Нет, по поводу красоты. То, что вы видите здесь, – это вся история эстетики, собранная в одной комнате.
Он направился обратно ко входу, и Хелен последовала за ним.
– Я сам обнаружил это всего несколько дней назад и пытался сориентироваться тут с помощью интернета и книг из отцовского кабинета. Все выстроено в хронологическом порядке. Вот, посмотрите, здесь начало. – Патрик Вейш указал на пьедестал со скульптурой, стоявшей неподалеку от двери. Она была сделана из глины и представляла собой тело, не имевшее ни рук, ни ног. В глаза бросались две огромные груди и голова размером с футбольный мяч – без лица. – Венера Виллендорфская. Датируется примерно двадцать пятым тысячелетием до нашей эры. Вероятнее всего, мой отец приобрел ее в Музее естествознания в Вене.
Хелен остановилась перед небольшой фигуркой. Только теперь она заметила, что у нее все же были две вполне аккуратно вылепленные руки, которые, однако, так сливались с огромной грудной клеткой, что разглядеть их удавалось не сразу. Она почувствовала, что в душе нарастает волнение. Все это имеет к ней какое-то отношение. Не только потому, что она, будучи нейроэстетиком, изучала неврологические аспекты представления о прекрасном. Нет, по какой-то непонятной причине она чувствовала, что тронута всем этим до глубины души. Однако, кроме этого ощущения, в душу ее закрался страх. Вейш тем временем двинулся дальше.
– В этом ряду все то же самое. Одна Венера за другой, эпоха за эпохой. Вот, посмотрите на эту. Двести лет до нашей эры. Узнаете скульптуру?
Хелен догнала его. Остановившись перед статуей высотой в два метра, она открыла рот. Не только потому, что спешила и запыхалась.
– Это что же?..
– Венера Милосская. Совершенно верно! – не без гордости добавил Патрик Вейш.
– Но ведь она находится в Лувре!
– А вы уверены, что в Лувре – настоящая? – подмигнув ей, отозвался Вейш и снова отошел от нее на несколько шагов. Теперь он стоял напротив одной из картин у стены. – Тогда вы, наверное, узнаете и это полотно! – воскликнул он. Акустика этого зала поглотила его слова.
– «Рождение Венеры» Сандро Боттичелли, – с удивлением отозвалась Хелен, увидев перед собой обнаженную Венеру в гигантской раковине. Одной рукой она прикрывала грудь, а другой, с помощью очень длинных рыжих волос, – низ живота.
– Как сильно изменилось изобразительное искусство с момента появления Венеры Виллендорфской! – сухо заметил Патрик Вейш. – Подытоживая, можно сказать следующее: с течением времени модели становились стройнее. Или можно выразиться иначе: они худели. Если хотите, культурное истощение!
«Они худели». Перед глазами у Хелен заплясали черные пятна. Мысленно она вернулась к Мэйделин. Что она вообще здесь делает? Ее дочь исчезла, а она бродит по выставке в польском подвале в компании незнакомого мужчины!
