Малин Джиолито - Зыбучие пески
– Скорее всего, тебя обвиняют в убийстве, – признался он спокойным голосом, – но есть вероятность, что к этому обвинению добавятся и другие.
Как будто я и так не осознавала серьезность ситуации. Перед уходом он протянул мне сумку с одеждой. Моей одеждой. Видимо, он получил ее от мамы. Этого я не ожидала. Какая практичность. Только после его ухода я разрыдалась.
По возвращении в камеру я обнаружила поднос с остывшей едой. Я положила сумку на пол. Есть не стала, вежливо отказалась, когда еду предложили разогреть, легла на кровать и несколько часов лежала, глядя в потолок (они проверяли каждые полчаса, не пытаюсь ли я покончить с собой). Потом меня повели на допрос. Это снова была полицейская с химической завивкой – та же, что сопровождала меня утром. С ней был другой коллега. Сандер тоже там присутствовал. И Фердинанд. У нее были пересохшие губы и потные руки. «Эвин», – сказала она, не называя фамилии. Утренняя полицейская переоделась, но новая одежда была не лучше прежней. Меня привели в комнату для допросов.
Мне дали протоколы всех допросов, хотя я помню их до малейшей детали. Все эти дни и месяцы я только и делала, что кивала или трясла головой. Тогда я ничего не понимала, но теперь помню каждое слово.
Комната для допросов была в том же бараке, что и моя «комната», даже на том же этаже. В ней было окно с непрозрачным стеклом, сквозь которое невозможно было разглядеть, что происходит на улице. Только сплошной туман. Ноябрьский вечер в Швеции со всеми его тенями и оттенками. Или уже ночь? Но ведь на дворе июнь. «Почему не видно солнца? – думала я. – Неужели людей можно допрашивать посреди ночи?»
– Ты голодна? – спросила коллега тетки с перманентом. Почему они все время лопочут про еду? Есть-есть-есть. Неужели все преступники в Швеции страдают булимией?
Я покачала головой.
– На часах пять, – сообщил полицейский. «Пять утра?» – подумала я, но спрашивать не стала. Утро или вечер, на улице должно быть светло, ведь сейчас лето. Когда допрос закончится, меня накормят ужином, продолжил он.
Ужин. Значит, это вечер. Я не испытывала голода. Не представляла, что вообще когда-нибудь снова смогу есть.
Меня усадили в кресло. Сандер и Фердинанд и полицейские сидели на обычных стульях.
Мужчина-полицейский был не в форме, а в неглаженых, похожих на пижамные, штанах. Он представился, но имя сразу вылетело у меня из головы. Был ли он в больнице вчера? Не помню. Впрочем, внешность у него была неординарная. Волосы он не причесывал, наверное, неделю. А его харканье проникало прямо в подкорку. И запах вчерашнего табака наверняка исходил от него. Я снова спросила, как его зовут, он выкашлял свое имя, но я опять сразу его забыла. «Не важно», – подумала я и кивнула.
– Допрос записывается на видео, – сообщила тетка с перманентом и показала на камеру под потолком в углу. Вид у нее был бодрый. И, несмотря на мешковатые джинсы, видно было, что она главная в этом расследовании. Я кивнула и заметила засохшую соплю между доской и подушкой кресла. Мне стало не по себе. Я не понимала, почему меня усадили в кресло.
Я не хотела откидываться на спинку – так мне было трудно дышать. Но выхода не было, и я откинулась. Почувствовав, что у меня появляется второй подбородок, не выдержала и снова выпрямилась, сев на краешек кресла.
Тетка с завивкой часто называла меня по имени. Майя. Как будто пыталась мне что-то продать.
– Майя, ты подтверждаешь сказанное ранее? Нет? Майя?
Временами она пыталась выражать сочувствие и говорила покажи-на-кукле-где-он-тебя-трогал-голосом.
– Майя, можешь рассказать мне… объяснить, как ты во все это впуталась? Майя, ты знаешь, почему ты здесь? Я надеюсь, что ты понимаешь, Майя, что мы должны…
И снова превращалась в продавца по телефону.
– Как ты себя чувствуешь, Майя? Хочешь пить, Майя? Можем начинать? Можешь… Майя… Майя…
Я потрясла головой. Это ее смутило. Тогда я кивнула, и она снова заговорила. Достала белый лист бумаги и синюю ручку. Я ничего не поняла. Зачем они мне? Записать мои ответы? Я же не глухонемая.
Увидев мои сомнения, она начала рисовать на бумаге. Большой прямоугольник, классная комната, потом маленький прямоугольник – кафедра, потом парты. Она рисовала и задавала вопросы. Потом прервалась и стала задавать вопросы о том, что было до событий в школе. Что ты ела на завтрак, Майя? Как ты добиралась до школы? Мама тебя подвезла? Я покачала головой. Ты поехала на автобусе? Я покачала головой. Приехала с Себастианом?
Кивнула. Эти вопросы были своего рода разминкой, подготовкой к самому главному. Бег на месте. Растяжка. Разогрев мышц.
Через пару вопросов тетка сдалась.
– Себастиан был твоим парнем, Майя, – сказала она внезапно. Это был не вопрос, а констатация факта. Я не была к такому готова. Фраза прозвучала слишком банально. Интересно, будет ли она показывать фотографии убитых, как это всегда происходит в кино? Рассыплет их по столу, как карты? Нарисует контуры тел на листе бумаги? Аманда, Самир, Себастиан, Кристер, Деннис.
Я зажмурилась. И он возник передо мной. Его глаза видели меня насквозь. Его руки творили с моей кожей волшебство. Его тело, твердое и мягкое, жесткое и нежное, его аромат, его тяжесть на мне, ощущение, с которым он в меня входил… Прежде всего тяжесть его тела. До того момента, как они забрали его у меня. Унесли его тело.
Себастиан, думала я. Она хочет, чтобы я говорила о Себастиане. Только о нем.
Нет, подумала я. Только кивать. Ничего не говорить.
– М-м.
Keep your ’electric eye on me babe, Put your ray gun to my head, Press your space face close to mine, love.
Только ничего не говорить. В голове гудело. Я сжала голову руками, боясь, что она лопнет. Себастиан все время слушал любимую музыку отца.
И когда мы впервые поцеловались (не в детском саду, а по-настоящему), он назвал меня Милой Мэри-Джейн (Sweet Mary Jane). Я тогда не знала, что это тоже слова из одной из любимых песен его отца. Я как раз села на мотороллер и нацепила шлем. Он произнес эти слова и протянул мне косяк, который курил. Нижняя губа была влажной от слюны. Я покачала головой. Я знала, что мама с папой следят за нами из окна и не понимала, почему он их не боится. Спасибо, нет. И тогда он поцеловал меня. Наклонился вперед, раздвинул мне губы языком. Оторвавшись от меня, он сунул косяк мне в губы.
– Майя, – прошептал он. Я затянулась, не закашлявшись. Он дал мне сделать три затяжки, а потом снова поцеловал. Я курила травку и целовалась всего в нескольких метрах от родителей.
Что я могла сказать полицейской? Что он был моим бойфрендом? Или бывшим бойфрендом? Они бы все равно ничего не поняли.
Он часто надевал на меня наушники и включал любимую музыку отца, а потом начинал целовать меня, гладить, обнимать, не мог от меня оторваться, не мог разжать объятий, не мог меня отпустить.
Был ли он моим бойфрендом? Этот вопрос не нуждается в ответе.
– Я сказала ему, что больше не могу, – прошептала я едва слышно. – Что это должно закончиться.
Ведь именно это я и сказала на нашей последней прогулке? Или только подумала? Would you carry a razor, just in case, in case of depression?
Не помню, смотрела ли тетка с перманентом на меня, но помню, что ее речь замедлилась.
– Майя, ты же понимаешь, что тебе уже исполнилось восемнадцать и ты считаешься совершеннолетней?
Я кивнула, хотя это было бессмысленно. Она прекрасно знала, сколько мне лет.
– Молодых людей редко подвергают полной изоляции, какой мы подвергли тебя. Но ты же понимаешь, что это не просто так, что у нас были на то серьезные причины, и дело не только в том, что ты встречалась с парнем, который совершил преступление… с Себастианом… что у нас есть все основания подозревать…
Я кивнула. Сандер выпрямил спину.
– Что вы имеете в виду?
– Я поясню позже, когда мы обработаем все материалы. Но сейчас я прошу тебя рассказать нам всю правду. Так будет лучше для тебя. И мне кажется, тебе есть что нам рассказать.
Я инстинктивно кивнула, но тут же пожалела об этом и покачала головой. Сандер был напряжен как струна.
– И мы рассматриваем тебя как подозреваемую.
Наконец, впервые с начала допроса она заговорила по существу.
– И есть еще кое-что, что ты должна знать. Это касается того, что случилось до того, как вы с Себастианом уехали в школу. С отцом Себастиана. Хочешь поговорить с адвокатом? Мы можем сделать перерыв.
Я покачала головой.
– Уверена, что не хочешь поговорить с адвокатом, Майя?
– Нет, – покачала я головой.
К чему она клонит?
И тогда она рассказала, что Себастиан сделал до того, как я пришла к нему, чтобы вместе поехать в школу. Она говорила и говорила. Рот шевелился. Она задавала вопросы. Но я ничего не сказала. Я открыла рот, и оттуда вырвался он. Крик. И ничего больше. Только крик. Я кричала и не могла остановиться.
11
Я кричала, пока горло не начало гореть, а тело не перестало меня слушаться. Спустя тридцать два часа после событий в классе я наконец заснула. Достаточно было нервного срыва, врача в белом халате и укола в вену. Но спала я недолго. И проснулась с гудящей от музыки и неразборчивых слов головой.
