Патрисия Корнуэлл - След
– Можете сказать, когда это произошло? – спокойно, не выказывая волнения, осведомляется Бентон. Сведения по-настоящему важные, и он уже чувствует, куда ведет эта информация. – Черный «феррари» пострадал, когда вы были в спортзале?
– Я не сказала, что была в спортзале, – бросает Генри, и ее враждебность подкрепляет его подозрения.
Генри взяла черный «феррари», очевидно, без разрешения Люси. На черном «феррари» не позволяется ездить никому, даже Руди.
– Расскажите о повреждении.
– Ничего особенного. Просто его кто-то поцарапал. Скорее всего ключом. Нацарапал картинку. – Она трогает желтоватый палец.
– Что за картинка?
– После этого она бы на нем не поехала. Кому захочется выезжать на поцарапанном «феррари».
– Люси, должно быть, рассердилась.
– Царапину можно было заделать. Все можно поправить. Если бы она его убила, я не была бы здесь. А теперь я буду жить в вечном страхе, что он меня найдет.
– Я делаю все возможное, Генри, чтобы вам не пришлось из-за этого беспокоиться, но мне нужна ваша помощь.
– Я, может быть, никогда ничего не вспомню. – Она смотрит на него. – Ничего не поделаешь.
– Люси пришлось подняться на три пролета, чтобы попасть в спальню. Вы были там. – Бентон внимательно наблюдает за ней. Генри слышала это и раньше, но как отреагирует сейчас? Все это время он опасался, что она, может быть, не играет, не притворяется. Что потрясение оказалось слишком серьезным. – Когда Люси нашла вас, вы были без сознания, полыхание и сердечный ритм соответствовали норме.
– На мне ничего не было. – Генри признается в этом легко. Ей нравится напоминать ему о своей наготе.
– Вы всегда спите голышом?
– Обычно.
– Вы снимали пижаму перед тем, как лечь в постель?
– Вроде бы снимала.
– То есть это сделал не он? Не тот, кто на вас напал?
– Не он. Хотя я уверена, что, будь на мне одежда, он бы меня раздел.
– Люси говорит, что когда видела вас в восемь утра, на вас была красная атласная пижама и купальный халат.
– Правильно. Потому что я собиралась выходить. Посидела на солнышке возле бассейна в шезлонге.
Еще один новый факт.
– Когда вы выходили?
– Наверное, сразу после того, как Люси ушла. Она уехала в голубом «феррари». Ну, может, не сразу, – поправляется Генри, глядя в окно на заснеженные, сияющие под солнцем горы. – Я на нее злилась.
Бентон неспешно поднимается и кладет в камин дрова. В трубу летят искры, пламя жадно облизывает сухие сосновые поленья.
– Оскорбила ваши чувства? – Он опускает задвижку.
– Люси не нравится, когда люди болеют. – Генри более сосредоточена, более спокойна. – Не хотела обо мне заботиться.
– А как же лосьон? – Бентон уже решил загадку, но удостовериться никогда не мешает.
– Ну и что? Большое дело. Любезность, не более того. Знаете, многие сделали бы это с большим удовольствием. Это я оказала ей любезность. Она всегда делает только то, что ее устраивает, не больше. У меня болела голова, и мы поругались.
– Вы долго сидели возле бассейна? – спрашивает Бентон, стараясь не отвлекаться на Люси – о чем она, черт возьми, думала, когда знакомилась с Генри Уолден? – и вполне отдавая себе отчет в том, какими обворожительными бывают психопаты, как умеют они втираться в доверие даже к тем, кто вроде бы должен все понимать.
– Не долго. Я не очень хорошо себя чувствовала.
– Минут пятнадцать? Полчаса?
– Около получаса.
– Вы еще кого-нибудь видели? Людей или лодки?
– Не заметила. Наверно, никого и не было. А что сделала Люси?
– Позвонила девять-один-один. Проверила ваши жизненные показатели, дождалась прибытия спасателей. – Подумав, Бентон решает рискнуть и добавляет: – Сделала снимки.
– А пистолет вытащила?
– Да.
– Жаль, что она его не убила.
– Вы постоянно говорите «он».
– Сделала снимки? Сфотографировала меня?
– Вы были без сознания, но вашей жизни ничто не угрожало. Люси сфотографировала вас до того, как появились спасатели.
– Потому что решила, что на меня напали?
– Потому что вы лежали в необычной позе. Вот в такой. – Он вытягивает руки над головой. – Вы лежали лицом вниз, с вытянутыми руками, ладонями вниз. Из носа шла кровь. На теле были видны следы ушибов. И – это выяснилось позже – у вас был сломан большой палец на правой ноге. Не помните, как это получилось?
– Может быть, ударилась, когда спускалась по ступенькам.
– Так вы помните? – Очередное откровение. – И когда это могло произойти?
– Когда я шла к бассейну. Там каменные ступеньки. Я, должно быть, оступилась. Температура, лекарства и все такое… Помню, что плакала. Потому что было больно. Я даже хотела ее позвать, но потом решила не беспокоить. Ей не нравится, когда я болею или когда мне больно.
– Вы сломали палец, когда спускались к бассейну, и хотели позвать Люси, но не позвали. – Нужно все прояснить.
– Да, точно, именно так, – насмешливо подтверждает Генри. – А где были мои пижама и халат?
– Лежали на стуле около кровати. Аккуратно сложенные. Вы их сложили?
– Может быть. Я была накрыта?
Бентон знает, к чему она клонит, но он должен говорить ей правду.
– Нет. Одеяла были у изножья кровати и свисали с матраса.
– На мне ничего не было, и она меня фотографировала. – Лицо Генри остается безучастным, но взгляд твердый, даже жесткий.
– Да.
– Все сходится. Чего еще от нее ждать. Коп всегда остается копом.
– Вы – коп, Генри. Что бы вы сделали?
– Чего еще от нее ждать, – повторяет она.
Глава 8
– Ты где? – спрашивает Марино, видя на дисплее завибрировавшего сотового номер Люси. – Где находишься? – Он всегда задает этот вопрос, даже если ответ не имеет значения.
Взрослую жизнь Марино провел в полиции, а хороший полицейский никогда не упустит такую важную деталь, как местонахождение. Что толку хвататься за радио и орать «Спасите!», если не знаешь, где находишься. Марино считает себя наставником Люси и не дает ученице забывать об этом, хотя она забыла давным-давно.
– На Атлантическом побережье, – звучит в правом ухе голос Люси. – Я в машине.
– Я не шучу, Шерлок. По-моему, ты в какой-то развалюхе. – Он никогда не упускает возможности отчитать ее за лихачество.
– Зависть человека не красит.
Марино отходит от кофейного киоска, оглядывается и с удовлетворением отмечает, что его никто не слышит.
– Послушай, дела тут не очень. – Он заглядывает в маленькое застекленное окошечко закрытой двери библиотеки – нет ли там кого. Никого нет. – В конторе черт знает что творится. – Телефон крошечный, и Марино постоянно двигает его вверх-вниз, от рта к уху и обратно, в зависимости от того, говорит он или слушает. – Это я так, ввожу в курс дела.
Люси отвечает после короткой паузы:
– Ни в какой курс дела ты меня не вводишь. Говори, что нужно.
– Черт! Это машина так шумит? – Он расхаживает взад-вперед, поглядывая по сторонам из-под козырька бейсболки, в шутку подаренной той же Люси.
– Ну вот, теперь уже я начинаю беспокоиться. – говорит Люси, повышая голос, чтобы перекрыть рев «феррари». – Как я сразу не поняла. Ясно же, что если ты говоришь «плевое дело», значит, дело совсем не плевое. Черт возьми, я тебя предупреждала. Я предупреждала вас обоих: не надо туда возвращаться.
– Проблема не только в девочке, – негромко отвечает Марино. – Я не говорю, что девочка не главная проблема. Главная, это точно. Но тут и еще что-то происходит. Наш общий друг, – он имеет в виду Бентона, – ясно дал понять. А ее ты знаешь. – Речь идет о Скарпетте. – Влезет в это дерьмо по уши.
– Говоришь, что-то еще происходит? Что? Намекни. – Тон меняется. Когда Люси становится серьезной, голос у нее неторопливый и жесткий и напоминает Марино застывающий клей.
«Если в Ричмонде возникнут проблемы, – думает он, – я точно влип». Люси приклеится и не отстанет.
– Слушай, Босс, что я тебе скажу. Одна из причин, почему я здесь, это потому, что у меня чутье. – Марино называет Люси Боссом, как будто вовсе не против, чтобы она была его боссом, но на самом деле такое положение ему совсем не нравится, особенно если то самое чутье предупреждает, что похвалы ему уж точно не видать. – И чутье мое. Босс, сейчас вопит во весь голос. – В глубине души Марино понимает, что Люси и ее тетя, Кей Скарпетта, видят его насквозь, и как только он начинает бодриться, похваляться своим чутьем и называть их Шерлоками и Боссами и другими менее приятными именами, они моментально чувствуют его беспокойство и неуверенность. Но переделать себя Марино не может, а потому продолжает, чем только усугубляет положение. – И вот что я тебе еще скажу. Ненавижу этот вонючий город. Ненавижу. А знаешь почему? Знаешь, что не так с этой вонючей дырой? У них нет уважения.
