Валерий Прохватилов - Снайпер должен стрелять
Хотя приглашали в палату только Крыла, они дружно кивнули. Вацлав, которого все эти дни терзало слово «реанимация», ожидал увидеть Бог знает что. Андрей, бледный, осунувшийся, но чисто выбритый, улыбался и, к радостному удивлению Вацлава, вполне походил на того Городецкого, которого он привык видеть. Крыл осторожно присел на стул, всматриваясь в хитрые, поблескивающие веселыми искрами глаза.
— Смотри-ка, а ты вполне живой, Андрей Павлович! — заключил он.
Андрей кивнул, подтверждая этот очевидный вывод.
— Рассказывай, — чуть слышно сказал он, и Крыл сразу понял, что он хочет услышать и почему первым пригласил его.
— Слушай и не перебивай, — оживился он, побаивавшийся первых тягостных минут встречи. — Прошло, как ты понимаешь, три дня. Мы все выверили, все перепроверили. Пукалка твоя с экранчиком — сработала. Если бы, как мы и рассчитывали, оказалось три ствола — все вообще было бы нормально. Но, видно, напуганы они тобой были сильно. Мельника ты вырубил классно — влепил ему точно над коленом. Я успел отключить двоих. Это тебе не прямая стрельба! Поймать цель в экранчик, черт бы его побрал, не так-то оказывается просто. Стреляли в тебя двое. Но пальба, которую ты поднял, так их нервировала, что прицельную стрельбу они вести не могли. Более того, стреляли, кинувшись уже к выходам. Та пулька, что досталась тебе, совершенно дурная. В принципе не должно бы ее быть. Но вот видишь!
— Крюка, — продолжал Вацлав, — я поймал почти на выходе. Пытался было трепыхнуться. Нежничать мне с ним некогда было, так что — сам понимаешь. Когда я его в зал приволок, Руди с Инклавом порядок там уже навели, тут и полиция подоспела. Семерых замели, да снаружи еще торчали двое. Улов, одним словом, подходящий. Ну а потом тебя подхватили — и сюда. Видел бы ты нашего фэбээровца! Если бы Марк его не останавливал, он бы жилочки кое-кому повыдергал. Слушай, Андрей, он в тебе не то инопланетянина, не то черта видит. Вот тебе крест!
— Что ребята? — прошептал Андрей.
— Сегодня отбывают. Пришли попрощаться. За дверью торчат.
— А Хантер? — Вацлаву показалось, что Андрею трудно стало дышать. Врач, стоявший за спиной Крыла, подошел, пощупал пульс.
— Заканчивайте, — сказал он.
— Ты молчи, — заспешил Крыл, — я знаю, что надо сказать. Хантеру и Моне мы наврали, что ты гоняешься за остатками банды по окрестностям, что Маккью шагу без тебя сделать не может. Ну а то, что ты один за ними гоняешься, кто же в это не поверит? Теперь придется отдуваться. Наши орлы Моны боятся, меня делегируют. Завтра-послезавтра жди или ее, или Хантера.
Врач положил руку на плечо Вацлава, тот встал, помахал Андрею рукой:
— Я тут буду, пока ты прыгать не начнешь. И без всякого, заметь, подкидного мостика!
Андрей молча улыбнулся и закрыл глаза.
Вацлав отправился в контору Хантера без звонка, посчитав, что так будет лучше. Мона, как всегда, сидела за компьютером, Хантер прохаживался по приемной, что-то ей диктуя. На Вацлава оба глянули с удивлением.
— Добрый день, Мона. Приветствую вас, Дью.
Поздоровавшись, они смотрели на него выжидательно, не понимая, с чем может быть связан его визит, да еще без звонка. Вацлав, казалось, ожидал другого приема, поэтому чувствовал себя не очень уютно.
— Я со всякими новостями, — попробовал он улыбнуться. — Можно пройти?
— Входите, Вацлав. — Хантер пригласил его в свой кабинет. Стол, стул, на котором обычно восседал хозяин офиса, справа от него дверь в следующую комнату, еще правее во всю стену стеллаж, утыканный ящичками и дверцами, слева окно с раздвинутыми гардинами. Оглядевшись, не дожидаясь дальнейших приглашений, Крыл сел в кресло спиной к окну. Мона встала в дверях, привалясь плечом к косяку.
— Новостей много, — продолжал улыбаться Вацлав, — не знаю, с чего начать.
— Вацлав, а где Андрей? — Мона задала тот самый вопрос, который Крылу хотелось бы услышать поближе к концу разговора.
— С Андреем все в порядке, — поспешил ответить он.
— Он вернулся в Бостон? — продолжала задавать вопросы Мона.
— Вернулся.
— Почему не звонит, не заходит?
Вацлав замялся.
— Подожди, Мона, — остановил ее Хантер, видя, что с языка ее готов сорваться следующий вопрос. — Хватит вилять, Вацлав. Что с Андреем?
— Он в госпитале. Маленькая царапина. Я к вам прямо оттуда. Он всем передает привет.
— В каком госпитале? — внешне спокойно спросила Мона.
Вацлав назвал.
— Дью! — Мона пристально глянула на него. — Ты же видишь… — Она не закончила фразы. — Подождите минуту.
Мона перелистала телефонную книгу. Нашла нужный номер. Вацлав понуро смотрел в пол.
— Будьте любезны, состояние здоровья Андрея Городецкого.
Ей, видимо, ответили сразу. Она молча слушала. Потом медленно положила трубку. Вид у нее был растерянный.
— Состояние средней тяжести, — механически стала говорить она, повторяя интонацию голоса, услышанного по телефону, — температура тридцать восемь и две, впуска сегодня не будет, — она помолчала и еще раз повторила: — Средней тяжести. Что все это значит, Вацлав?
По щекам ее вдруг потекли слезы. Хантер вскочил, взял ее за плечи, усадил в кресло.
— Мона, средняя тяжесть — это уже ничего страшного. Тридцать восемь и две не температура, а ерунда, грипп, кашель, — неумело утешал он ее и, зная Андрея, думал о том, что история скорее всего скверная.
Мона смахнула слезу, глаза ее пылали гневом.
— Если вы не выложите все как есть, я сейчас отправлюсь туда и переверну все вверх дном. Вам ясно?
— Ясно, — уныло проговорил Вацлав и рассказал историю слежки за Троттом и захвата банды. Чем дольше он говорил, тем больше превращался Андрей в этакого ковбоя с Дикого Запада, бесстрашного и ни в чем не знающего удержу, а дырочка тридцать восьмого калибра — пустяк, на который герой долго не обращал внимания, успев свалить еще четверых.
— Выходит, он пошел на захват банды один? А вы? Вы сидели в кустах и ждали, когда он подаст вам сигнал — приходите, господа, на готовенькое?
— Вы все правильно поняли, Мона, — совершенно серьезно сказал Вацлав.
— Дью, ведь он опять врет? — обратилась Мона к Хантеру, но он уже понял игру Крыла, петлявшего между правдой и вымыслом.
— Думаю, что нет, — сказал он. — Ведь это как раз в духе Городецкого. Ты же видела, как я возмущался, когда он намеревался лезть в петлю и категорически отказывался брать меня с собой.
— И должен к этому добавить, — поспешил поддержать его Крыл, — Маккью — не подумайте только, что это шутка — смотрит ему в рот и ни одного шага не делает без его разрешения.
— И сколько же он дней в госпитале? — неожиданно спросила Мона.
— Четвертый, — потеряв бдительность, выпалил Крыл и по реакции Хантера понял, что спорол глупость.
— Ты все понял, Дью? Они такие добросердечные, что не хотели нас волновать. Я ухожу. И буду сидеть в госпитале столько, сколько посчитаю нужным. Если тебе это не понравится, можешь меня уволить! — И она хлопнула дверью так, что на окнах качнулись шторы.
«До чего хороша!» — это так явно отразилось на физиономии Вацлава, что Хантер усмехнулся. Вацлав уловил это и смутился.
— Она действительно пошла в госпиталь? — спросил он.
— Она пошла не в госпиталь. Она пошла к Городецкому, — сказал Дью.
— Ее же не пустят.
— Ее? — В вопросе содержалось нечто большее, чем ответ. — С Андреем действительно плохо?
— Было плохо. Почти три дня в реанимации.
— Их действительно было семь человек?
— Семь человек, пять стволов.
— А у него не было с собой… — Хантер замялся, — он называет их игрушками?
— Ультразвуковой пистолет был у меня. Второй он брать с собой отказался. Он пошел туда с обычным полицейским револьвером. — Вацлав беспомощно развел руками: — Хантер, вы должны его хорошо знать.
— Да, я знаю. И Мона в подобных ситуациях всегда будет последней, с кем он станет считаться…
Весь вечер и всю ночь она просидела возле его кровати, иногда подремывая, но готовая в каждую минуту откликнуться на любой его жест, на любое желание. А он спал и спал, может быть ощущая, а может быть, нет, ее присутствие, мягкие прикосновения к поправляемым простыням, к левой руке, вытянутой вдоль тела. Она поняла, что опасность ему не грозит, что сон возвращает ему и волю, и силы. Она думала, что впервые случай дал ей возможность рассматривать его так спокойно и так внимательно.
Просыпался он медленно, как ему казалось — в какой-то большой каюте, на старом бриге, на котором буканьеры вновь проделали свой привычный путь — от Фолклендов до Каракаса, по всей Атлантике. За окошком еще стояла тьма, вроде бы чуть штормило, Освобождалось от боли тело, утомленные бездействием мышцы властно требовали движения. Тяга к жизни возвращала его в мир живых — непутевых, бесстрашных, беспутных, милых… Почему-то вдруг стало казаться, что среди молчаливо сплотившихся буканьеров он видит Мону, что она сидит совсем рядом и склоняется, склоняется к нему, что-то шепчет при этом, и он чувствует легкое прикосновение ее теплых и нежных губ.
