Жан-Кристоф Гранже - Пассажир
Вокруг — ни огонька, ни подсказки. В глазах еще рябило от дождя. Он сообразил, что оставил мобильный в машине. Вот глупость. Наверняка убийца позвонит, чтобы отыскать его в этих дебрях…
Словно отвечая ему, справа вспыхнул свет — метрах в пятидесяти или больше. В этой пустоте не понять. Послышалось шипение. Он прищурился и различил яркое оранжевое пламя, по краям отдающее в синеву. Раскаленная сварочная горелка, изредка отбрасывающая всполохи на мокрый дождевик.
К нему шел человек.
Моряк или рыбак.
Очертания стали четче. Высокий мужчина в дождевом плаще, комбинезоне, спасательном жилете и болотных сапогах. Лицо скрыто под капюшоном с козырьком. Кубела никогда не пытался представить себе убийцу с Олимпа, но, пожалуй, этот призрак из пластика и огня тянул на эту роль.
Убийца был уже в нескольких шагах от него. В одной руке он держал горелку, другой тащил металлический баллон на колесиках — в нем был кислород, питавший пламя.
Кубела попытался рассмотреть его лицо. Что-то в облике убийцы — возможно, его сутулость, — показалось ему знакомым.
— Рад видеть тебя снова, — произнес хозяин, отбрасывая капюшон.
Жан-Пьер Туанен. Психиатр, наблюдавший его безумную мать во время ее трагической беременности. Человек, присутствовавший при заклании его брата. Старик, знавший всю его историю. И наверняка ее написавший. «Я тот, кто тебя сотворил».
— Извини, но мне надо закрыть эту чертову дверь.
Кубела посторонился, пропуская оборотня. Где-то на уровне глаз он ощутил горячее дыхание сварочной горелки. Оценил рост и силу противника. Несмотря на преклонный возраст, тот был способен нести на плечах Минотавра или Икара. Перетащить бычью голову или схватиться с таким великаном, как Уран.
Туанен резко захлопнул дверь и отрегулировал пламя горелки до ярко-оранжевого. Шипение перешло в свист. Старик закрепил на двери металлическую скобу. У Кубела перехватило дыхание. Любая надежда на побег буквально таяла у него на глазах. С одной стороны — заваренная дверь, с другой — беснующийся океан.
— Что это?.. Что вы делаете?
Кубела говорил с убийцей. Ему чудилось, что он бредит.
— Заделываю этот выход.
— От воды?
— От нас. Нам теперь отсюда не выйти.
Пламя приобрело белизну инея — инея, раскаленного до температуры в тысячи градусов.
Кубела увидел, как металл растекается красноватой лентой, затем чернеет. Это зрелище мгновенно вывело его из оцепенения.
Он шагнул к опустившемуся на корточки старику и оторвал его от земли:
— Где она?
Туанен отвернул горелку и в притворном испуге воскликнул:
— Обожжешься, дурачок!
Кубела отпустил его, но повторил еще громче:
— Где Анаис?
— Там.
Туанен протянул горелку к боковой двери слева от них. Выход к докам. Кубела увидел — или ему показалось, что увидел, — скорчившуюся на земле, вымокшую с ног до головы фигурку. Пленница походила на Анаис, но ее лицо закрывал капюшон.
Кубела бросился к ней. Туанен преградил ему дорогу своей смертоносной горелкой. Пламя едва не выжгло ему глаза.
— Не приближайся, — пробормотал старик. — Еще нельзя…
— И как ты мне помешаешь? — крикнул Кубела, заводя руку за спину.
— Если ты приблизишься к ней, она умрет. Можешь мне поверить.
Кубела застыл. Он ни на секунду не усомнился в словах Туанена. В том, что касается извращенных трюков, тому нет равных.
И он выпустил рукоять «CZ».
— Мне нужны доказательства, что это Анаис.
— Иди за мной.
Таща за собой баллон на колесиках, гигант направился во тьму. Кубела недоверчиво следовал за ним. Отсветы пламени плясали в лужах. Низкий гул горелки смешивался с грохотом волн.
Убийца остановился в нескольких шагах от пленницы. Он отпустил баллон и протянул руку к женщине. Кубела решил, что тот сейчас сорвет с нее капюшон. Вместо этого Туанен приподнял ей рукава. Мокрая кожа Анаис была вся в шрамах от ран, которые она себе нанесла.
В мозгу Кубела вспыхнуло воспоминание об их короткой вечеринке в Бордо.
«Вы уверены, что не хотите открыть мою бутылку?»
Запястья Анаис были стянуты хомутом Колсон. Казалось, она просыпается. Она шевелилась, каждым движением выдавая свое изнеможение, слабость — или наркотическое опьянение.
— Что ты ей вколол?
— Обычное успокоительное.
— Она ранена?
— Нет.
Кубела распахнул куртку, открыв окровавленную рубашку:
— А это?
— Это не ее кровь.
— Тогда чья?
— Какая разница? Кровь — она повсюду.
— У нее что, кляп во рту?
— У нее склеены губы. Очень стойким химическим клеем.
— Подонок!
Он бросился на Туанена. Тот заслонился своей горелкой.
— Ничего страшного. Ей окажут помощь, когда вы отсюда выйдете.
— Значит, мы выберемся отсюда?
— Все зависит от тебя.
Кубела провел ладонью по лбу. Брызги и опилки перемешались на его коже, превратившись в соленую грязь.
— Чего ты хочешь? — сдался он.
— Чтобы ты меня выслушал. Для начала.
* * *— Я встретил твою мать в семидесятом году у себя в диспансере. Я заведовал лечебным центром, чем-то средним между приютом и психушкой. Францишка вместе с мужем бежала из Силезии. У них не было ни гроша. Анджей вкалывал на стройках. Францишка лечилась от психического расстройства. После говорили, будто она тронулась умом во время беременности, но это не так. Могу тебе сказать, что она была больна и до этой истории…
— Чем она страдала?
— Всем сразу. Биполярное расстройство, шизофрения, депрессия… И все это густо приправлено католической верой.
— Ты ее лечил?
— По долгу службы. Но прежде всего я использовал ее для своих опытов.
У него оборвалось сердце.
— Каких еще опытов?
— Я — истинное дитя семидесятых. Поколения психотропных препаратов, антипсихиатрии, открытия приютов для умалишенных. В то время считали, что химия — будущее психиатрии. Всё будут лечить таблетками! Параллельно с работой психиатра я создал исследовательскую лабораторию. Ничего особенного. У меня не было средств. И все же я почти случайно открыл один препарат. Предшественник DCR 97, который мне удалось синтезировать.
— Что-что?
— Препарат протокола «Матрешка».
— Что им лечили в то время?
— Ничего. Он всего лишь способствовал смене настроений, импульсов… Что-то вроде усилителя биполярности.
— Ты… ты вводил его Францишке?
— Не ей. Ее зародышам.
Вот в чем заключалась подоплека всей истории. Близнецы со столь несхожими темпераментами уже участвовали в эксперименте. Они стали черновиками будущих опытов.
— Результаты оказались поразительными. И сейчас я не в состоянии объяснить, в чем тут дело. Препарат не изменил генетический набор эмбрионов, но уже во внутриматочный период повлиял на их поведение. Практически все негативные последствия сосредоточились в одном из них. Враждебный, беспокойный, агрессивный, он стремился убить своего брата.
Кубела был ошеломлен.
— Я предпочел бы сохранить обоих детей, но физически это не представлялось возможным. Гинекологи предложили родителям выбор: спасти или более сильного, или более слабого ребенка. Францишка, разумеется, выбрала слабое звено. Тебя. Она считала тебя ангелом, невинной душой. Полный идиотизм. Ты был всего лишь одной из составляющих моего эксперимента.
Смутное облегчение: значит, он в самом деле белый близнец.
— С этого момента твое развитие меня больше не интересовало. Я прекратил инъекции. Поместил Францишку в заведение, где проводил консультации. Прошли годы. Я снова встретился с Анджеем, и тот рассказал мне, что тебя терзают кошмары и необъяснимые проявления агрессии. Я поговорил с тобой и обнаружил, что черный близнец продолжает жить внутри тебя. То, что разделил мой препарат, твоя психика соединила вновь. В одном и том же разуме!
— Ты меня лечил?
— Зачем? Ты ничем не болел. Ты представлял собой логическое продолжение моих исследований. К несчастью, тебя спасал твой сильный характер. Тебе удавалось удерживать брата в недрах бессознательного.
Кубела попытался встать на безумную точку зрения Туанена:
— Что же ты снова не ввел мне препарат?
— Просто не представилось возможности. Анджей мне не доверял. Несмотря на мою помощь — именно я оплатил дом в Пантене, — он держал меня на расстоянии. Даже настоял на том, чтобы вернуть мне деньги за дом! Затем ему удалось перевести Францишку в Виль-Эврар, вне пределов моей досягаемости.
— Он догадался о твоих делишках?
— Нет. Всего лишь почуял неладное. Чутье крестьянина. К тому времени он получил французское гражданство и чувствовал себя увереннее. Я ничего не мог поделать. Не говоря уже о том, что Анджей был здоровенным детиной. Физическая сила: в конце концов все сводится к ней.
