Елена Костюкович - Цвингер
— Кстати о цене вопроса. Не хотелось бы, чтоб (помня беседу украинок над яичницами, мысленно добавил Виктор) все-таки пугальщиком оказался наш новообретенный Хомнюк.
— Ну и в этом я тоже разберусь… Разузнаю и про Хомнюка. Позвоню, и договоримся, что ему ответить. Давайте зайдем в самообслуживание и возьмем сосиски с претцелями. Давненько я не едал этого мусора. Хотя нет, месяц назад в Мюнхене ел. На Виктуалиенмаркт, белые. Те мюнхенские, которые везут сюда, пока они доезжают до Франкфурта, это уже не то. Их надо есть в то же утро, когда их приготовили. Ну? Как? Берем, конечно, франкфуртские. Будете пиво? — Бэр озирается, не закрывая рот. Он фонтанирует в застольном духе, в своем обычном жанре. — Предпочитаю текляшки. О знаменитых заведениях пора вообще забыть. Чем дольше я живу, тем больше их не могу выносить. В них, кстати, ничего уже прежнего не остается. В «Тортони», в Буэнос-Айресе, у Пласа де Майо, вы давно там не бывали, Зиман? Три отвратительные статуи изображают Борхеса, Гарделя и Альфонсину Сторни. Борхес, навалившийся на палку, это надо видеть. Кажется, на его плечах весь кич и все убожество мира. Гардель… Вольвер…
— Альмодовар.
— Да, Зиман. Вот и я о чем. Кстати, я тут побывал и в «Греко» в Риме — огорчился. Такая же мертвечина, как и мумифицированные «Флор» и «Дё Маго» в Париже. И «Никербокер»…
— Даже в «Липпе» публика уже не та и официанты не те.
— Я в Праге вообще отказался от мысли идти в «У Флеку» и двинул прямиком в «Златого тигра»!
— К тому же «У Флеку» уже давно переименовали в «У Швейка», — парировал Вика. — Там теперь очень маленькие порции бехеровских шкварок, горелый жир, дороговизна.
— В «Златом тигре» лучше. Это пивная Богумила Храбала. Там говорят только по-чешски. С туристами неласковы. А мне только того и надо.
— А вот в «Оскаре» тутошнем, Бэр, что-то происходит не то. В понедельник я заказал у них борщ, они принесли ромбовидную нарезку чего-то багрового на плоской тарелке.
Подбежал мимобежавший Роберт по пути в павильон к французам. Пригнувшись к Виктору, шепнул полураскрытыми губами — а ты смотришь в расписание? Чего не ходишь на встречи-то? Были только что из «Фаррар Страус» и ушли, просидели пятнадцать минут. Ты с ума сошел? Разве так обращаются с «Фаррар»? Косясь на Бэра, Виктор шепчет в ответ, что мигом свяжется с Робертом, когда кончит общаться с Бэром. И что тогда все-все объяснит.
— Еще тебе принесли русское предложение.
Виктор пробегает глазами листок.
Имею предложение перевести Вашими талантом и умением написанные мною книги и издать в Италии, для самого широкого ознакомления. Данные книги написаны мной способом автоматического письма в течение 2003 и 2004 годов. Информация поступала от представителей Высокоразвитой Цивилизации, находящейся в Далеком Космосе, и которые желают обратить внимание всех Людей Земли на необходимость самых широких перемен в общественно-социальном устройстве Планеты Земля. Высылаю Вам для предварительного ознакомления перечень названий книг, которые мне предстоит написать. Рукописи написаны обыкновенной чернильной ручкой, но текст хорошо понятен.
Тем временем Бэр, похоже, начинает испытывать джетлаг и того гляди покатится с табурета. Сокрушенно поцокав на совершенно уничтоженный кетчупом галстук «Маринелла», срывает его, сует в боковую пазуху рядом стоящего чемодана — придется или выбрасывать, или в химчистку отдавать.
— Не беда, — хрюкает Бэр. — Полагаю, мамзель Мирей напаковала достаточно галстуков? Ситуация будет формальная, похороны и встречи на правительственном уровне… Ну, надо думать, она все, что требуется, заложила. Как она, кстати, там, не проявилась ли, обезглавленная?
Вика пожал плечами в ответ. Интересно, что Бэр считает отрезанную голову розыгрышем. А вот что если Виктор возьмет в ответ да и ляпнет: «От глупой ревности одурела и не выходит на связь четвертый день»? Или даже, страх подумать — если Виктор искренне произнесет: «А может, ее и впрямь убили, или как минимум похитили, и вовсе не шутка это и не вымысел, не госпожа Бонасье, госпожа осталась в отрочестве, тут какая-то взрослая дикость, и я не чувствую земли под собой, потому что Мирей действительно улетучилась»?
Боже сохрани: Бэра сейчас и волновать нельзя, и подключать к розыскам тоже невообразимо.
— Вы, пожалуйста, мне купите в России нафтизина пузырьков пять. И еще. В Москве три градуса.
— Вероятно, снег? Там всегда снег? Если не выпал, так выпадет, чую я…
Тут как раз и позвонили из магазина. Посыльный уже на выходе с выставки, подвез теплые штаны и ботинки на толстой подошве — добротные, топорные. И удобную «Монклер», специально разработанную для прогулок на высокогорных лыжах в ветреную погоду.
Бэр отщелкнул чемодан, глянул мельком:
— Похороны официальные. Хорошо, что я успел заказать черный костюм: вон он, вероятно, в мешке «Карачени». Думаю, что по российскому обычаю мне обязательно предложат стать в почетном карауле. Постоять столбом. Вообще-то начинает хотеться спать. Как бы стоя не заснуть. Смену времени вдруг почувствовал.
— Вот и я чего боюсь, — поддакнул Вика. Он и впрямь был уже почти в обмороке. Чуть не сболтнул Бэру, что сейчас, его отправив, рассчитывает поспать час в самолете, вылетев тут же в Милан искать Мирей.
Словами прощания они обмениваются, уже выйдя с территории выставки. Прокручиваются в динозаврьей грудной клетке, инстинктивно защищая ребра. Посыльный там, явно устал ждать. Пакеты переходят из рук в руки, все прощаются. Бэра с докомплектованным чемоданом и уже в «Монклере» Вика пихает в такси, где тот роняет голову на грудь, испуская ровный храп. Сам же Вика, чтобы утрясти мысли в одуревшей голове, решается на пеший бег к гостинице. Купив зонт у пакистанца (свой оставлен на радио в Кельне), уставляет его против ветра, хлещущего в лицо. Зонт тут же схлопывается, приходится пальцем сильно жать. На пальце мигом режется кожа. Пластырь — какие пластыри, все же оставлено в Милане. В квартире. В нехорошей квартире. Там странности какие-то. Ага, четверг, как раз сейчас должна прийти Доминга. Позвоним-ка к себе на квартиру и узнаем, как дела.
Доминга на месте. На ломаном итальянском докладывает, что у Вики в квартире совершенно не тот вид, какому следовало бы быть. Много бумаг скинуто с письменного стола, выхвачены книги со стеллажей, стеклянный шкаф с альбомами раскурочен.
— Не трогайте бумаги и полки. Приеду, гляну, кто там рылся и зачем. И вот что, вообще не надо сегодня убирать. Идите домой. Я за приход, конечно, заплачу. Что еще не так, как всегда бывает?
— Ну, под вешалкой стоит твой чемодан.
— Какой еще мой? Мой чемодан при мне, другие на антресолях. Что вы имеете в виду? Какой там чемодан может стоять?
— Стоит, твой это чемодан, не очень большой.
Доминга настаивает, что уже видела его. Зеленый, запертый на замок. Опять припомнились криминально-психологические практикумы славного Ульриха.
— Доминга, вы что-то путаете. Нет у меня никаких зеленых чемоданов. Замков я не использую. Когда вы прежде видели у меня этот чемодан?
— В субботу видела. Ты его приготовил, поставил под вешалкой. Что, синьор Витторио, чемодан забыл? Как ездишь без чемодана?
— Не забывал я ничего… А! Кажется, понял. Это сумка Мирей. Во внешние карманы там что-нибудь вложено?
— Платки бумажные, зубная щетка.
— А как она выглядит, щетка?
— Оранжевая. Из щетки длинные волосики торчат.
Да, без сомнения, с волосиками — это щетка Мирей. Почему же она не взяла сумку? Разве не в аэропорт (как собиралась) из Викторовой квартиры шла?
Двадцать минут бега против ледяного ветра довели Вику до боли во всех суставах. Однако и привели в чувство. Часа в четыре он наконец на месте и просит Курца заказать ему поздний рейс в Милан.
Теперь наверх — паковаться.
Нет, сначала подсесть к компьютеру в маленьком зальчике недалеко от Курцева логова.
Курц деликатно подошел, подобрал с пола новый зонт, сложил и застегнул. Понятно: при всей снисходительности к постоянному клиенту нельзя же устраивать цыганский табор во «Франкфуртере»…
Никаких новостей на «Мирей Робье» в «Гугле». И откуда бы им быть. Много новостей про «Омнибус». Сенсация ярмарки! Интервью! Интерес! Ватрухин, аукцион!
Позвонил опять Мирей. Абонент недоступен.
Поговорить срочно и с Нати и с Ульрихом. Но толпа голосит и толчется.
Эти звонки можно сделать только из комнаты.
Легко сказать: проскочить незамеченным. Пока брал рюкзак, двигал стул, возвращался за зонтиком, прифагоцитился интервьюер. Ватрухинские вопросы? Нет. На этот раз — о покойном Александре Яковлеве.
Дико хотелось рухнуть, но это интервью Вика просто обязан дать. В память об умершем, а также чтобы подчеркнуть роль «Омнибуса» как главного координационного и экспертного советчика по российским темам. Попросту говоря, во-всякой-бочке-затычки.
