Хайд - Расселл Крейг

Несмотря на взаимное почтение и доверительные рабочие отношения, Хайд знал, что, учитывая приверженность Ринтула соблюдению правил и норм, ни в коем случае нельзя делиться с начальством подробностями своего недуга. Поэтому известие о том, что главный констебль желает видеть его у себя утром после ночного припадка, повергло капитана в легкий трепет.

Кабинет главного констебля находился на верхнем этаже штаб-квартиры Эдинбургской полиции в Старом городе. Окна его выходили на Парламентскую площадь – это тоже был один из призрачных пластов Эдинбурга, здесь обитал фантом национального самоопределения. В домах на этой площади до Акта об унии [16] располагалось правительство Шотландии, заседавшее главным образом в Зале парламента, теперь же все ведомства растворились в многочисленных зданиях, построенных позднее.

Ринтул по обыкновению тепло поприветствовал Хайда, но, едва предложив ему сесть, перешел к делу.

– Это очень скверная история, Эдвард, – с нажимом произнес начальник полиции. – Я говорю об убийстве в Дине. Есть какие-нибудь результаты расследования?

– Слишком мало времени прошло, сэр, – сказал Хайд. – Но я согласен, это весьма необычное убийство, и оно внушает беспокойство. Как вам известно, большинство преступлений, с которыми нам приходится иметь дело, совершаются в определенной среде – это сведение счетов между уголовниками, пьяные драки со смертельным исходом или домашнее насилие. Но тут… – Он пожал массивными плечами. – Тут у нас нечто совершенно иное.

– Именно это мне и не нравится. В городе и так неспокойно, народ пребывает в волнении, и, как вы понимаете, дело легко может обернуться массовой истерией. Полагаю, вы видели заголовки в «Эдинбургском комментаторе»?

– Видел, сэр. Никто из тех, у кого есть хоть капля здравого смысла, не поверит, что это убийство – злодеяние современных ведьм или мифической Темной гильдии, возглавляемой призраком декана Броуди.

– Если вы думаете, что среди эдинбургской черни много таких, у кого есть хоть капля здравого смысла, вы льстите этому городу. Безотносительно к дичайшим спекуляциям «Комментатора» люди уже болтают о маньяке-человекоубийце, который бродит по нашим улицам. Что скажете? Это, по вашему мнению, может быть делом рук маньяка? Нам что, следует ждать новых причудливых убийств? – Ринтул задавал вопросы с таким видом, будто ждал, что Хайд ответит отрицательно.

– По моему мнению, это может быть делом рук нескольких человек, – произнес Хайд и по глазам Ринтула понял, что ответ его не успокоил. – Маньяков или кого бы то ни было. Судя по всему, жертву убили где-то в другом месте, а затем труп принесли к реке Лейт и повесили за ноги на дереве. Физические усилия, необходимые для таких манипуляций, указывают на участие в деле более одного человека. И, по крайней мере, в этом смысле «Комментатор» не ошибся.

– Значит, убийц было несколько?

– Несколько человек действовали заодно, чтобы доставить тело туда, где оно было найдено. Сколько из них участвовали непосредственно в акте убийства, определить невозможно. И пока что, боюсь, мне нечего к этому добавить. Более всего меня тревожит подозрение, что во всем этом деле есть элемент символизма. Нам еще предстоит установить личность убитого, и если выяснится, что он принадлежит к преступному миру, тогда символизм может оказаться простым: это послание от одной банды другой, страшное и омерзительное предупреждение о чем-то.

Эта гипотеза, похоже, немного утешила Ринтула, поэтому Хайд решил, что не стоит пока рассказывать ему о содержимом желудка повешенного. Делать выводы относительно того, насколько важна в этом деле предсмертная трапеза жертвы, состоявшая из зерна и грибов, и важна ли она вообще, все равно пока было рано.

– Вы меня вызвали для того, чтобы поговорить об убийстве в Дине? – спросил он главного констебля.

– Да… но не только. – Ринтул достал из ящика стола и положил перед собой папку с бумагами. – Я получил странный запрос, Эдвард. Скорее даже просьбу. И меня тревожит не столько суть этой просьбы, сколько ее источник. Я не люблю, когда кто-то вмешивается в полицейские дела города. Особенно если этот кто-то работает в Скотленд-Ярде.

– И какие же у Скотленд-Ярда могут быть интересы в Эдинбурге? – спросил Хайд.

– Запрос поступил от суперинтендента Уильяма Мелвилла из Особого ирландского отделения. Это самое Особое ирландское отделение чаще называют просто Особым, поскольку оно наделено обширными полномочиями по расследованию крамолы, заговоров, деятельности анархистов и прочих бунтарей, норовящих дестабилизировать империю.

– Подозрительно похоже на тайную полицию. – Хайд поморщился.

– Может, и так, может, и так, – пробормотал Ринтул. – В любом случае мы должны серьезно отнестись к этому запросу. Мелвилл – а помнится мне, он сам ирландец и раньше возглавлял Королевскую ирландскую полицейскую службу по уголовному сыску в Дублине, – большой специалист по охоте на членов «Фенианского братства» [17] их разномастных последователей, ирландских националистов и прочих анархистов. – Ринтул развернул папку и подтолкнул ее к Хайду по столу. – Меня просят предоставить ему все имеющиеся у нас сведения о Джейкобе Макниле Маккендрике.

– О Коббе Маккендрике? – Хайд нахмурился. – О художнике? Это же тот, который пишет портреты для высшего общества?

– А также слывет ярым шотландским националистом, – добавил Ринтул. – Думаю, суперинтендента Мелвилла больше интересует политическая деятельность Маккендрика, нежели его достижения в изящных искусствах. Так или иначе, правда заключается в том, что у нас на Маккендрика ничего нет. Не было повода составлять на него досье – он не совершал правонарушений сам и никого не подбивал на совершение таковых. Он также никогда не призывал к вооруженному восстанию в Шотландии и не выступал публично в поддержку ирландских мятежников. С местными властями он, впрочем, тоже дружбы не водит. Маккендрик весьма эксцентричен в своих политических, интеллектуальных и социальных взглядах, да и в личном общении тоже, насколько я слышал, но мне совершенно непонятно, почему им мог заинтересоваться Скотленд-Ярд.

Хайд кивнул:

– Я тоже мало что знаю о Маккендрике, сэр, и все мои знания ограничиваются его творчеством. На мой взгляд, он наделен изрядным художественным талантом.

– Видимо, Особое отделение таким образом реагирует на беспокойные настроения, вспыхнувшие в обществе, а может, по каким-то своим резонам пытается эту искру раздуть. Прошлогодние чудовищные убийства в парке «Феникс» в Дублине [18] фенианские бомбометания повсюду, включая январские взрывы в Глазго… Неудивительно, что с тех пор властям за каждым кустом мерещатся члены «Клан-на-Гэль» и «Ирландского республиканского братства».

– Но, как вы сказали, сэр, Маккендрик – шотландский националист, а не ирландский, и он никогда не высказывался в поддержку фениев.

– Думаю, правящие круги боятся, что освободительное движение, подобное ирландскому, поднимется и в Шотландии. У нас здесь нет особых отделений, Эдвард. Мысль о политической полиции претит мне так же, как и вам, но у империи много врагов, и подобные расследования из-за них – насущная необходимость. Боюсь, в Эдинбурге это бремя может упасть на вас.

– Вы хотите, чтобы я сунул нос в дела Кобба Маккендрика?

– Я бы не назвал это так. Пожалуй, точнее будет сказать: я хочу, чтобы вы навели о нем справки. Все, что мне нужно, – это убедить Мелвилла в том, что мы тут не потеряли нюх и не закрываем глаза на потенциальных политических смутьянов, находящихся в нашей юрисдикции. Я имею в виду, что нам надо поскорее от него отделаться, не более того, Эдвард. У вас сейчас много дел поважнее, в том числе недавнее убийство, так что, возможно, вы поручите Маккендрика кому-нибудь из своих офицеров?