Уоррен Мерфи - Последний бой
Когда ему об этом сказали, он чуть не лопнул от возмущения.
– Черт побери, существуют более надежные и безопасные способы передачи информации, чем телевидение!
– Это в сущности не информация, – ответил адмирал, координировавший связи между ЦРУ и ВМФ.
– А что же?
– Телепередачи.
– Последние известия?!
– Не совсем. Телевизионные сериалы без рекламных объявлений: «Пока Земля вертится» – двадцать одна минута и пятнадцать секунд, «Молодой и дерзновенный» – тридцать минут и десять секунд, «На пороге жизни» – двадцать четыре минуты и сорок пять секунд. Общее время трансляции составит около часа.
– Значит, всплыв между Китаем и Северной Кореей под носом у русских я буду принимать «мыльные оперы»? Вы что, все заболели?
– Мы исключили рекламные ролики, – сказал адмирал. – Иначе потребовалось бы час пятнадцать минут.
– Но к чему все это?
– Как правило, мы не посвящаем всех в детали.
– А кто-нибудь в них посвящен?
– Откровенно говоря, капитан, я этого не знаю. Все настолько засекречено, что я даже не уверен, ЦРУ ли руководит операцией. Вы хотите, чтобы я категорически отказался от затеи принимать телепередачи?
– Категорически настаиваю, – ответил капитан Лихи.
– То есть вы откажетесь выполнять задание, если вам придется периодически всплывать на поверхность для приема телепередач?
– Откажусь.
– Я вас понимаю. Попробуем отказаться от телепередач.
К моменту отплытия адмирал с торжествующим видом сообщил:
– Мы победили. – Одетый в штатское, он стоял у боевой рубки «Дартера». – Примете на борт только три сундука.
– А вы никогда не пробовали возить здоровенные сундуки на резиновой лодочке в Западно-Корейском заливе, да еще во время осенних штормов?
– Ваше дело попытаться. Не выйдет – не беда, – сказал адмирал, широко улыбаясь. – Удачи, Ли.
– Благодарю вас, сэр, – ответил капитан Лихи. Он вспомнил, как адмирал подмигнул ему, когда проходил мимо этих сундуков, принайтованных у шпангоута, и постучал в дверь каюты своего пассажира.
– Это капитан Лихи.
– Да, – послышался скрипучий голос.
– Хочу сообщить вам, что мы входим в Желтое море, – сказал капитан Лихи.
– Значит, мы не заблудились – это вы хотели мне сообщить?
– Не совсем. Я хотел бы поговорить с вами насчет высадки.
– Мы уже в Синанджу?
– Нет. В Желтом море, я же сказал.
– Тогда и говорить не о чем.
– Но ваши сундуки слишком тяжелы, и я не уверен, что мои ребята смогут переправить их на берег.
– О, как это похоже на белых людей, – послышался голос из каюты. – Они дали мне единственное судно, которое не в состоянии перевезти имущество.
– Если надо, мы можем перевезти и целый город, но не в кимирсеновскую Северную Корею. Он не принадлежит к числу наших горячих поклонников.
– А почему он им должен быть, если вы не цените подлинное искусство? Не отпирайтесь. Это вы лишили старого человека его последнего удовольствия, помешав ему смотреть дневные телесериалы.
– Сэр, нас бы разбомбили к чертовой матери, если бы мы всплывали для приема передач. Я отказался от них ради вашего же блага. Вы ведь не хотите попасть в плен к китайцам?
– В плен?
– Да, под арест и в тюрьму.
– Еще не рождены те, кто способен пленить Мастера Синанджу. Уходите, вы, жалкое подобие моряка.
– Сэр, сэр...
Но ответа не последовало, пассажир не поднимался на палубу и не откликался на стук в дверь, пока американская подлодка «Дартер» не всплыла, наконец, вблизи Синанджу. Команда была экипирована по погоде, лица матросов скрывали маски с прорезями для глаз. Палуба обледенела, в спину дул колючий холодный ветер.
– А вот и он, – сказал один из матросов, и все с любопытством уставилась на тщедушного старика-азиата, взбиравшегося на палубу. Ветер с китайского побережья раздувал серое кимоно, жидкие пряди бороды развевались.
– Сэр, сэр, мои люди не смогут погрузить ваши сундуки на резиновую лодку. Если даже это и получится, то в море лодка обязательно опрокинется.
– Вы думаете, Мастер Синанджу доверит свои сокровища жалкому подобию моряка из беспомощного морского флота? Поднимите сундуки на палубу и привяжите один к другому, как вагоны поезда. Вы когда-нибудь видели поезд?
* * *И белые люди с круглыми глазами исполнили приказ, и три сундука Мастера Синанджу были связаны вместе и могли плыть по воде. Прозорливый Мастер мудро обзавелся такими сундуками, которые могут держаться на поверхности воды, ибо моряку, который не может доставить по морю груз и не понимает, где заключена правда и красота искусства, нельзя доверять благосостояние деревни.
И одетые в одежду из меха и нейлона, с нежными лицами, защищенными от местных ветров, к которым они не привыкли, белые моряки спустили на воду сделанные из дерева плотником Парк Йи сундуки, которые продолжали служить хозяину и в новых землях, открытых дедом Чиуна в год Собаки. Как раз перед тем, как добрый русский царь продал перешеек северного полуострова под названием Аляска тем же американцам, с которыми потом встретился дед Чиуна.
И сундуки, попав в родные воды, поплыли за легкими желтыми лодками белых людей. Но теперь уже было известно, что не все белые люди имеют белую кожу. Некоторые были черными, некоторые коричневыми и даже желтыми. Но их умы были поражены белизной, так что души их все равно были белыми.
Чиун, Мастер Синанджу, находился в последней лодке рядом со своими сундуками, которые были данью его народу. И вот на темнеющем берегу он увидел прекрасную молодую девушку. Она стояла на скале, возвышавшейся над небольшой бухтой. Но, увы, она была одна.
* * *– Видали когда-нибудь такую уродину? – спросил помощник боцмана, кивком головы указывая на толстолицую кореянку, сидевшую на корточках на мрачных голых камнях.
– Да-а. В зоопарке, – ответил один из гребцов.
– Она, по крайней мере, тепло одета. А у старикашки, должно быть, антифриз вместо крови. Такой ветер и быка превратит в сосульку.
С подлодки, всплывшей в шестистах ярдах от берега, сообщили по рации, что со стороны Синанджу двигается колонна тяжелой техники с зажженными фарами. Возможно, танки.
Командир взвода известил пассажира о приближающейся опасности.
– Вы можете вернуться с нами назад. Мы должны уходить. Немедленно.
– Я дома, – сказал Чиун.
– Значит, вы остаетесь?
– Мне нечего бояться.
– О'кей, приятель. Это ваше дело.
Чиун с улыбкой смотрел, как перепуганные матросы быстро погрузились в лодки и поплыли к своему кораблю, качавшемуся на волнах. Девушка спустилась со скалы, подошла ближе и низко поклонилась. Ее слова показались Чиуну музыкой. Это были слова его детства и тех игр, в которых он постиг тайны ума и тела, а также сил вселенной. Язык родины был сладостен.
– Приветствую тебя, Мастер Синанджу, который спасает от голода деревню и хранит верность законам, глава Дома Синанджу! Наши сердца переполнены любовью и восхищением. Мы радуемся возвращению того, кто покоряет вселенную.
– Милосердно покоряет вселенную, – поправил ее Чиун.
– Милосердно покоряет вселенную, – повторила девушка, которая готовилась целую неделю и беспокоилась лишь из-за слова «восхищение», потому что забывала его чаще остальных. – Милосердно покоряет вселенную.
– Почему ты одна, дитя мое?
– Теперь запрещено соблюдать старые обычаи.
– Кто же это запретил?
– Народно-демократическая республика.
– Эти продажные твари в Пхеньяне?
– Нам запрещено так называть правительство.
– Как же ты отважилась прийти сюда, дитя мое?
– Я внучка плотника, который живет у залива. Наша семья последняя, которая верна старым обычаям.
– Как живут мои братья и братья моей жены? Что с ними?
– Они теперь живут по-новому. А ваша жена давно умерла.
Она, очевидно, хотела скрыть что-то тягостное. И Чиун понял.
– Я знал, что моя жена умерла, – сказал он. – Но ты скрываешь еще что-то. Что же?
– Она предала Дом Синанджу, Мастер.
Чиун улыбнулся.
– Такое в обычаях ее семьи. Это всегда было ее сутью. Не плачь, дитя мое. Во всей вселенной нет более жестокого сердца и более подлой семьи.
– Правительство заставило ее сделать это, – произнесла девушка.
– Нет, – возразил Чиун. – Они не могут заставить сделать то, что не свойственно натуре. Ее семья всегда относилась с завистью к Дому Синанджу, и она входила в наш дом с горечью в сердце. Из-за нее я совершил величайшую ошибку.
При последних словах голос Чиуна задрожал. Он вспомнил, как, уступая настойчивым просьбам жены, дал приют сыну своего брата и как тот, покинув деревню, воспользовался секретами Синанджу для достижения богатства и власти. И этот позор был так велик, что Чиун, чье настоящее имя было Нуич, переставил в нем буквы и стал называться Чиуном, отказавшись от опозоренного имени. Этот позор заставил Чиуна покинуть деревню, чтобы оказывать ей поддержку своим трудом и талантом, И это тогда, когда он мог бы радоваться лучшим годам своей жизни, пребывая в довольстве и уважении окружающих.
