Дэвид Пис - 1974: Сезон в аду
— Она сказала, что моя жизнь в опасности, — улыбнулся Барри, вставая из-за стола.
— Шутишь? Почему?
— А почему бы и нет? Я слишком много знаю.
Мы вместе вышли на парковку.
— Ты ей веришь?
— У них есть данные на каждого из нас. Вопрос только в том, когда они ими воспользуются. — Барри затушил сигарету в гравии.
— А кто это — они?
Барри рылся в карманах, ища ключи от машины.
— У них нет имен.
— Да ладно, — засмеялся я. Три пинты и свежий воздух прибавили мне смелости.
— Есть же отряды палачей. Так почему бы одному из них не заняться Барри Гэнноном?
— Отряды палачей?
— А ты думаешь, это говно только к индийцам и желтым относится? Отряды палачей есть в каждом городе, в каждой стране.
— Ты совсем рехнулся. — Я повернулся и пошел прочь.
Барри поймал меня за руку.
— Их готовят в Северной Ирландии. Им там дают кой-чего для затравки, а потом отправляют домой голодными.
— Отстань ты от меня, — сказал я, вырывая руку.
— А что? Ты действительно веришь, что все эти пабы взрывают ирландские хулиганы в спецовках, которые тусуются за мешками, бля, с удобрениями?
— Ну да, — улыбнулся я.
Барри посмотрел на землю, взъерошил себе волосы и сказал:
— К тебе на улице подходит человек и спрашивает, где найти такой-то адрес. Как ты думаешь, он потерялся или он тебя допрашивает?
Я улыбнулся:
— Большой Брат?
— Он наблюдает за тобой.
Я взглянул на сереющее небо и сказал:
— Если ты ей правда поверил, то надо кому-то об этом сообщить.
— А кому я могу сообщить? Слугам закона? Эти люди и есть закон, мать их ети. Жизнь каждого в опасности.
— Ну так зачем тогда жить? Почему бы не покончить с собой, как Гарланд?
— Потому что я верю в добро и зло. Я верю, что предстану перед судом и судить меня будут не они. Так что пошли они все на хер, вот что я тебе скажу.
Я посмотрел на гравий под ногами, мне хотелось отлить.
— Ну, ты едешь или нет, придурок? — сказал Барри, поворачивая ключ в замке.
— Мне в другую сторону.
Барри открыл дверь.
— Ну, тогда до встречи.
— Ага, увидимся. — Я повернулся и пошел по парковке.
— Эдди!
Я повернулся и прищурился на бледнеющее зимнее солнце.
— Значит, у тебя никогда не возникало непреодолимое желание спасти нас всех от зла?
— Нет, — крикнул я через пустую парковку.
— Врешь, — засмеялся Барри, закрывая дверь машины и заводя двигатель.
15:00, воскресенье, Кастлфорд, в ожидании автобуса на Понтефракт и, слава богу, вдали от безумств Барри Гэннона. Три с половиной пинты — и я почти рад вернуться к своим крысам.
Крысолов: история, тронувшая сердца йоркширского народа.
На дороге показался автобус — я выставил большой палец.
Крысолов: Грэм Голдторп, опустившийся учитель музыки, ставший официальным городским крысоловом, задушивший чулком свою сестру Мэри и повесивший ее в камине в прошлый Хэллоуин.
Я заплатил водителю и пошел в самый конец одноэтажного автобуса — покурить.
Крысолов: Грэм Голдторп, унявший с помощью дробовика свое неспокойное сознание, в котором роились видения бесконечных нашествий грязных бурых крыс.
Мэнди сосет пакистанцам — гласила надпись на спинке сиденья передо мной.
Крысолов: история, близкая сердцу Эдварда Данфорда, спецкорреспондента по криминальной хронике Северной Англии, бывшего писаки с Флит-стрит, блудным сыном вернувшегося на родной Север и потрясшего страну этим жутким рассказом и видениями бесконечных нашествий грязных бурых крыс.
Йоркширские Белые — гласила надпись на спинке следующего сиденья.
Крысолов: моя первая история в «Пост»; спасибо божьему провидению, отправившему одновременно отца и Джека, мать его, Уайтхеда в больницу.
Я попросил водителя остановиться, желая, чтобы Джек Уайтхед сдох.
Я вышел из автобуса в конец понтефрактского дня. Я загородил сигарету полой старого отцовского пальто и лишь с третьей попытки победил порывы зимнего ветра.
Обитель Крысолова.
Чтобы дойти от остановки до тупика Уиллман-Клоуз, нужно ровно столько времени, сколько требуется, чтобы выкурить одну сигарету. Туша бычок об асфальт, я чуть было не наступил на собачье дерьмо.
Собачье дерьмо на Уиллман-Клоуз — это очень сильно разозлило бы Грэма Голдторпа.
Было уже темно, и почти у каждого дома стояла елка, украшенная рождественскими огнями. Но только не у Энид Шеард, этой жалкой сучки.
И не у Голдторпов.
Проклиная свою жизнь, я постучался в стеклянную дверь бунгало, прислушиваясь к лаю огромной эльзасской овчарки по кличке Гамлет.
Во время моего весьма короткого ангажемента на Флит-стрит я видел такое сотни раз. Родственники, друзья, коллеги и соседи умерших или обвиняемых — те самые люди, которых якобы обижало, ужасало, оскорбляло и даже приводило в ярость само упоминание о деньгах в обмен на информацию, — звонили месяц спустя с такой неожиданной готовностью, с таким внезапным желанием помочь и с такой, мать их, невероятной жадностью. Родственники, друзья, коллеги и соседи умерших или обвиняемых звонили и просили денег в обмен на информацию.
— Кто там? Кто там? — Жалкая сука даже не включила свет в прихожей, не говоря уже о том, чтобы открыть дверь.
— Это Эдвард Данфорд, миссис Шеард. Из «Пост», помните? — прокричал я из-за двери.
— Конечно, помню. Сегодня воскресенье, мистер Данфорд! — Она пыталась перекричать лай своего эльзасца.
— Мой редактор, мистер Хадден, сказал, что вы звонили и хотели поговорить с одним из его репортеров, — крикнул я через рифленое стекло.
— Я звонила в прошлый понедельник, мистер Данфорд. Я занимаюсь делами в рабочее время, а не в божье воскресенье. Я была бы благодарна вам и вашему начальству, если вы поступали бы так же, молодой человек.
— Прошу прощения, миссис Шеард. Мы были очень заняты. Я приехал издалека, и обычно я не работаю… — Бормотал я, пытаясь понять, наврал мне Хадден или просто перепутал дни.
— Ну, что я могу сказать, надеюсь, вы захватили для меня деньги, мистер Данфорд, — проговорила миссис Энид Шеард, открывая дверь.
Не имея при себе ни гроша, я вошел в темный узкий коридор, насквозь провонявший эльзасцем Гамлетом. А я-то надеялся, что мне никогда больше не придется терпеть эту вонь.
Вдова Шеард (как минимум семьдесят лет раздражения) проводила меня в гостиную, и я снова оказался с ней в полумраке, в компании ее памяти и лжи; снаружи Гамлет скреб стеклянную дверь, ведущую в кухню.
Я сел на край дивана и произнес:
— Мистер Хадден сказал, что вы хотели поговорить…
— Я с этим вашим мистером Хадденом вообще не разговаривала…
— Но ведь вам есть что рассказать нам о событиях, произошедших в соседнем доме? — Я пялился на пустой экран телевизора и видел там мертвые глаза Жанетт Гарланд, Сьюзан Ридьярд и Клер Кемплей.
— Я была бы благодарна вам, мистер Данфорд, если бы вы не перебивали меня, когда я говорю.
— Прошу прощения, — сказал я; желудок мой отзывался на каждую мысль о миссис Гарланд.
— Мне кажется, от вас пахнет алкоголем, мистер Данфорд. Я предпочла бы встретиться с этим вашим милым мистером Уайтхедом. И прошу заметить, не в воскресный день.
— Вы говорили с Джеком Уайтхедом?
Она улыбнулась тонкими губами.
— Я говорила с неким Уайтхедом. Он не назвал мне своего имени, и я не стала спрашивать.
Внезапно мне стало жарко в ее холодной черной каморке.
— Что он вам сказал?
— Он сказал, что мне надо поговорить с вами, мистер Данфорд. Что он лично не занимается этим делом.
— Что еще? Что он еще сказал? — У меня перехватило дыхание.
— Если вы позволите мне закончить…
Я придвинулся ближе к стулу вдовы.
— Что еще?
— Право, мистер Данфорд. Он сказал, чтобы я дала вам ключ, но я ответила…
— Ключ? Какой ключ? — Я почти перебрался с дивана к вдове на колени.
— Ключ от соседнего дома, — гордо объявила она.
Внезапно дверь на кухню распахнулась с грохотом и громоподобным лаем Гамлета, ворвавшегося в комнату и принявшего прыгать между нами, облизывая наши лица мягким горячим и мокрым языком.
— Право, Гамлет, этого достаточно.
На дворе уже была ночь, и миссис Энид Шеард никак не могла разобраться с ключами от бунгало Голдторпов. Наконец она повернула ключ в замке, и я вошел.
Месяц назад полиция отвечала категорическим отказом на все просьбы осмотреть место трагедии, а Энид Шеард даже не попыталась намекнуть, что имеет туда прямой доступ, но вот я оказался в кухне Голдторпа, в логовище Крысолова.
Свет не включался.
— Наверное, все отрезали, — прошептала миссис Шеард с порога.
