Роберт Шей - Левиафан
— О да, конечно, — согласился Малаклипс. — Добро и зло — две стороны одной медали. Но эту медаль выплавили иллюминаты. Понимаешь, они считали, что у них есть все основания проповедовать массам христианскую этику. Что такое Джон Гилт?
Джо вспомнил собственные слова, сказанные несколько лет назад Джиму Картрайту: «Порой я думаю: а не работаем ли мы на них, все до единого?» На самом деле тогда он так не думал, но в данный момент допускал, что, возможно, так оно и есть. Не исключено, что как раз сейчас, полагая, что спасает род человеческий, он выполняет работу иллюминатов. Как и Челине, уверенный в том, что спасает Землю.
— Где ты познакомился с Шерифом Джимом, Джо? — улыбаясь и глядя затуманенным взором, спросил Джордж.
Джо уставился на него:
— Что?
— Отсутствие волос объясняет, почему Груад и его последователи обожали рептилий, — продолжал Малаклипс, поправляя на носу очки с толстыми стёклами. — Они ощущали глубокое внутреннее родство с рептилиями. Одним из их символов был змей, кусающий себя за хвост. Он олицетворял не только груадовских змееподобных убийц, но и другие его эксперименты с рептилиями.
Все ещё потрясённый вопросом, который задал ему Джордж, но не желавший разбираться в этом дальше, Джо сказал:
— По всему миру существуют самые разные мифы о змеях.
— И все они восходят к Груаду, — пояснил Малаклипс. — Змеиный символ и катастрофа Атлантиды положили начало мифу об искушении Адама и Евы змеем. Они пали, обретя знание добра и зла. Точно так же, познав моралистскую идеологию змея-учёного Груада, пала Атлантида. А вспомни древнескандинавский миф о кусающем себя за хвост Мировом Змее, который удерживает Вселенную, не давая ей распасться. Иллюминатский змеиный символ лежит в основе мифов и легенд разных народов. Это и медный змей Моисея, и пернатый змей ацтеков, и орёл, пожирающий змею, у тех же ацтеков. Это и кадуцей Меркурия, и Святой Патрик, изгнавший змей из Ирландии. А ещё балтийские сказки о змеином царе, легенды о драконах, стерегущих сокровища, о Лох-несском чудовище и великое множество других историй, в которых змеям приписываются сверхъестественные способности. Само имя «Груад» происходит от атлантического слова, которое переводится в зависимости от контекста либо как «червь», либо как «змей», либо как «дракон».
— Я бы сказал, что он был всеми тремя, — заметил Джо. — Насколько я могу о нем судить.
— Сегодня я видел Лох-несское чудовище, — произнёс Джордж. — Хагбард говорил о Несси в женском роде, и это меня удивило. Но вообще-то я впервые слышу всю эту змеиную историю. Я считал символом иллюминатов глаз в пирамиде.
— Большой Глаз — их самый главный символ, — сказал Малаклипс, — но вовсе не единственный. Есть ещё Розовый Крест. Однако больше всего тиражируется змеиный символ. Глаз в пирамиде и змей часто фигурируют вместе. В комбинации они символизируют морское чудовище, Левиафана, чьи щупальца изображаются в виде змей, а тело представлено глазом в пирамиде. Считается, что каждое щупальце Левиафана обладает собственным мозгом, и это ужасно. Символ свастики, широко распространённый в этих краях несколько десятилетий назад, изначально был стилизованным изображением Левиафана с его многочисленными щупальцами. В первых вариантах у свастики не четыре загнутых конца, а больше, и в её центре часто изображался треугольник и даже глаз в треугольнике. Общеизвестная переходная форма свастики — треугольник, углы которого загибаются, образуя щупальца. На каждый из трех углов приходится по два щупальца. Польские археологи обследовали одну пещеру кроманьонского периода — это вскоре после падения Атлантиды. Так вот, там на стене была изображена пирамида с охряным глазом в центре и двадцатью тремя закручивающимися вокруг неё щупальцами.
Появилась Мэвис, и Джордж затаил дыхание. Она успела сменить крестьянский наряд на дразнящие мужское воображение облегающие кожаные бриджи, подчёркивающие округлые изгибы ягодиц. В этих бриджах её ноги казались просто фантастически длинными.
— Ух ты, шикарная женщина, — поперхнулся Джо.
— Ты её не знаешь? — спросил Джордж. — Значит, здесь я тебя опередил. Сейчас я вас познакомлю.
Когда Мэвис подошла, Джордж сказал: — Мэвис, это Джо Малик — парень, посадивший меня в камеру, из которой ты меня вытащила.
— Это не вполне справедливо, — возразил Джо, с улыбкой беря Мэвис за руки, — но я действительно отправил его в Мэд-Дог.
— Извините, — сказала Мэвис, высвобождая руки. — Я хочу поговорить с Хагбардом.
Она удалилась. Джо и Джордж растерянно смотрели ей вслед. Малаклипс улыбался.
В зал вошёл высокий сурового вида чернокожий мужчина, как и все присутствующие одетый в костюм баварского крестьянина. Он подошёл к Хагбарду и обменялся с ним рукопожатием.
— Эй, да это же сам Отто Уотерхаус, печально знаменитый убийца копов и коп-убийца! — прогремел Хагбард, отхлебнув пива из своей громадной кружки.
На мгновение лицо Уотерхауса исказила обида; он сел и, прищурившись, обвёл взглядом зал.
— Где моя Стелла? — угрюмо спросил Уотерхаус.
Джордж почувствовал, как у него закипела кровь. Он знал, что у него нет никакого права претендовать на Стеллу. Но ведь такого права не было и у этого мужика. Единоличное обладание партнёром — единственный вид сексуальных отношений, не практиковавшийся дискордианцами и их союзниками. Дискордианцев объединяло что-то вроде всеобщей племенной любви. Наверное, холодный сторонний наблюдатель назвал бы это «промискуитетом», но такой термин, как понимал его Джордж, подразумевал лишь физическое использование тела партнёра для сексуального удовлетворения и исключал эмоциональную составляющую. Дискордианцы же были слишком близки и слишком связаны друг с другом, чтобы к их сексуальной жизни подходило слово «промискуитет». Джордж любил их всех: Хагбарда, Мэвис, Стеллу, других дискордианцев, Джо, Гарри Койна и, возможно, даже Отто Уотерхауса.
— Стелла отправилась на корабль, Отто, — сказала Мэвис. — Она присоединится к нам, когда будет нужно.
Хагбард тяжело поднялся со стула.
— Прошу тишины! — прокричал он.
В прокуренном зале наступила тишина. Все с любопытством смотрели на Хагбарда.
— Сейчас мы все в сборе, — сказал он. — И я должен сделать объявление. Я хочу, чтобы вы выпили со мной по случаю объявления помолвки. — Помолвки? — послышался чей-то недоверчивый выкрик.
— Заткнитесь на хрен, — прорычал Хагбард. — Сейчас говорю я, и если меня ещё раз кто-нибудь перебьёт, я вышвырну его вон. Да, я говорю о помолвке. За которой последует свадьба. Послезавтра, после имманентизации Эсхатона, когда все это будет позади, — поднимите ваши кружки — мисс Портинари обвенчает меня с Мэвис на борту «Лейфа Эриксона».
Джордж замер, пытаясь осознать смысл сказанного. Он переводил взгляд с Хагбарда на Мэвис, и его глаза наполнялись слезами. Потом он встал, аккуратно, стараясь не расплескать ни капли, поднял свою кружку и с криком «Вот тебе!» запустил её в голову Хагбарда.
Хагбард, смеясь, небрежно качнулся в сторону, и кружка угодила в картину, прямо в нарисованную голову императора Генриха Четвёртого. Судя по всему, холст был натянут на доску — кружка разлетелась на куски, не оставив на портрете ни царапины. Подбежавший официант, укоризненно поглядывая на Джорджа, стал вытирать разлившееся пиво.
— Прошу прощения, — сказал Джордж. — Я не хотел портить произведение искусства. Тебе не следовало дёргать головой, Хагбард. Было бы меньше ущерба. — Джордж набрал в лёгкие воздуха, поднял руку ладонью вверх и прорычал: — Грешники! Грешники в руках гневного Бога! Все вы пауки в руках Господа! Он держит вас над огненным котлом.
Заметив, что присутствующие умолкли и уставились на него, Джордж опустил руку. Постояв так мгновение, он иссяк и упал на руки Джо Малику.
— Красиво, — сказал Хагбард. — Просто замечательно.
— Ты это имел в виду, когда сказал, что отнимешь у него женщину? — сердито спросил Джо, аккуратно усаживая Джорджа на стул. — Да ты просто садист и мерзавец.
— Это лишь первый шаг, — ответил Хагбард. — И потом, я же сказал, что это временная мера. Ты видел, как он запустил в меня кружкой? Его замысел был великолепен. Он размозжил бы мне голову, если бы я не был готов к его броску.
— Жаль, что у него не получилось, — буркнул Джо. — Значит, ты врал насчёт обручения с Мэвис? Ты сказал это просто так, желая вывести Джорджа из себя? — Конечно, нет, — сказала Мэвис. — Мы с Хагбардом досыта нахлебались одинокой жизни, перебиваясь чем придётся. И я никогда не найду другого мужика, который бы лучше соответствовал моей системе ценностей, чем Хагбард. Никто другой мне не нужен.
Как будто желая доказать, что она говорит правду, Мэвис опустилась на колени и поцеловала волосатый подъем стопы Хагбарда.
