Антон Леонтьев - Обратная сторона смерти
В голове словно щелчок раздался, и очередная пластина пазла легла на отведенное ей место, сцепившись с прочими пластинами и создавая причудливый, единственно верный узор.
А кто вообще сказал, что Татьяна разговаривала с секретаршей? Собственно, только сама собеседница!
Да, Татьяна звонила на телефон профессора, ответить должна была секретарша. Но кто гарантирует, что трубку сняла именно блондинка, любительница старомодных платьев?
Вот именно, никто. На ее месте мог оказаться кто угодно.
К примеру, Марк Шатыйло. Маньяк, отлично подделывавший чужие голоса, акцент, выговор. Маньяк, обладавший заурядной, бесцветной внешностью – и умевший принять любую личину. Маньяк, являвшийся виртуозным имитатором и по совместительству людоедом.
Маньяк, существовавший только на страницах ее нового романа.
Но вне страниц, в реальной жизни, имелся иной маньяк, который, помимо ее самой, автора книги, знал, кто такой Марк Шатыйло. Человек, читавший роман о нем и бывший в курсе всех его привычек, манеры поведения – и манеры убийств.
И этот некто, похоже, вообразивший себя Марком Шатыйло, тенью следовал за писательницей по миру. И, по всей видимости, даже говорил с ней, выдавая себя за секретаршу профессора Шахта.
Но если сталкер говорил с ней вместо блондинки, то что произошло с подлинной секретаршей?
Татьяна вспомнила, что видела, как из кабинета профессора за ней, готовившейся сесть в такси, кто-то наблюдает. И у нее еще тогда мелькнула мысль: этот некто – не профессор Шахт.
А что, если интуиция не подвела? И из кабинета профессора на нее взирал не врач, а Марк Шатыйло? Точнее, больной фанат, сталкер, сумасшедший поклонник, возомнивший себя книжным героем, кровожадным маньяком?
С учетом того, что этот чокнутый проник к ней в квартиру и умудрился добраться до нового романа, он, приложив гораздо меньше усилий, мог оказаться в приемной профессора Шахта. И сделать с профессором и с его секретаршей все что угодно!
Только зачем? Разве они ему навредили? В чем-то перед ним провинились?
Похоже, только тем навредили, в том провинились, что были знакомы и общались с ней, с его «объектом» – Татьяной Журавской.
Писательница нервно заерзала на сиденье. Надо срочно связаться с профессором Шахтом и узнать, все ли с ним в порядке, не произошло ли чего дурного с его секретаршей! Потому что если некто вообразил себя Марком Шатыйло, то сие означает: этот субъект готов на все.
Буквально на все.
На самое гадкое, кровавое, ужасное убийство.
Татьяна неожиданно подумала: не сочини она образ Марка Шатыйло вкупе с его психованной мамочкой, ничего бы и не приключилось. Но нет, так думать нельзя, автор книги не несет ответственности за расшатанную психику и больные фантазии каких-то своих читателей-поклонников.
Кроме того, если у человека проблемы с головой, он мог вообразить себя любым другим героем ее романов – иным преступником, иным маньяком, каковых в произведениях Татьяны Журавской предостаточно. Но Марк Шатыйло, вне всяких сомнений, наиболее колоритный образ.
Отчего зло зачастую привлекательнее добра? Не потому ли, что человек смотрит на зло, как в бездонный колодец, видя собственное, искаженное отражение на тихой, маслянистой поверхности… И понимает, что в действительности смотрится в зеркало…
Самолет неожиданно затрясло. Освещение вдруг погасло, остались лишь аварийные огни. Раздались испуганные крики пассажиров. Татьяна вцепилась в подлокотники, видя, как по иллюминатору стегают серебристые нити ливня.
Кажется, они угодили в грозу. Будет забавно, если лайнер сейчас упадет – и вместе с ней исчезнет и новый роман. Хотя его-то рано или поздно найдут на жестком диске ноутбука, лежащего в сейфе.
Только роман будет без финала. Так же, как и ее жизнь. Татьяна не узнает, кто ее преследует и почему.Однако самолет совершил на удивление мягкую посадку – и аплодисментам пассажиров не было конца.
Журавская выскользнула из салона первой и, не пройдя еще пограничного контроля, зарулила в туалет и там включила мобильный. За прошедшие часы ей никто не звонил. Она набрала номер австрийской клиники. Когда на другом конце откликнулся женский голос, Татьяна представилась и попросила соединить ее с профессором Шахтом.
Работница клиники замялась, попросила подождать. Писательница, запершись в кабинке, услышала, как в туалет кто-то вошел. Раздались шаги – тихие, осторожные. Показавшиеся такими знакомыми.
Точно так звучали шаги Марка Шатыйло – вернее, того психа, который, вообразив себя героем ее книги, пробрался к ней в квартиру.
Татьяне вдруг стало ужасно страшно, руки мгновенно вспотели. Как маньяк мог пробраться в зону прилета? Он что, работник миграционной службы? Или таможни? Или, быть может, аэропорта?
Но кто сказал, что сталкер проник сюда каким-то замысловатым, сложным образом? Ведь элементарно мог прилететь в Москву вместе с ней!
Мысль о том, что человек, преследовавший ее, находился в одном с ней самолете, еще больше напугала Татьяну. Всех пассажиров она, конечно же, не видела, но те, на кого обратила внимание, произвели впечатление вполне нормальных, вменяемых граждан. Не было среди них подозрительного типа – подозрительного своей невзрачностью и заурядностью. Ведь если сталкер косит под Марка Шатыйло, то он должен выглядеть именно невзрачным, заурядным.
Ручка кабинки, в которой заперлась Татьяна, плавно пошла вниз. Журавская, почувствовав, что вот-вот грохнется в обморок, осторожно сползла по стенке, присев на корточки.
И заметила в щель под дверцей ярко-красные туфли на высоких каблуках, ноги в ажурных черных колготках. Туалет ведь был женский, поэтому следом за писательницей в него вошла, естественно, женщина.
Или тот, кто женщиной прикидывался.
Татьяна вспомнила сцену из последнего романа: в самом начале эффектная брюнетка вдруг кидается на свою попутчицу – и та, пытаясь (впрочем, безрезультатно) спастись, вцепляется в волосы противницы, которые оказываются париком, и вдруг понимает, что на ее жизнь покушается не женщина, а переодетый мужчина.
Ручка задергалась, кто-то изо всех сил ломился в кабинку. А ведь обычному человеку сразу бы стало понятно, что та занята.
Но дело было в том, что Татьяна столкнулась не с обычным человеком, а с клоном выдуманного ею Марка Шатыйло.
– Здесь занято, – еле шевеля сухими губами пробормотала она.
Как будто короткое словцо, подобно магической формуле, могло отпугнуть исчадие ада, находившееся за тонкой створкой…
– Оставьте меня в покое! – не выдержав, крикнула Журавская, видя, как ручка продолжает дергаться. – Прошу вас, уйдите! Ну, пожалуйста, Марк!
Она сама поразилась тому, что назвала преследователя именем своего книжного злодея.
И, о чудо, это оказало воздействие. Ручка резко ушла вверх, дверца перестала трястись. Раздались цокающие шаги – тот, кто в красных туфлях с высокими каблуками зашел в дамский туалет, удалился.
Татьяна услышала женские голоса – в туалете оказались говорливая мамаша с дочерью-подростком.
Так почему Марк скрылся? Писательница уже свыклась с тем, что называет неизвестного в ее рассуждениях Марком Шатыйло. Смутился, услышав свое имя? Точнее, имя, которое он себе взял? Сбежал, потому что его спугнуло появление мамаши с дочкой?
Или она просто напридумывала себе невесть что, и дамой в красных туфлях на высоком каблуке была иностранка, не понимавшая того, что говорила ей по-русски Татьяна? Хотя надо было быть на редкость нерасторопной иностранкой, чтобы не осознать, что кабинка занята.
Или…
Или Марк просто передал ей… привет? И вполне вероятно, что он не упустил возможности, приняв женский облик, лететь одним рейсом вместе со своим «объектом».
– Фрау Журавски! – услышала Татьяна в трубке мужской голос, говоривший по-немецки с явным австрийским акцентом.
Детективщица вздрогнула: она ведь уже забыла, что работница клиники попросила ее подождать.
Только это был не профессор Шахт, что собеседник тотчас подтвердил:
– У аппарата главный инспектор уголовной полиции города Брегенца Уве Штрайл.
В соседней кабинке зашумела вода, сливаясь в унитазе, и Татьяна, прижав мобильник к уху, произнесла по-немецки чуть громче:
– Но я хотела побеседовать с профессором Шахтом!
– Сожалею, фрау Журавски, но в данный момент это невозможно, – отчеканил инспектор. – Могу ли я узнать, отчего вы желаете поговорить с герром профессором?
Татьяна поднялась наконец на ноги, затем уселась на крышку унитаза и, отметя мысль о том, что препирательство в туалете с австрийским полицейским чином – верх фантасмагории, ответила:
– А могу ли я узнать, отчего невозможно побеседовать с профессором? И почему именно вы находитесь у аппарата?
