Дэвид Хьюсон - Вилла загадок
Что отличало Нери от коллег-преступников, так это маниакальная система контроля, установленная им в пределах собственной "семьи". Большинство боссов его ранга давно уже не утруждали себя повседневной работой по управлению своей преступной организацией. А вот Нери никогда не покидал передовой – это вошло у него в привычку еще со времен Тестаччо. Он слишком любил свое дело. Говорили, что время от времени он лично творил расправу, причем с той же жестокостью, которую проявлял в молодости. Возможно, один из его прислужников в это время держал провинившегося. Фальконе слишком часто заглядывал в его пустые серые глаза, чтобы не понимать, какое удовольствие это ему доставляет.
Хорошо зная непостоянную и изменчивую натуру Нери, Фальконе, прочитав последнюю страницу отчета, все понял. Уоллис и Нери сначала были лучшими друзьями. Их семьи ужинали вместе. За шесть недель до смерти Элеанор Джеймисон и Уоллис провели некоторое время с семьей Нери в одном из их обширных поместий на Сицилии. Была заключена какая-то неизвестная сделка. Американцы остались довольны – как и местные бандиты.
Затем, приблизительно в момент исчезновения девушки, отношения внезапно омрачились. Ходили слухи, что, находясь на Сицилии, Уоллис через голову Нери провел там переговоры с одним из старших боссов, о чем Нери должен был скоро узнать. Говорили также о неудачной сделке по наркотикам, оставившей американцев без денег, что, конечно, привело их в бешенство. Нери никогда не упускал возможности присвоить себе каждый доллар, проходивший через его руки, – даже сверх своей "законной доли".
Между Уоллисом и Нери произошла бурная сцена. Один информатор сообщал даже, что они подрались. После этого оба попали в немилость к своему начальству. Нери лишился роли посредника с американцами. Уоллис тоже получил нагоняй, хотя прожил в Риме еще полгода, в основном занимаясь спасением собственной репутации. Это был сложный период. Два месяца спустя помощника Уоллиса нашли с перерезанным горлом в машине, стоявшей возле борделя в Тестаччо. Вскоре после этого один из находившихся на содержании у Нери полицейских был найден мертвым – он якобы совершил самоубийство. Фальконе размышлял, нет ли здесь связи. Может, нынешняя находка полумумифицированного тела вновь заставит старые призраки подняться из могил? А если это произойдет, как будут теперь развиваться события, когда ДИА все время заглядывает ему через плечо?
Лео Фальконе взглянул на часы. Начало первого. Подумав о сложностях, связанных с делами известных гангстеров, он достал записную книжку и набрал номер.
– Да?
Холодный, равнодушный голос Ракеле д'Амато все еще имел над ним определенную власть. Фальконе на миг усомнился, звонит ли он ей ради дела или по личным причинам. "И то и другое, – подумал он. – И то и другое..."
– Интересно, где ты сейчас? Кому ни позвоню, все дома, лежат больные в постели.
Она ответила не сразу:
– Теперь я провожу в постели гораздо меньше времени, Лео. Даже больная.
В ее голосе звучал намек. Фальконе понимал, что она имеет в виду, или по крайней мере думал, что понимает. После того как их связь оборвалась, в ее жизни никто больше не появился. Фальконе проверял это время от времени.
– Может, найдешь пару часов со мной пообедать? – спросил он.
– Пообедать? – Ракеле явно обрадовалась. – Что за сюрприз! Когда?
– Сегодня. В баре, куда мы ходили раньше. Я был там вчера вечером. Они получили из Тосканы новое белое вино. Ты должна его попробовать.
– Я не пью вино за обедом. Это удел полицейских. Кроме того, у меня уже назначена встреча. Я спешу. У нас тоже сегодня все болеют.
– Тогда вечером. После работы.
– Неужели по вечерам ты теперь не работаешь, Лео? – вздохнула она. – Что случилось?
– Ничего не случилось. Просто я подумал...
Фальконе смешался. Она всегда говорила, что их разлучила работа. Это было не так. Их разлучили его чувство собственника и страсть к ней, которая никогда не встречала должного ответа.
– Не извиняйся, – сухо сказала она. – Для меня это теперь не проблема. Уже не проблема.
– Прости.
– Не стоит просить прощения. – В голосе Ракеле прозвучала новая нотка. Серьезная, профессиональная. – Ты нашел тело. Это не девочка Уоллиса?
– Да, это она, – вздохнул Фальконе, прикидывая, кто мог проговориться.
– Не злись, Лео. Я ведь тоже работаю.
Труп пролежал в морге две недели, так что любой мог увидеть татуировку и сделать элементарный вывод. Догадаться, кто именно проболтался, было невозможно.
– Конечно. И у тебя неплохо получается, Ракеле.
– Спасибо.
И зачем только судьба свела его с двумя юристками, а не с другими женщинами, чуть менее любопытными? И чуть более склонными прощать.
– Что ж, тогда мы встретимся! – объявила она. – Я тебе позвоню. А сейчас мне надо идти.
Она даже не спросила, устроит ли это его. Ракеле ничуть не изменилась.
– Лео!
– Да? – Он знал, что она скажет.
– У меня к тебе чисто профессиональный интерес. Не более того. Надеюсь, ты это понимаешь?
Лео Фальконе это понимал, но не переставал надеяться.
* * *Перейдя оживленную улицу, Коста направился к Кампо деи Фьори. Когда-то он жил здесь и с этим местом было многое связано. Иногда он скучал по Кампо. В те годы он был молодым и наивным, судьба еще не успела как следует его обкатать. Здесь он испытал первые мимолетные увлечения, которые Джанни Перони, вероятно, вообще не признал бы за любовную связь. Да и само это место притягивало его к себе, хотя мощенную булыжником площадь в лучшем случае можно было назвать неопрятной, а рынок привлекал слишком много туристов. Цены здесь зашкаливали. Тем не менее это был кусочек настоящего Рима, живое сообщество, никогда не отрывавшееся от своих корней. Пройдя по виа деи Джуббонари на площадь, Коста, как всегда, испытал прилив удовольствия.
Торговля шла бойко – продавали раннюю капусту, цикорий, калабрийский сыр и сочные апельсины из Сицилии, пролежавшие холодное время на складе и теперь годившиеся разве что на сок. Грибной ряд ломился от всякого рода даров леса, включая свежие опята и сушеные белые. В углу теснилась кучка торговцев рыбой и морскими гребешками, гигантскими креветками и мешками свежих мидий. Протолкавшись вперед, Коста в одиноко стоявшем фургоне с надписью "Алиментари"[16] купил себе кусок пармезана.
– У нас есть хороший прошутто[17], синьор полицейский, – узнав его, сказала какая-то женщина. – Вот смотрите...
Она показала на розовый окорок. Если бы Ник Коста ел мясо, лучшего, пожалуй, было бы не найти во всем Риме.
– Я – пас.
– Вегетарианство – противоестественная привычка, – заметила женщина. – Приходите, когда у вас будет время, и мы с вами подробно все обсудим. Вы меня беспокоите.
– Господи! – воскликнул Коста. – Слишком много людей обо мне беспокоятся.
– Это значит, что у вас не все в порядке.
Прошутто он все-таки взял. Но, отойдя подальше, отдал его чумазому мальчишке из косовских албанцев, попрошайничавшему на площади, скверно играя на древней скрипке. После этого он передал его отцу банкноту в десять евро. Еще один ритуал, который он давно перестал исполнять – ежедневно, два раза в день, как учил его покойный отец. Пребывание в Кампо напомнило ему о том, почему это так важно. Он провел слишком много времени наедине с собой, сидя взаперти в своем деревенском доме и предаваясь размышлениям. Иногда нужно выбираться наружу – и будь что будет.
Протолкавшись сквозь толпу в Иль Форно и попробовав пиццу "бьянка", соленую, только что из печи, он вдруг увидел сцену, заставившую его остановиться. Лео Фальконе был прав: Кампо привлекает к себе туристов, а с туристами всегда связаны какие-то неприятности. Карманники, кидалы, а иногда кое-что и похуже. Здесь всегда дежурят полицейские, в форме и в штатском. Карабинеры тоже любят здесь ошиваться. Припарковывают в самых неудобных местах свои сверкающие "альфы" и стоят, облокотившись на капот, рассматривают толпу из-за черных стекол дорогих солнцезащитных очков, красуясь в отутюженной темной форме.
Коста всегда старался избегать их общества. Ему хватало соперничества в самом полицейском участке. Демаркационная линия, разделяющая эту армейскую службу и гражданскую полицию, была довольно неясной. Они могли арестовывать одних и тех же людей в одних и тех же местах. В большинстве случаев вопрос сводился к тому, кто появился первым. Старая шутка гласила, что красавчики поступают в карабинеры ради формы и женщин, а умные и уродливые отправляются в гражданскую полицию, поскольку это максимум того, что они могут получить. Нельзя сказать, чтобы она была большим преувеличением.
Сейчас парочка карабинеров стояла навытяжку перед своим автомобилем, а стройная светловолосая женщина горячо объясняла им что-то на ломаном итальянском, размахивая большой фотографией.
