Джон Гришэм - Пора убивать
Незнакомцы исчезли. Барри с трудом удалось восстановить дыхание. Он осторожно растирал шею и затылок. Его окружала темнота. Ему никуда не хотелось идти.
Глава 42
Еще до рассвета к десяткам, если не сотням маленьких негритянских церквей, разбросанных по северным районам штата, начали тянуться люди, неся в руках корзинки с провизией, термосы, складные столы и стулья, бутыли с водой, рассаживаясь по школьным и церковным автобусам. Они приветствовали друг друга, взволнованно обмениваясь информацией о ходе суда. В течение нескольких последних недель они только и делали, что читали и говорили о Карле Ли. Теперь настало время помочь действием. Многие из них были уже совсем пожилыми, однако рядом с ними можно было видеть и целые семьи — с детьми и даже игрушками. Когда автобусы были полны, люди начинали занимать места в машинах. Они распевали гимны и молились. Распоряжавшиеся всем святые отцы подавали команду выдвигаться на окутанные предутренней дымкой шоссе. К восходу солнца дороги, которые вели к округу Форд, оказались забитыми потоками машин.
Прилегавшие к центральной площади улицы были не в состоянии вместить все транспортные средства. Автомобили останавливались там, где можно, люди выходили.
Маленький полковник, только что закончив свой завтрак, стоял в центре разбитого на лужайке лагеря и наблюдал за происходящим. Со всех сторон к площади направлялись автобусы и машины, многие не переставая сигналили. Перегораживавшие улицы баррикады пока держались. Полковник рявкал команды, гвардейцы сбрасывали с себя остатки сна. Новое развлечение! В половине восьмого полковник связался с Оззи и сообщил ему о нашествии. Шериф, прибывший немедленно, быстро разыскал преподобного Эйджи, который уверил Оззи в том, что люди собираются с исключительно мирными целями. Нечто вроде сидячей демонстрации. Сколько ожидается народа? Тысячи, ответил Эйджи. Тысячи.
Прибывавшие устраивались под величественными дубами, слонялись из конца в конец площади, уясняя для себя обстановку. На траве расставляли столики, стулья, дети возились с игрушками. Все и в самом деле выглядело абсолютно мирно, только какая-то группа принялась вдруг скандировать обычное: «Свободу Карлу Ли!» Призыв этот был тут же подхвачен остальными. До восьми оставалось еще несколько минут.
С раннего утра негритянская радиостанция в Мемфисе взывала к единению. Всем чернокожим следовало двигаться в Клэнтон, находившийся всего в часе езды. Шоссе было запружено сотнями машин, медленно стекавшихся к югу. Каждый борец за гражданские права, каждый черный политик счел своим долгом присоединиться к маршу протеста.
Эйджи походил на одержимого. Его можно было видеть то тут, то там с рупором, из которого неслись приказы и команды. Он принимал вновь прибывших. Он собирал на инструктаж своих коллег. Он убеждал Оззи и полковника, что все будет в полном порядке.
Все было в полном порядке до тех пор, пока на площадь не ступила группа куклуксклановцев в своих одеяниях. Для большинства приехавших белые балахоны были зрелищем необычным, их появление вызвало среди толпы бурную реакцию. Чернокожие подступали все ближе, крича и размахивая руками. Во избежание столкновений куклуксклановцев тут же взяли в кольцо гвардейцы. Лица под островерхими колпаками были бледными и напуганными. Вступить в потасовку Клан не решился.
К половине девятого все улицы города были полностью блокированы машинами. Фургоны, легковые автомобили, автобусы заняли каждый фут на стоянках, ими же были забиты тихие до этого боковые улочки. Со всех концов города к площади устремлялись тесные колонны чернокожих. Для транспорта места не оставалось, проехать было невозможно. Владельцам магазинов приходилось оставлять свои машины за кварталы от своих лавок. В центре военного лагеря ломал руки мэр города, умоляя Оззи что-нибудь сделать. Тысячи чернокожих вокруг него что-то пели и кричали. Оззи спросил мэра, не хочет ли он, чтобы шериф приказал арестовать каждого участника шествия.
Нузу пришлось оставить свою машину на заправочной станции в полумиле от городской тюрьмы, и теперь он пешком пробирался по запруженным людьми улицам к зданию суда. Черные смотрели на него с любопытством, но и только. Никто и не подозревал, что он столь видный представитель власти.
Бакли с Масгроувом припарковались на чьей-то подъездной дорожке на Адамс-стрит. Бормоча проклятия, они двигались к площади. Ни один и головы не повернул, когда проходил мимо пепелища на месте дома Джейка Брайгенса, адвоката. Прокурор и его помощник были слишком сильно охвачены негодованием.
По Темпл-стрит на площадь каким-то чудом пробрался автобус с присяжными. Стрелки часов показывали уже двадцать минут десятого. Пассажиры автобуса с недоумением и испугом смотрели в окна на массы людей, заполнивших площадь вокруг здания суда.
После того как Пейт поднял зал, судья, поздоровавшись с публикой и присяжными, извинился перед последними за причиненные им неудобства, вызванные неожиданным нашествием. К сожалению, он лишен возможности что-либо изменить. Если присяжным нечего сообщить ему, то они могут проследовать в совещательную комнату и продолжить работу над выработкой вердикта.
— Хорошо. Идите и не жалейте усилий. Я жду вас перед перерывом на обед.
Присяжные покинули зал. Карл Ли сидел за столом защиты, окруженный своими детьми. Публика, в основном чернокожая, оставалась на местах, негромко переговариваясь. Джейк направился к себе в офис.
* * *Экер, старший, уселся за длинный пыльный стол, и в голове его мелькнула мысль о сотнях, может, тысячах своих земляков, которые на протяжении последнего столетия сидели за этим самым столом, рассуждая о справедливости. Но чувство гордости за сопричастность к решению прогремевшего на всю страну дела было полностью вытеснено из его души страхом. Интересно, подумал он, многим ли его предшественникам угрожали? Уж кому-то — наверняка, с уверенностью сказал себе Барри.
Остальные члены жюри наливали себе по чашке кофе и не спеша рассаживались вокруг стола. В Клайде Сиско комната, где они сейчас находились, разбудила приятные воспоминания. Последний раз, когда был членом жюри присяжных, Клайд неплохо заработал, и теперь он тешил себя мыслью о возможном новом вознаграждении, полагающемся ему за справедливый и беспристрастный вердикт. Вот только та сторона почему-то не звонит.
— Как бы вы хотели построить нашу работу? — спросил старший.
Рита Мэй Планк сидела с убежденно неприступным видом. Это была простая, грубая женщина, жившая вместо дома в трейлере, без мужа, с двумя отбившимися от рук сыновьями, которые ненавидели Карла Ли. В груди ее что-то кипело, и ей не терпелось от этого избавиться.
— Хочу сказать пару слов, — проинформировала она сидевших.
— Отлично, — отозвался Экер. — Почему бы вам не начать, миссис Планк, а за вами выскажется каждый, по очереди.
— Вчера я сказала «виновен» и при следующем голосовании скажу то же самое. Не понимаю, как кто-то может оправдывать его. Пусть мне хоть один из вас объяснит, почему мы должны жалеть этого ниггера.
— Не смейте употреблять это слово! — послышался голос Ванды Уомэк.
— Если я хочу сказать «ниггер», я говорю «ниггер», и вы тут ничего не сможете сделать, — ответила ей Рита Мэй Планк.
— Прошу вас, не нужно так. — Это была Фрэнсис Мак-Гоуэн.
— Вы оскорбляете меня лично, — заметила Ванда Уомэк.
— Ниггер, ниггер, ниггер, ниггер! — взорвалась Рита Мэй Планк.
— Хватит вам, — вмешался Клайд Сиско.
— Господи, — негромко проговорил Экер, — послушайте, мисс Планк, давайте будем искренними. Каждый из нас пользуется этим словом, хотя бы иногда. Я уверен, кое-кто делает это чаще, чем другие. Но для многих оно звучит оскорбительно, и, я думаю, будет лучше, если во время обсуждения мы постараемся избегать его. Нам хватает и других забот. Давайте договоримся не произносить это слово.
За исключением Риты Мэй Планк все согласно кивнули. Сью Уильямс тоже захотелось высказаться. Ей было около сорока, выглядела она привлекательной, была со вкусом одета. Работала Сью в управлении охраны здоровья.
— Вчера я не голосовала. Воздержалась. Но вообще-то я испытываю сочувствие к мистеру Хейли. У меня есть дочь, и если бы ее изнасиловали, я бы, наверное, сошла с ума. Я могу себе представить, что должны испытывать родители в такой ситуации, и мне кажется, мы поступим несправедливо по отношению к мистеру Хейли, если будем считать, что он действовал обдуманно, по расчету.
— Вы полагаете, в тот момент он был не в себе? — спросила Реба Беттс, у которой вчера не было никакого мнения.
— Этого я не знаю. Но я уверена, он не был самим собой.
— Значит, вы поверили тому лекаришке, который свидетельствовал в его пользу? — задала вопрос Рита Мэй Планк.
