Кэтрин Нэвилл - Магический круг
Подобный поворот сюжета объяснял, почему Лафа так огорчила моя предстоящая встреча с Зоей — не говоря уже о его изначальной неприязни к этой женщине. В сущности, именно она была единственным очевидным следствием плотской связи его матери с ее собственным братом. Но с прояснением каждого нового обстоятельства остальные, похоже, становились все загадочнее.
— Так как же со всем этим связана Пандора? — спросила я Зою.
— Только один человек, — сказала она, — знал, что бывшие когда-то братом и сестрой Иероним и Гермиона стали много лет спустя мужем и женой. Это была девочка, удочеренная Клио в Швейцарии и заменившая ей потерянную дочь. Когда Иероним Бен наконец привез Гермиону в Швейцарию для обещанного воссоединения с ее матерью, Клио подписала документы, передававшие значительную часть ее состояния дочери и приемному сыну, совершенно не догадываясь о законном матримониальном союзе, объединившем эту пару. После их отъезда обнаружилось, что — по примеру своего отца — Иероним присвоил часть древних свитков, которые, по его разумению, были предназначены ему Богом. Те свитки уже принадлежали к тому времени приемной дочери Клио. Довольно трудно было отыскать следы этой парочки, однако в конце концов Пандора — а приемной дочерью, естественно, была она — нашла их.
Конец истории легко вписывался в реальную канву, сплетенную для меня Лафом, Дакианом и прочими заинтересованными лицами: Пандора с помощью Гастла, приятеля Гитлера по средней школе, проникла в венский дом Бенов и подружилась с несчастной затворницей Гермионой, своей сводной сестрой; Иероним не узнал в красивой молодой женщине того приемного ребенка, которого он лишь мельком видел во время короткого визита к Клио; потом Пандора при помощи шантажа заставила Иеронима разрешить Лафкадио приехать проститься с его матерью, Гермионой. Однако кое-что все же оставалось непонятным. По рассказу Дакиана, Иероним изнасиловал Пандору, заставив выйти за него замуж, а потом выгнал на улицу, когда она украла у него нечто ценное. Но разве Зоя не сбежала вместе с Пандорой к цыганам? И если разобраться, рассказанная Лафом история не объясняет причин приятельских отношений обеих девушек с Адольфом Гитлером.
— А какое отношение ко всему этому имел Гитлер? — спросила я Зою. — Из всего, что вы рассказали нам, ясно, что Пандора ввязалась в нашу историю из-за манускриптов Клио. Но даже если ваш приятель Везунчик стремился заполучить их, зачем он присоединился к вам на прогулке в Пратере, как говорил мне Лаф, и даже водил вас в Хофбург, чтобы показать меч и копье? Как мог он быть на дружеской ноге с Пандорой и Дакианом, зная, что они — рома?
— Познакомившись в Зальцбурге с Пандорой и Дакианом, Везунчик узнал, что они ищут Иеронима Бена, того самого человека, который двенадцать лет назад приобрел огромную известность в связи с открытиями вероятной истории происхождения блюда Иоанна Крестителя. Сам Везунчик в одиннадцатилетнем возрасте ходил вместе с классом на экскурсию, чтобы посмотреть эту знаменитую находку. Он мечтал завладеть ею, как впоследствии и другими реликвиями. Перебравшись жить в Вену, он уже многое знал об истории семьи Бен. Конечно, нет никаких доказательств, но я уверена, что мой отец был одним из первых и самых могущественных приверженцев Везунчика. И как ты верно заметила, Везунчик многое знал о происхождении Пандоры. Дакиану пришлось бежать на юг Франции, где благодаря моим собственным особым связям я помогала ему всю войну. Разумеется, Везунчик никогда не распространялся на эту тему, но во время войны он никому в Вене не позволял трогать Пандору — естественно, зная, что она и Дакиан были рома, — поскольку считал, что она единственная держит в руках ключи от того волшебного ларца, которым он стремился завладеть.
— Что значит «рома»? Что вы имеете в виду? — странным тоном вдруг спросил Вольфганг, сидевший необычайно тихо, слушая последнюю часть ее истории.
— Цыгане, — сказала ему Зоя, а для меня добавила: — Удочеренная Клио девочка, Пандора, была на самом деле юной племянницей Аззи Аскинази, потомка знаменитого цыганского рода, который часто помогал Клио в поисках древних текстов, в том числе тех, что хранились в Кумской пещере. Хотя не существовало каких-либо основательных доказательств, Пандора считала, что Клио беззаветно любила Аззи. Как я сказала Вольфгангу в прошлом году, когда он разыскал меня в венском погребке, торгующем молодым вином, эти мудрейшие и душевные люди тщательно хранят древние знания и традиции. Дакиан очень хотел, чтобы я познакомилась с тобой, он полагает, что ты тоже…
— Минутку, — вновь, еще более решительно, вмешался Вольфганг. — Не хотите же вы сказать, что Пандора и Дакиан Бассаридес, родители Огастуса Бена и предки Ариэль, были цыганами?
Зоя взглянула на него с непонятной улыбкой, загадочно приподняв бровь.
Странно, ведь Вольфганг сам познакомил меня с Дакианом. Потом у меня появилось тревожное чувство, когда я вспомнила, что Дакиан ни разу не упоминал о своих цыганских предках в присутствии Вольфганга и даже предупредил меня, чтобы я тоже не афишировала это. Задним числом, учитывая, как откровенно Дакиан распространялся на другие темы — в музее, рассказывая о мече и копье, и даже в библиотеке, где мы прятали манускрипты Пандоры, — тот факт, что он отослал Вольфганга подальше, пока мы разговаривали на наши семейные темы, вдруг показался мне чрезвычайно значительным. А добавленное Зоей загадочное замечание только усилило его значение: — Твоя мать, Вольфганг, могла бы гордиться таким вопросом.
Вольфганг, очевидно, выдохся не меньше меня за эти пару недель, что мы носились по Европе и России, не говоря уже о явной перегрузке добавочными сведениями. Он провалился в сон после ужина на первом же этапе нашего почти суточного обратного перелета в Айдахо.
Хотя у меня имелась масса тем для обсуждения, я также понимала, что мне самой необходимо многое осмыслить и расставить по местам. Поэтому я заказала стюардессе лишнюю чашку крепкого кофе и попыталась сосредоточиться на обдумывании того, что узнала за последние дни.
Всего лишь месяц назад Зоина версия могла бы звучать совершенно абсурдно: что сам Везунчик, его племянница, его собака, его друзья и их дети были использованы — точно так же, как до этого он «использовал» миллионы цыган, евреев, славян и других людей, — для совершения некоего языческого ритуального жертвоприношения, шаманского «действа» ради наступления новой эры. Но и сам Гитлер, и многие его сторонники верили в этот полнейший бред. В некую волшебную Атлантиду, прародину арийцев на Северном полюсе; в окончательное крушение мира от огня или льда; в могущество священных реликвий и необходимость «очищения» породы для устроения чудесного земного рая. Не стоит забывать также, что Вольфганг намекнул мне о его вере в то, что оружие массового уничтожения изобрели уже в глубокой древности, а в нашем веке лишь повторили это изобретение.
Для тех, кто стремится повернуть вспять колесо истории, чтобы вновь оказаться в мифическом золотом веке, якобы существовавшем в языческие времена, — именно о такой опасности предупреждал Дакиан Бассаридес, — человеческие жертвоприношения считаются само собой разумеющимися. И как бы ужасно ни выглядели подобные идеи, они не кажутся слишком уж заумными, если рассматривать их в контексте нацистской системы ценностей.
Но несмотря на возможную пользу процессов сортировки и отбраковки, я упиралась в кирпичную стену всякий раз, как возвращалась к непробиваемой теме истинных отношений моих родственников с Адольфом Гитлером и ему подобными. Мне просто не за что было ухватиться. Я вспомнила песенку на стихи Уильяма Блейка:
Я дарю тебе путеводную золотую нить,
В шар ты ее сверни.
Докатится он до Небесных ворот
Иерусалимской стены.
Если бы мне удалось раскрутить обратно шар моей собственной путеводной нити — осознать, с чего, собственно, началась для меня вся эта история, — то я определенно попала бы в отправную точку.
В сущности, я знала, когда вошла в этот лабиринт: той метельной ночью я возвращалась с похорон Сэма и едва не провалилась в снег. Потом, ответив на телефонный звонок, я узнала от моего отца Огастуса, что мое «наследство», возможно, включает нечто совершенно неожиданное для меня, но ужасно ценное: манускрипты Пандоры.
И вдруг, задним числом, мне подумалось, что, возможно, с того самого первого телефонного звонка, постоянно заявляя, что мне хочется узнать правду, я закрывала глаза всякий раз, как эта правда маячила у меня прямо перед глазами. Не зря, видимо, Дакиан Бассаридес подчеркивал, что важно уметь правильно поставить вопрос. И что процесс поиска зачастую бывает важнее результата! Что-то явно связывало воедино два этих, казалось бы, бессвязных замечания, и хотя такие поиски подобны попытке обнаружить недостающий кусочек в куче перепутанных составных частей картинки-загадки, мне придется-таки найти его.
