Дэвид Мэдсен - Откровения людоеда
Я чувствовал, как мои хлопковые подштанники подцепил один из ее рифленых ногтей.
— Ты не хочешь помочь мне осуществить твою мечту? — спросила она.
— Конечно, хочу, но все это такну, — так неожиданно…
— Тебе не кажется, что перспектива совращения достаточно захватывающая?
Конечно же, я считал перспективу получения даже доли ее богатства весьма захватывающей, так что вопреки своему отвращению, я был осторожен со словами.
— Это глупый вопрос, — сказал я.
— Конечно, глупый. Молодость не может, но уступает сладости соблазна…
Немного поразмыслив над этим гротескным происшествием, я был крайне поражен высокой степенью сноровки в искусстве корысти, которую я, казалось, приобрел столь непринужденно и быстро; однажды блеснувшее оптимистическое обещание моего продвижения, которое предлагали финансовые средства этой зловонной старой ведьмы, — и я напряг все силы, чтобы уцепиться за это. Мне, во всяком случае, не было стыдно так поступать, ведь разве не клялся я, что применю все свое физическое очарование ради хорошего дела? Очарование мое было, в конце концов, получено в наследство от самой дорогой из матерей — моей королевы Хайгейта, — и получение прибыли с его помощью, несомненно, возвеличило бы ее память. Единственная моя проблема заключалась в том, как выжать столько, сколько смогу, из миссис Батли-Баттерс за минимальную отдачу, так как даже у моего ваньки-встаньки есть гордость, и я бы предпочел не инвагинировать его; все же — когда я обдумывал, что она может сделать для меня — это был случай пребывания в состоянии utrumque paratus.[87]
— Ох, Орландо, Орландо, — прошептала она, струйка пенящегося шампанского появилась из уголка ее рта и стекла по морщинистому подбородку.
Затем она сказала:
— Я думаю, что пьяна.
— На самом деле, Ариадна, вы просто в стельку.
— Меня сейчас вырвет.
Она резко упала на меня, ее голова сильно ударялась о мое плечо, я и пришел в замешательство и смутился, наблюдая, как кожа на се голове начала странно соскальзывать, потом я понял, что у нее парик. К моему облегчению, неожиданная встреча ее похожей на клешню руки с моей сморщившейся мужественностью неожиданно прекратилась.
— Я сплю? — пробормотала она сквозь бульканье слюны.
— Нет, — сказал я, — но вы устали. Возможно, вам следует поспать.
— Милый Орландо…
— Милая Ариадна.
Я оставил ее прямо так, как она была, растянувшейся на подушках, и на цыпочках вышел из комнаты. На следующий же день я получил подарок — завернутые часы «Раймонд Вейл», с ними была маленькая карточка в форме сердца, на которой были неразборчиво написаны слова: «Возможно, мы можем превратить мечты друг друга в реальность».
Я видел, как Мастер Эгберт, пока я спал, с головы до ног осмотрел меня и часы на моем запястье.
Чувства навсегда
За часами «Раймонд Вейл» последовала авторучка «Монт Бланк», пара запонок из цельного золота с выгравированными на них моими инициалами, бумажник из свиной кожи, и второе приглашение в се комнату на шампанское.
Мастер Эгберт зашипел на меня:
— Если ты жаришь эту старую корову, из которой песок сыпется, то ты отвратителен мне.
— Вы что, ревнуете?
— На самом деле, да. Но есть и еще что-то по-настоящему нечистое в погружении твоего любовного фитиля в женщину ее лет. Ей должно быть стыдно.
— Я не геронтофил, ия не погружаю свой фитиль, когда это происходит.
— Но ты увлекаешь ее, ты, безжалостный Жигало.
— Это совсем другое дело.
— Если твой голландский соус из-за этого пострадает, ты пожалеешь об этом. Я твою задницу до крови выпорю.
— Ах, обещания, обещания.
Во время второго визита я обнаружил свою допотопную geldmutter[88]), лежащую на атласной кровати, одетую в случайно расстегнувшуюся chinoise[89] кофточку и зеленые панталоны; она выглядела нелепо, но была, к сожалению достаточно трезвой, что, казалось, свидетельствовало о том, что она имеет серьезные намерения. Ее обнаженные бедра были подобны полоскам выцветшей гниющей резины. Ох, есть ли что-нибудь столь же омерзительное, как по-настоящему старая плоть? Ее слезящиеся глаза, угольно черные в накрашенных и опустошенных ложбинках, блестели в откровенном ожидании.
— Орландо, дражайший мальчик, — сказала она, грассируя, — входи, входи!
Это было именно то, чего, как я надеялся, не потребуется.
— Я ждала тебя.
— Здравствуйте, Ариадна, — сказал я.
— «Здравствуйте»? Столь официально, столь равнодушно? Ах, Орландо, ты так холоден по отношению к своей любящей девочке?
— Весьма благодарен за часы. И за ручку. И за запонки — посмотри, я одел их.
Она взмахнула в воздухе тонкой рукой, взметая неожиданный ливень из талька.
— Пустяки! — сказала она, — безделушки! Ты же знаешь, что я хочу сделать, разве нет?
— Что?
— Я хочу осуществить твои мечты.
Я медленно кивнул головой.
— Для этого потребуется достаточно много денег, — сказал я.
— У меня уйма денег. Сколько нужно, конкретно?
— Я не могу сказать, приблизительно… Сначала мне нужно найти правильное место. Я должен быть уверен. Имеет смысл начинать все это с достаточными средствами. Я не могу даже начать выбор различных вариантов без приличных средств…
— Я могу заставить Лоуренса Дигби составить подходящее соглашение утром.
— Кто такой Лоуренс Дигби?
— Мой адвокат, глупыш. Он позаботится обо всем, что ты спишь и видишь. Твоя милая девочка покажет тебе, сколь благодарной она может быть.
— Завтра воскресенье.
— Лоуренс подготовит для меня даже соглашение о покупке Букингсмского Дворца на Рождество, если я скажу ему, — сказала она, в ее голосе неожиданно появилась железная нотка решимости. Затем она снова начала мурлыкать. — Иди ко мне, Орландо. Я хочу, чтобы ты был рядом. Хочу согреться в лучах твоей молодости.
Мое сердце начало биться быстрее и во рту все пересохло; неужели это действительно могло быть так просто? Неужели это было так, как это было сделано, просто щелчок пальцами? Чистая энергия возбудила меня, и вместе с пониманием, что мисс Батли-Баттерс намеревалась и стремилась сделать, предлагая мне мой собственный ресторан, мой ванька-встанька начал шевелиться в трусах.
— Ох! — восхищенно воскликнула она, немедленно сжав его снова, — ты жаждешь объятий? Шаловливый мальчишка!
Я забрался на кровать и вытянулся радом с ней.
— Не трогай меня, Орландо, не сейчас… я боюсь.
— Боитесь меня?
— Нет. Да. Всего. О, Боже! Это то, о чем я так долго мечтала?
— Это, безусловно, то, о чем я мечтал, — сказал я совершенно искренне, но без сомнений относительно совершенно другого.
— Ох, Орландо…
Мисс Батли-Баттерс излучала аромат, который был, как мне показалось, смесью трех различных и неприятных запахов: «Chanel», «White Horse» и болезненной усталости от чрезмерного богатства.
— Будь хорошим со мной, Орландо, — тихо сказала она, ее голос был украшен сочной craquelure[90] отчаяния, которое так часто слышна в нежелании стареть.
— А вы будете хорошей со мной, ведь так? — сказал я.
Я распахнул ее кофту и открыл грудь. Она была отвратительной, обвисшей, словно старая замшевая сумка; покрытый пятнами сосок, поросший скудными серебристыми волосиками, свисал с плоти беспорядочных морщин. Это могло быть альвеолярным мешочком, похожим на устаревший кельтский духовой инструмент.
— Я все еще красивая? — спросила она.
— Это совершенно нелепый и ненужный вопрос, — сказал я.
Она с благодарностью улыбнулась.
— Ты говоришь сердечные слова, Орландо! Ты знаешь, как заставить старую женщину почувствовать себя снова молодой и желанной.
Я закрыл глаза и поцеловал ее в высушенные тонкие губы. Ее дыхание было, как я могу представить, чем-то похожим на благоухание первого трепетного выхлопа воздуха, вырвавшегося из египетской могилы, открытой спустя три тысячи лет.
— Я возбуждаю тебя, Орландо?
— Разве нужно спрашивать?
— Просто ты — ну, скажем, — ты подходишь к вещам столь официально, столь беспристрастно, если ты понимаешь, о чем я. Кажется, что ты отдален.
— О, моя дорогая леди, я должен быть таким! Я сдерживаю себя, совершенно сознательно управляю своей страстью. Если бы я этого не делал, все было бы кончено и сделано чересчур быстро. Это не так-то просто для меня — вы возбуждаете меня…
— Орландо, я хочу, чтобы ты сделал кое-что для меня — ты знаешь — где твой прелестный ванька-встанька?
