Леонид Могилев - Хранители порта
— Какие сейчас «ТТ». А что, нет Дерябушки?
— Где ты был, Ханов? Мы Дерябина высчитали через другой канал, но было поздно. Но самое интересное, что рассказ был написан задолго до смерти Дерябина.
— Что, серьезно? — Ханов расставил все как мог на столе и стал свинчивать колпачок «Смирновской».
— А самое серьезное то, что наш бункер в Айгюль подавлен.
— Я бункера не трогал.
— Где ты был?
— На том свете.
Щапов печально смотрел в предновогоднее окно. Ханов разливал, накладывал закуски на тарелочки, потом зажег гирлянду на елке.
— Кто написал рассказ про исчезающий эшелон? Это очень важно, пойми. Я тебе еще денег дам. Это же опять кто-то из вашей бывшей компашки. Ты скажи, и все кончится. Я уйду. Ты только правду скажи. Иначе мы тебя, Ханов, убьем. Как пса удушим. На помойке гнить будешь.
— Давай помянем Дерябушку, Щапов.
— Кто убил?
— Не знаю. Я знаю, кто написал…
И Ханов сдал меня Семену Семеновичу, после чего тот ушел мгновенно, оставив пачку денег на столе и несильно хлопнув дверью.
Ханов пить не стал, а лег на диван, выключил радио, укрылся одеялом с головой и горько-горько заплакал, а потом уснул, а гирлянда на елочке все мигала. Красный, синий, желтый. Всю новогоднюю ночь шел дождь, что было противоестественно, как и небывалая жара прошедшим летом.
«Но приближалось время колдовства»
(Часть Третья)
Итак, давайте все сначала и по порядку. Кофе будете? Нет? Ну, как знаете. Меня допрашивал полковник, утро было солнечное, в открытое окно врывался ветер с моря. Кофе хотелось, но я предпочел отказаться.
— Курить?
— Я не курю.
— Ну и чудненько.
Полковник был неопределенного возраста, но, как это там раньше называлось? Особист. Контрразведка. И это мне льстило.
— Итак.
— Итак… В Петербурге, где я тогда ждал…
— Чего ждали?
— Черт его знает. Ждал чего-то. Изменений каких-то. Все как-то было не так.
— А как было нужно? Как раньше?
— Ну, не совсем. Чтобы было как раньше, только без партии.
— Вы что, антикоммунист?
— Нет. Мне все равно как-то. Даже более того. Я им под конец сочувствовал.
— Под конец чего?
— Ну, перед заварушкой.
— Вы имеете в виду восстановление Конституции СССР на всей территории страны?
— Да. Я это имел в виду. Вся эта сволочь надоела. Одолели они. Брокеры, маклеры, дилеры… Менеджеры. Ящик не включи. Рекламой затрахали. И потом все эти предприниматели. Я же знаю многих. Сволочь. Но это мелкая сволочь. А те, кого не знаю, видать, редкостная.
— Другими словами, внутреннюю политику правительства вы не одобряли.
— Не. И внешнюю не одобрял. Расчленение это. Президенты какие-то. Тоже сволочь порядочная.
— Все?
— Все, как один. Впрочем, извиняюсь. Я же не знал тогда, что товарищи были некоторые внедрены. И в коммерцию внедрены, и в президенты. Это теперь они в героях. После заварушки.
— Ладно. А жили-то где и на что?
— Ну, где — это сложный вопрос. То там, то там. То с той, то у этого. Вам фамилии и адреса назвать, так я не помню.
— Ну, ясное дело, не помните. Но главное-то дело у вас какое? Зачем вы жили-то там?
— А! Я роман писал.
— Ну вот. И слава Богу. О чем роман-то? Вы что, писатель?
— Да как вам сказать…
— А если не ошибаюсь, вы в Эстонии жили? Вы там где работали?
— Я астроном. Узкой специализации.
— И что же, есть в Эстонии обсерватория?
— Есть. На островах.
— Так. А 6 чем роман, сказать затрудняетесь?
— Сложно это так. Сразу… Вот меня в Латвии печатали. В журнальчиках всяких. Рассказы. Это-то меня и погубило.
— А почему же погубили вас ваши рассказы?
— А потому погубили, что пьяный я уснул на лавочке, в Летнем саду. И увезли меня.
— В вытрезвитель?
— Если бы. Так бы все и обошлось. Это был военный патруль. А меня приняли за какого-то сержанта. Я тогда стригся коротко, и в военной рубашке был.
— А почему так? Что за маскарад? И патриотизма?
— Нет, какой патриотизм…
— Значит, вы не патриот?
— Нет. Я патриот. Но у меня другой рубашки к тому времени не было. Пообносился.
— Хорошо.
— Чего ж хорошего?
— Ну, увезли вас в комендатуру.
— Нет. Не туда. А в какую-то часть. Там не было офицера, чтоб опознать. Пока я проспался, пока то, пока другое. Документов у меня с собой не было, но журнал с рассказом был. Я недавно гонорар получил и праздновал.
— Ну и как, показали журнал офицеру, там фамилия ваша…
— Да, там фамилия. Он посмотрел, говорит, мало того, что я пьянь, так еще шпион латышский. Я ему говорю, ты рассказ-то прочти…
— Прочел?
— Да. Прочел. Весь журнал прочел. Не повезло мне. То есть не к тому офицеру попал. Этот был заинтересованное лицо. Короче, отпустили меня. Адрес записали.
— Вы тогда были где-нибудь прописаны?
— Нет, не был. Но пришлось за паспортом ехать с милицией. Опознавать.
— Зачем?
— И я вот думал, зачем? А потом меня отыскали и призвали на сборы.
— А где вы тогда были прописаны?
— В Эстонии. Только там уже никаких военкоматов не было, в советском понимании, а были уже в другом. И там меня хотели призвать в какую-то гвардию.
— Так. А это откуда вы знаете?
— Так повестки же лежали. Я позванивал.
— А в Ленинграде?
— В Питере? Призвали, и все. Дело-то шло к заварушке.
— Так, призвали и куда отправили?
— А отправили в какой-то лагерь в пригороде. И там все или жили в Латвии, или в командировке там сидели годами, или еще как. Короче, земляки. Все тут были. И понтонеры, и ракетчики, и строители, и просто стрелки. Вначале мы толком не понимали, а потом, что к чему, разобрались.
— И что?
— И стали работать. С планом города.
— Какого?
— Рига, Елгава, Даугавпилс. Я работал по Риге.
— А вы не думали, почему вы, а не спецназ какой?
— «Альфа» там или что? Ну, у них свои задачи были, а может, они были не за нас.
— А за кого?
— Ну, за правительство. За реформаторов.
— Так вы, значит, против реформ?
— Я, конечно, против таких вот, какие сволочи де лают. Народ же не скоты, чего вы меня, товарищ полковник, все про патриотизм спрашиваете? Я патриот. Но страну нечего было расчленять. За это от пуза и короткими очередями.
— И как? Какие были потом очереди? Стреляли сами-то?
— Стрелял, естественно. Иначе бы с вами не сидел. В нас-то стреляли метко. А почему не «альфа», так у них разведка уже была. Парламентское лобби в Москве. Деньги большие ходили. А мы кто такие и откуда? Вы на меня посмотрите. Какой я «альфа»? Я — бомж, или спекулянт, или там литератор…
— Так, а как ехали в Ригу?
— Просто. На поезде. С паспортами, а в них — визы. Паспорта, естественно, чужие. Чистая работа. Потом разошлись по адресам. В назначенное время взяли из тайников оружие и, когда получили сигнал…
— А как получили?
— Да просто все. По московскому радио сказали фразу. Какую, начальники знали. И началась заварушка.
— Какая у вас была задача?
— Мы с группой брали под контроль Матвеевскую, потом Даугавпилсскую и около.
— Так.
— Это не центр. Но я эти улицы знал. Я жил тут Долго. Несколько месяцев.
— И как все было?
— Ну, это русский район. Потому и Матэйса — Матвеевская. Когда из центра стали бежать полицейские, ополченцы, их оттеснили частью к нам, и мы их остановили. Там у них паника началась. А здесь уже десантники откуда-то, появились, как из-под земли. И все. Рига была наша. А что там в других районах, не знаю.
— А что у вас была за история с экспроприацией?
— А! Это мне деньги задолжали. За книжку.
— За какую книжку?
— Я тут в кооперативе, давно, книжку выпустил, а гонорар не отдали. Сказали, потом как-нибудь. Я и забрал его. С учетом инфляции и в пересчете на латы. А то нам дали на первое время. Даже на пиво не хватало.
— Так, пиво. Про пиво позже. А книжка про что была?
— Да буклет. В один печатный лист. Звездолет летит, мужик в нем пьет. У них там трезвость, а он самогон синтезирует и пьет втихую. На него орут все. А он китайские стихи читает. Вот и все.
— Гонорар брали — стреляли?
— В воздух и по офису. Это же недалеко. На Даугавпилсской.
— Без жертв?
— А на что нам лишние жертвы?
— Насчет жертв. Вы чего из Латвии-то уехали? У вас что, родственники в Таллине?
— Какие родственники? Взял да уехал. Наше дело писательское. Взял да поехал. Ночь, день. Разницы никакой. Строение души.
— Говорите, на что жертвы, а в пивнушке…
— Ах там… Так там нам пива не давали. Требовали по-латышски говорить.
— А вы что, не знаете, как по-латышски пиво?
— Да я много чего знаю. Но там в задней комнате автомат был. ППШ и диски. Пришлось перестрелять их всех. Иначе бы они нас.
— А потом?
