Аркадий Макаров - Быстрые деньги
Быстро, как в калейдоскопе, сменялись картины и сокровенные знаки христианских святынь.
Но обилие впечатлений не мешает мне любоваться шикарным закатом, распахнувшим свои огненные недра над тёплым Средиземным морем, вынянчившим не одну цивилизацию.
Я в Тель-Авиве, на пляже.
Завтра, как говорит сидящий со мной немец, с которым мы только что выпили замечательное пиво – «Nach Haus!»
Мне – домой в Россию, вечно создающую себе трудности, чтобы потом героически с ними бороться, немцу – к себе, в житейский ordnung.
Вяло махнув рукой: «Good-bye!” – вероятно, приняв меня по внешнему виду за латиноамериканца, немец отправился в свой номер, а я остался один на остывающем песке, пересыпая его с руки на руку, как символ разрушающего всё и вся времени. Как говорил один очень уж русский поэт: «Я знаю, время даже камень крошит…»
Пляж постепенно замолкал, только кое-где в огненной лаве моря можно было увидеть головы-поплавки редких ныряльщиков за пустотой. Берег отлогий, песчаный, и вряд ли на дне можно что-нибудь достать, кроме рваных водорослей.
Я здесь перед распахнутым небесным чревом, как у Господа в горсти: песчинка малая, а сколько тщеты!
По берегу, там, где море смыкается с землёй, я увидел человека со странным предметом в руке, похожим на палку с набалдашником, которой он, как слепец, водит из стороны в сторону.
Человек иногда низко наклонялся, что-то поднимал с земли, и снова, размахивая палкой, шёл в мою сторону.
Я уже собрался идти вслед за немцем в номер, но любопытство остановило. Что это, в самом деле, делает этот человек с миноискателем? А это точно миноискатель, настоящий, армейский. Большие на пористой резине наушники. Всё прислушивается к чему-то. Может, террористы пляж заминировали, а этот сапёр проверяет песок на безопасность? Ведь завтра здесь будет уйма народу и сколько крови прольётся!
Точно, человек держал в руках миноискатель, но одет он что-то не по военному: короткие обрезанные под шорты старые джинсы и чёрная обвислая майка. Настоящий русский бомж: помятое малиновое лицо в жёсткой недельной выгоревшей на солнце щетине, толстые губы, обмётанные запёкшейся сукровицей, и чёрная бархатная кипа на макушке. Господи, неужели и евреи могут сорваться с резьбы!
«Сапёр» подошёл так близко, что пришлось убирать ноги, иначе индукционный контур прошёлся бы по моим пяткам.
Я вскочил, громко послав «сапёра» нормальным русским языком в надежде, что тот перевести мои инсинуации не сумеет.
К моему удивлению, резко откинув штангу миноискателя, человек с жадностью впился в меня глазами.
– Дай! – только и сказал он, протянув потрескавшуюся на средиземноморском солнце ладонь.
Я сунулся в карман за мелочью, которая должна у меня остаться на всякий случай. Далеко шагнула нормальная русская речь!
– Не мучайся! Дай лапу, земеля! – бомж назвал меня полным именем.
Теперь я, уже обескураженный, стал пристально вглядываться в незнакомца, машинально протянув ладонь. Вроде встречал где-то…
– Ш-ш… – Шмырь, – хотело сорваться с языка, но я с трудом выговорил: – Николай Константинович? Как же так?..
Николай Константинович Шмырёв, каким я его когда-то знал, теперь им не был, передо мной стоял просто Шмырь, потерявшийся в чужедальних землях, обычный русский бомж.
– Как же так, Николай Константинович?
– Что – как? – не поняв, на что намекаю, переспросил.
– Да вот это! – показал я глазами на миноискатель.
– А! Это выручалка! Орудие коммунистического труда. Кто не работает, тот не ест. Мне его один местный еврей, когда помирать собрался, продал, Говорил, чтобы удача ходила рядом, надо инструмент выкупить, ну, я ему разжал уже начавшую костенеть ладонь и высыпал «щебёнку». А он шекеля просил. Поэтому удача за мной не пошла. У меня, как на грех, мелочь одна была. Махалай её щебёнкой называл. Он был человек правильный, хасид по-ихнему. Пейсы, как у целки косички. Советский майор. Подрывник. Арабский линкор на дно пустил вместе с экипажем, как чемодан с булыжниками. После этого в хасиды подался, умом маленько тронулся. А миноискатель у себя дома всегда держал, как собаку сторожевую. Боялся, что и его к своему аллаху арабы пошлют, как голубка какого…
– Я не про то! Как ты здесь оказался? И в таком виде?
– А что? Вид нормальный. Тут внимание на это не обращают. Тут – не Россия!
– Да, это точно – не Россия…
– Ты как? – спросил он в свою очередь, сплюнув в песок густую слюну. Было видно, что ему теперь в самый раз холодненького пивка глотнуть.
– Что, как? – в свою очередь переспросил я, сделав вид, что намёка не понял.
Шекели у меня кончились, доллары остались только на экстренный случай, на всякие форс-мажорные обстоятельства, и расходовать их – значит, подвергать себя случайностям, чего мне делать не хотелось. А наши, деревянные, в дорожной сумке, которая осталась в номере отеля. Я вышел на несколько минут, чтобы проститься со Средиземным морем, с его умопомрачительным закатом, где в подобные часы и камни вопиют, вспоминая пророков, и, конечно, не ожидал встретить кого-нибудь из старых знакомых, с кем можно было бы, как в России, так вот запросто, по-дружески выпить.
– Ну, это… встречу отметить надо! Не боись, у меня для хорошего человека всегда есть. – Он полез в карман и вытащил оттуда часы в белом матовом корпусе. Хорошие часы. Дорогие. Фирмы «Пьер Карден», французского модельера, очень модного и дорогого. – Возьми, за наши деревянные рубли отдам! Посидим, как люди. Когда ещё здесь земляка встретишь?
Да, действительно, гора с горой не сходятся, а мы вот сошлись…
– Но у меня и денег таких нет!
– Нет, и не надо! Бери, за бутылку вискаря отдам!
Я опасливо посмотрел вокруг. Может, он у какого богатенького туриста на пляже увёл…
Шмырь поднял миноискатель, погладил алюминиевый шток:
– Кормилец мой. – Потом вытащил горсть побрякушек: – Выбирай, может, жене подарок сделаешь!
В его заскорузлой горсти было много всякого, но я отказался, – нехорошо использовать человеческие слабости!
– Николай Константинович, рубли у меня в номере, но на них теперь здесь ничего не купишь!
– Плохо ты знаешь здешний народ! Ты в каком отеле остановился?
Я показал рукой на горящий, как новогодняя ёлка, фасад высотного здания, в сотню метров от нас.
– Там горничная наша, воронежская, Люська Любарова из Таловского района! Караимка! Она меня знает. Скажи, от Кольки Шмырёва – и все дела!
Пить мне не хотелось, но любопытство пересилило, да и часы классные! Их Шмырь всё равно за бесценок кому-нибудь спустит, и я поспешил в отель, на ходу соображая, что к бутылке надо бы и закусить прихватить.
Люська-караимка посмотрела на меня внимательно, предложила мне нашенской водки с портретом Путина, но я отказался. Не уважаю путиных! Шмырь просил виски, вот и принесу виски.
Караимка-Люська положила в цветной пластиковый пакет пяток апельсинов, два пластиковых стаканчика из-под кофе, и на чистейшем среднерусском наречии послала меня туда, откуда я вышел уже много лет назад:
– И другу свому скажи, чтобы больше на ночлег не рассчитывал. У меня в подсобке теперь свой человек ночует. Придёт Шмырь на своих двоих, а уйдёт на четырёх. Так и передай! Чтой-то я тебя тут никогда не видела? Сверху, вроде, как человек, а бомжишь?
Я не стал её ничем разубеждать, и молча вышел.
– Вот! – поставил к ногам собеседника пакет. – Люська больше приходить не велела. У неё теперь свой хахаль объявился.
На это Шмырь ничего не ответил, только глуповато хмыкнул и полез в сумку:
– Люська хоть и сука, а человек! Помнит, чьё сало… – Но до конца не договорил. – Пойдём вон на ту скамейку сядем.
Ночь. Бархатная ночь, какая может быть только на Средиземноморье.
Хорошо сидеть и слушать необычные, чудесные превращения человека. Пути Господа неисповедимы и извилисты, но дорога Его пряма. Власть денег редко когда приводит к Храму…
– Ты вот меня помнишь, Помнишь, как я деньги делал? Хрусты хоть и нашенские, деревянные, а купить на них можно кого угодно, особо депутата. Уж очень он, избранник народный, денежки любил. Я и покупал, и продавал, пока Светунца не встретил. – Срезав у апельсина макушку, он, запрокинув голову, пососал, пососал мякоть и забросил кожуру далеко в море. По его разговору, по тому, как он себя вёл, было видно, что новая жизнь упростила его во всех отношениях. Вот опять: «Давай вмажем!» – совсем как мой воронежский сосед, сантехнических дел мастер.
– Не гони! – попридержал я его, подстраиваясь под разговор. – Когда ещё встретимся?
– А я на родину – обязательно! Вот найду кольцо с бриллиантом – и в самолёте, как белый ангел, к своей Наташке прямо в ноги. Скажу: «Вот я! Николай Константинович Шмырёв собственной персоной из длительной командировки вернулся!»
– Как – к Наташке? Она же, я слышал, за Денисом замужем!
– Э, когда это было! Денис не для Наташки! Он слабак! Я им тогда и дом свой, коттедж каменный, черепицей крытый, оставил. Сказал: всё, голубки, берите, дом ваш, а я в осадок выпадаю. Искать не надо! И ушёл, как был в куртке, так и ушёл. Свобода, она дороже денег! – Шмырь снова налил пластиковый стаканчик под самое «всклень», и быстро, чтобы не расплескать, выпил. – Вытер губы рукавом, потом сплюнул в песок: – Вот сколько здесь живу, а всё никак к вискарю не привыкну. Вроде вода застоялая. Теперь водки бы…
