Кен Бруен - Убийство жестянщиков
Пробивается,
Попросить о последней песне.
К.Б.
~ ~ ~
Если мне и снилось что-то, то плохое. Я проснулся в холодном кокаиновом поту и пробормотал:
— Приехали!
Потом протянул руку к Кики, коснулся башмаков от «Бэлли» и прошептал:
— Och, ochon.
Что в переводе с ирландского означало: «О, как, блин, мило».
Разве не так? В своем старом черно-белом шоу Джеки Глисон всегда начинал эпизод с «Надо же, как мило». Я заполз под душ, сделал его максимально горячим и терпел, пока не полегчало. Проверил свой гардероб и услышал припев, который наркотики шептали Ричарду Прайору «Слегка погрустнел, Рич?»
Я надел белую футболку, во всяком случае, она когда-то была белой, брюки и новые ботинки. Они пришлись по ноге идеально, о чем я пожалел, потому что острее почувствовал вину перед Кики.
Алкаши, как поется в песне, самые странные животные на планете, ходячие противоречия. Крис Кристофферсон написал лучшие строки о пьяном отчаянии. Он сам олицетворял «Осознание» Де Мелло. Если вы повнимательнее прислушаетесь к песне «Наступает воскресное утро», вы поймете, что это гимн алкоголиков. Особенно если до вас откуда-то доносится запах жареного цыпленка. Пожалуй, никогда раньше я так не ощущал одиночества. Лондон, дождливый воскресный день, все пивнушки закрыты, ты борешься с ветром на Лэдброук-гроув, и тут, на секунду, до тебя доносится запах домашней еды. И ты понимаешь, в какой ты глубокой жопе.
Я спустился в кухню и взглянул на часы: восемь сорок пять. Вскипятил чай, нашел сухой тост, умудрился съесть немного. Что-то меня тревожило. Решил, что лучше попытаться. Нашел телефонный справочник и набрал номер:
— Алло!
— Добрый вечер, это гостиница «Империал», чем могу вам помочь?
— У вас… остановилась миссис Тейлор?
— Одну минуту, сэр, я проверю.
Одну ужасную минуту мне казалось, что сейчас к телефону подойдет матушка. Потом услышал:
— Извините, у нас никто под таким именем не зарегистрирован.
Клик. Я полистал справочник. Чай остыл, тост засох окончательно. Я продолжал звонить, пока не услышал:
— Да, сэр, у нас останавливалась миссис Тейлор, но она выписалась.
— Она адреса не оставила?
— Мне кажется, она взяла такси до аэропорта.
Я скучал по ней.
Я запихнул мокрое белье в сушку, вместе с кожаным пальто, и сказал:
— Если растаешь, мне глубоко плевать.
Моим вторым пальто был инвентарный номер 8234, моя шинель. Мне продолжали писать, требуя, чтобы я ее вернул. Никогда они ее не получат.
Я застегнулся поплотнее. К кокаину не прикасался, ничего спиртного не пил, но вкус чувствовал на языке. Последний звонок. Набрал номер и услышал:
— Общество «Саймон», чем могу помочь?
— Я могу поговорить с Рональдом Брайсоном?
Услышал крик, ответный вопль, потом голос сказал:
— Рон выходной до завтрашнего полудня.
— Так завтра я смогу с ним встретиться?
— Он будет здесь.
Клик. На один день детективной работы достаточно, пора развлечься. Я проверил бумажник и двинулся в путь. До «У Нестора» каких-то пять минут, рукой подать. Я решил пойти в обход и заглянуть в церковь Святого Патрика, освежить воспоминания. Остановился у грота. Если и молиться, то за Кики. Услышал:
— Ба, глазам не верю, Джек Тейлор молится.
Святой отец Малачи собственной персоной, с самодовольной улыбкой на лице. Он с остервенением приканчивал очередную сигарету. Я сказал:
— Все курите.
— Я только что был с твоей матерью.
— Надо же, ты меня шокировал.
— Шокировал? Бедняжка в глубоком горе с того момента, как тебя увидела. Придумал же… дать ей зубы.
— Это мои зубы.
Он воздел глаза к небесам, как бы прося: «Господи, дай мне силы!» Здорово насобачился. Их этому в духовной школе учат. Он сказал:
— Она никогда этого не переживет.
— Гм. Полагаю, она оправится.
— Что могло заставить тебя так поступить?
— Спиртное, святой отец, спиртное руководило мною.
Он автоматически поднял правую руку — перекреститься. За столько лет жест стал машинальным. Я улыбнулся, заметив, как он одернул себя. Я повернулся, чтобы взглянуть на статую, и спросил:
— Если я стану утверждать, что видел, как она шевельнулась, поможет ли это делу?
Он вытянул свои «Мейджорс», достал одну сигарету и с остервенением затянулся, как будто хотел проглотить ярость. Я сказал:
— У меня хорошие новости для мамочки.
— Ты уезжаешь из города?
— Нет, но я женился.
— Что?
— Но она уезжает. По правде, уже уехала.
— Ты женился, и твоя жена уже уехала?
— Вкратце именно так.
Он швырнул окурок в грот и сказал:
— Ты определенно помешанный.
— Зато не скучный, так ведь, Малачи?
— Катись ко всем чертям.
Когда он уходил, я крикнул вслед:
— Где же благословение?
Проходившая мимо местная женщина сказала:
— Молодец. Этот поп слишком много на себя берет.
Я помолился за Кики, правда вкратце.
В пабе «У Нестора» Джефф спросил:
— Ты ее нашел?
— Уехала.
— Уехала?
— Вернулась в Лондон.
— Господи, Джек.
— Где Кэти?
— Она на тебя сердится. Не трогай ее несколько дней.
Он налил мне пинту и сказал:
— За мой счет.
— Спасибо, Джефф.
— Что собираешься делать?
— Встречаюсь с Киганом.
— С кем?
— С детективом сержантом Киганом из лондонской городской полиции.
— В Лондоне?
— Нет, на набережной, в пабе, примерно через час.
— По делу?
— Он сам деловой, дальше некуда.
— Забудь, что я спросил, забудь, что я вообще о чем-то спрашивал.
Часовой был на месте и не сводил с меня глаз. Я спросил:
— В чем дело?
— Мне понравилась твоя женушка.
— О господи!
Я направился вниз по Шоп-стрит. Было морозно, но это не остановило уличных актеров. Они работали молча, не в полном составе, но все равно работали. Возле пивнушки «У Эпсона» стоял жонглер, у булочной музыкант, Чарли Чаплин рядом с пивной «У Фини».
Немецкая пара спросила:
— Где нам найти Крак?
Я показал в том направлении, откуда пришел, и спросил:
— А что вы так называете?
В пивной было не протолкнуться. Сквозь общий гвалт я услышал голос, говоривший с английским акцентом:
— Горячий пунш и пинту этой черной жидкости.
Кто еще это мог быть? Чаз, мой румынский друг, отделился от толпы и подошел ко мне, прежде чем я позвал Кигана, и заявил:
— Помнишь пятерку, которую я тебе вчера дал?
— Нет, Чаз, это я тебе одолжил.
— Уверен?
— Да, но ты, наверное, хотел еще одну?
— Ты лучше всех, Джек.
— Скажи это моей жене.
На Кигане были белый свитер с надписью «Pog mo thoin», ярко-красные брюки для гольфа и сувенирная шляпа, которая умоляла: «Поцелуй меня поскорее».
Он заорал:
— Джек Тейлор — мой лучший кореш. — Сунул мне в руку кружку и сказал: — Там на стойке еще эта горячая бурда и крепкое.
Я подумал: «Осилю ли я? Кто-нибудь вообще может осилить?»
Я спросил:
— А где твои вещи?
— В гостинице.
— Ты снял номер? Но ведь у меня дом.
— Это здорово, дружище, но вдруг я неряха?
Поспорь с ним. Я и не стал, поплыл по течению. Киган — это природная сила, грубая, резкая, мощная, которую невозможно сдержать. На Айр-сквер есть клуб, называется «Куба». Думаю, переводу это не поддается. Два часа ночи, а мы там с Киганом и двумя дамами, которых он уговорил. Такое впечатление, что они от него в восторге. Он обнимает одну за талию и заявляет:
— Джек, я обожаю эту страну.
— Она определенно обожает тебя.
— Святая правда, сынок. Я ведь побочный отпрыск фениев.[4]
Чтобы услышать такое, произнесенное с английским акцентом, нужно жить долго. К нам подходил управляющий, и я подумал:
— Ого!
Но ошибся. Он предложил шампанского за счет заведения. Киган сказал:
— Тащите, сударь мой. На завтрак мы будем есть черный пудинг.
Я позволил себе удалиться в сумеречную зону. Весь следующий час я рассказывал Кигану про события нескольких последних недель. Он сказал:
— Ты псих ненормальный, но я тебя люблю.
Как бы его ни называли другие, он никогда никого не судил. Он сунул девушкам несколько банкнот и спросил:
— Инстинкт подсказывает мне, что вам хочется эти липкие коктейли с зонтиками. Угадал?
Он угадал, и они были в восторге. Он снова повернулся ко мне:
— Та брюнеточка… Я бы на ней попрыгал. Не возражаешь?
— Да нет.
— Ты возьми ту, что потише, ладно?
— Спасибо, я подумаю.
Он внезапно стал серьезным. Все дуракаваляние, вульгарность, прибаутки исчезли за одну секунду. Он сказал:
— Джек, я хороший полицейский, я больше ничего не умею, но эти подонки пытаются от меня избавиться. Рано или поздно они в этом преуспеют.
