Евгений Лучковский - Опасная обочина
Наконец подошла и его очередь, диспетчер подписал путевку, но сверху начертал — «два заказа». Эдик было возразил: и так, мол, опаздываю, плана не наберу, он даже голос повысил, но диспетчер только поморщился.
— Как это, не наберешь? Ты летай…
— Летай? — ехидно переспросил Эдик. — А ГАИ?
Не тут-то было: диспетчер и не моргнул.
— Ничего. Приспособишься. Над ГАИ летай. Следующий!
Стоящий вокруг народ расхохотался, и спор с начальством закончился.
На площадке во дворе он столкнулся нос к носу с утренним таксистом.
Баранчук хотел было обогнуть его, но тот загородил дорогу.
Водитель улыбался совершенно по-доброму, без подвоха.
— Постой-ка, мастер, сдачу-то возьми, — он повертел в пальцах новенький, вероятно, тот самый хрустящий рубль и с наслаждением затолкал его в нагрудный карман Эдиковой куртки. — Ишь ты, трудовая молодежь, смена наша. Вот и расти вас.
Эдик помчался к своей машине и по дороге вспомнил, что накануне торопился и не вымыл «Волгу», уж больно много народу было на мойку. Он в задумчивости потрогал пальцем крыло, махнул рукой — авось на воротах сойдет — и кинулся за руль. Двигатель взревел, мгновенно набрав обороты. Так прогазовывая, но на малой скорости, словно бы сдерживая рвущуюся вперед машину, с видом спешащего на линию человека, он подкатил к воротам и тормознул, подчиняясь жезлу дяди Васи, известного под кличкой Апостол.
— Дай сюда путевку, вьюноша, — потребовал дядя Вася.
Эдуард небрежно и с видимой неохотой протянул путевку, по-прежнему прогазовывая и давая понять, что теряет драгоценное время. Однако дядя Вася в путевку и не заглянул. Он сунул ее в карман и указал слегка подрагивающим коричневым перстом в сторону мойки, не унизив свой величественный жест ни единым словом. Пришлось бы Эдику ехать «мыться», но в это время, мрачно ступая, к машине подошел ночной механик Жора, бывший гонщик, человек добродушного и одновременно крутого нрава, признанный в парке авторитет, но не по должности, а по чему-то такому, чего Баранчук еще не понимал. И лицо у него было такое, не лицо — барельеф. Жора кряхтя загрузился в машину и уставился в лобовое стекло. Это значило, что его нужно везти к рынку в пивной зал. Ночной механик не выбирал Эдика, просто его машина стояла в воротах первой.
— Ну? — с медным отливом пророкотал Жора. — Чего стоим? — И голос у него был подходящий, под стать облику. Эдик молча кивнул на Апостола: дескать, вот он бюрократ, его и спрашивай.
— Вроде машина грязная, — неуверенно сказал дядя Вася.
— А с чего ей быть чистой? — слегка удивился Жора. — На ней же ездют…
— А начальство потом фитиль вставит, мне первому.
— Плюнь, — прогудел Жора. — Главное — спокойствие, Апостол. Береги нервы смолоду.
Последний аргумент окончательно убедил дядю Васю: он вернул Эдику путевку и опустил на воротах цепь.
Баранчук врубил скорость, и они выехали за ворота. Ощущение легкости и свободы овладело Эдиком, как всегда в начале смены. Он знал, что Жоре очень хочется пива, но был искренне потрясен и чуть не выронил руль, когда Жора, доселе мрачно молчавший, вдруг яростно заорал какие-то слова, оказавшиеся впоследствии стихами. Слова были такие:
Р-ревут мотор-р-ы.
Почки р-рвутся!
Глушители поют аккор-р-рд!
Ночной механик закончил декламацию, воздух в салоне еще дрожал. Он щелкнул ногтем по газете, которую держал в руках.
— Вот тут напечатано, — сообщил он.
— Неужто твои? — искренне удивился Эдик. Жора усмехнулся.
— Нравятся?
Эдуард дипломатично пожал плечами и вежливо промолчал.
— Нет, не мои, — сказал Жора. — Нашего водителя из третьей колонны.
— А что за газета? — просто так спросил Баранчук.
— Не газета это, — поучительно прогудел Жора, — а наша многотиражка. Лещ в ней…
Вскоре они подъехали к рынку. У входа в пивзал утренняя толпа восторженно и почтительно приветствовала Жору, уважая в нем признанного лидера.
Механик покинул салон «Волги», и можно было приступить к работе. Эдик постоял немного у пивнушки, потом сообразил: какой же здесь пассажир? Он медленно двинулся вдоль рынка, зорко выглядывая людей на тротуарах и соображая, куда бы податься. «Сливки» ранней работы уже были сняты, вокзальный разбор шел к концу, оставался центр с его случайными превратностями, магазинами, приезжим людом. «В центр, — решил Эдик, но, проезжая мимо ворот рынка, все же остановился, — возьму чего-нибудь такого, когда еще сюда попадешь…»
Он очень скоро вернулся с кульком яблок, а в машине уже сидел пассажир — Жора, невозмутимый и терпеливый. «Не запер я ее, что ли? — подумал Эдик с горечью. — Теперь катай его, черт побери…»
— Жора, я машину… не закрыл?
— Почему же, — басовито отозвался Жора, — закрыл…
Помолчал и с пивной сытостью добавил.
— В Химки поедем. За деньги, — он с легкостью повернулся и озорно заглянул Эдику в глаза. — Не волнуйся, корешок, могу вперед…
В парке не было замка, крючка, задвижки, вообще чего-нибудь такого, чего бы Жора не открыл.
Путь предстоял неблизкий, но Баранчуку жадность была несвойственна.
— Жора, я могу и бесплатно, — сказал Эдик, вспомнив злополучный рубль. — Меня самого сегодня бесплатно подвезли… Совсем незнакомый водитель.
— Дудки, — сказал Жора, — тебе бесплатно еще рано. Вот станешь мастером, заведешь дела…
— Вот еще! Какие дела? У меня дел не будет, Жора.
Механик усмехнулся.
— Ишь ты чистюля какой! Будут дела. Не захочешь, а будут. Это, брат, такси… Нервы, риск, деньги. Знаешь, кто в этом городе больше всех рискует? Милиция да таксисты. Вот так-то.
Эдик промолчал, и ночной механик продолжал развивать мысль.
— Вот милиция, ей на роду написано, у них работа такая. А у нас? Тоже почти такая.
Здесь уже Баранчук не выдержал.
— Ну ты даешь! Такая! Где она такая?
Предстоял разговор. Жора закурил, развернулся к молодому водителю, облокотился поудобнее. Нелегкое это дело — передавать опыт.
— Эдуард, вот ты, к примеру, ночью работаешь? А?
— Работаю…
— Ты и представь: садятся к тебе двое мужиков. Чтобы водкой пахло — ни-ни… Сажаешь ведь?
— Допустим, сажаю…
— Ага!
Механик с видимым наслаждением затянулся. Ощущая себя сподвижником Макаренко, он в лучших традициях педагогики сбил пепел одним движением мизинца и продолжал:
— Таким образом, твои пассажиры рассредоточиваются: один садится впереди, другой — сзади. Маршрут — дачный поселок Солнечный, по-старому деревня Фирюлевка. Километров эдак двадцать за кольцевую, однако в пределах, допустимых инструкцией, везти обязан. Везешь? Или нет?
Эдик пока подвоха не чувствовал:
— Везу…
— Вот и зря! А я не везу, — и Жора одним элегантным движением с силой выщелкивает окурок в ветровичок — навстречу потоку воздуха. — Не везу, — продолжает он, — потому что чувствую: не тот это пассажир. И не повезу ни за какие коврижки, потому что мой внутренний голос, понимаешь, говорит мне: «Не вези, Жора, худо будет». А внутренний голос у меня не алики-эдики, не салага то есть, извини, Эдуард, но в одном таксомоторе двадцать лет пашет, знает, что почем и что к чему… Так вот.
Эдик уже представил себе молодого Жору: прическа «полубокс», кепочка-восьмиклинка, брюки от колена шире некуда, на ногах белый парусин, стоит себе, опершись о «Победу» с шашечками, курит «Герцеговину флор». И музыка из старинного репродуктора со столба подходящая, что-то вроде «Компарситы» или «Брызг шампанского». Тут-то к нему и подходят двое: мордатые, с фиксами, руки по плечо в наколках — сразу видно кто…
— Раньше-то, может, еще бы и повез, — из далекой реальности доносится басовитый речитатив Жоры, — а теперь и просить не надо, ясное дело — не повезу.
…Но тот Жора — молодой и неопытный — везет. Он галантно распахивает дверцу перед двумя мордоворотами и чуть ли не со слезами на глазах усаживает их в авто. И все это так выразительно, ну словно в немом кино…
— А то ведь как может быть, — продолжает Жора. — Тот, что сзади, приготовил удавочку из тонкой лески. А передний рядом с тобой тоже не зря: перехватит руль в случае чего и машину остановит. Заехали в темное место, р-раз и — кранты, сливай воду…
Монолог утомил Жору.
— И из-за чего? — с горечью заканчивает он. — В кассе-то больше тридцатки не наберется — копейки…
Разбушевавшееся воображение Эдика уже рисует трагический финал этой истории. В могучих лапищах одного из амбалов появляется катушка от спиннинга. Отмотав изрядный конец, он делает лицо, как у Германа в «Пиковой даме», и приближается к переднему сиденью, где молодой красавец Жора о чем-то весело щебечет с передним пассажиром. Р-раз — и голова Жоры валится на грудь как подкошенная, в лице ни кровинки. Злодеи бросаются к нему и начинают бешено выворачивать карманы — пусто. Тогда один из них, вздрогнув от озарившей его догадки, срывает с Жоры белый парусиновый туфель и, торжествуя, высыпает себе на ладонь горсть тусклых однокопеечных монет…
