Ребекка Джеймс - Сладкая боль
— Прости за вчерашнее, — поспешно говорит она.
Я включаю кофеварку.
— Не нужно извиняться.
— Нет, нужно. Я вела себя как идиотка. — Она прижимает руку ко лбу. — Наверное, слишком много выпила.
Я молча наливаю себе кофе и сажусь напротив.
— Во-первых, ты не вела себя как идиотка. Не вижу ничего запредельного в том, что тебе грустно. А во-вторых, — я перевожу дух и улыбаюсь, — если угодно, вини спиртное, но лично мне кажется, что дело в чем-то другом. У тебя проблемы.
— Проблемы, — устало повторяет она. — Это мягко сказано.
— Да, — подтверждаю я. — Я понимаю.
Не хочу настаивать и задавать слишком много личных вопросов. Анна нервничает, она на грани слез. Одно неверное движение — и, боюсь, она убежит. Я почти уверен, что девушка грустит из-за Бенджамена, но после странной вчерашней вспышки Маркуса расспрашивать не рискую. Тема слишком скользкая. Гораздо безопасней сейчас спросить Анну о смерти родителей.
— Можно один вопрос? — говорю я, внимательно наблюдая за ней. — Что случилось с твоими родителями? То есть я знаю, что они погибли в аварии. Но что конкретно произошло?
Несколько секунд она смотрит в стол, и я уже думаю, что разговора не получится, но Анна вдруг поднимает голову и отвечает, не сводя с меня взгляда:
— Они попали в аварию. Прицеп потерял управление, скатился с горки и задавил их.
Значит, Джо была права про «сиротку Энни». Но я об этом умалчиваю.
— Соболезную. Ты, наверное, по ним скучаешь.
Анна отвечает не сразу — наверное, потому что слишком расстроена. Наконец она вздыхает.
— Я скучаю по папе. Каждый день его вспоминаю.
Я молчу.
— Ты не удивлен? — спрашивает Анна.
— Да нет. Пожалуй, нет. Наверное, твоя мать была не идеальна.
— Скорее я была не идеальной дочерью.
— По-моему, в первую очередь родители должны следить за атмосферой в семье, — твердо говорю я. — Им необязательно быть идеальными, но пускай хоть не портят то, что есть.
— Да, возможно, — отвечает Анна и смотрит через мое плечо в сад. — Незадолго до смерти мамы мы поссорились. Целую неделю почти не разговаривали. Я наговорила ей ужасных вещей. Назвала стервой. А потом она погибла.
— Ох. Но ты…
Она продолжает, как будто не слыша:
— Незадолго до аварии я пожелала, чтобы мама куда-нибудь делась. Я долго-долго об этом думала. Мечтала. Хотела, чтобы она ушла из моей жизни. И вот она ушла. Навсегда… — девушка смаргивает и опускает глаза. — Как говорится, будьте осторожны в своих желаниях.
— Да, но ведь не факт, что желание обязательно сбудется. В смысле, ты не виновата…
Наверное, лучше бы закончить разговор, остановиться, пока слово за мной, но я, запинаясь, продолжаю:
— Люди не умирают только потому, что кто-то пожелал им исчезнуть. Так не бывает. Не вини себя. Не может быть…
— Послушай, — перебивает Анна. Она смотрит прямо в глаза, говорит твердо, и я удивляюсь внезапной вспышке гнева. — Ты очень хороший человек, поэтому не хочу показаться грубой, но я должна кое-что сказать. Ты всего лишь мой сосед, с которым я живу в одном доме. Не думай, что сумеешь мне помочь. Исключено.
Она ставит чашку на стол и отодвигает стул. Прежде чем я успеваю сказать хоть слово, Анна встает и выходит.
13
Она уходит, оставив Тима сидеть за столом, и бежит наверх, на чердак. С Тимом слишком легко общаться. Что-то такое есть в его лице, в светло-карих глазах, в детской россыпи веснушек на носу, в застенчивой улыбке, с которой он задает вопросы. Не верится, что человек с таким лицом способен причинить зло или слишком строго судить. Огромный соблазн — выболтать ему в душераздирающих подробностях все беды, которые с ней случились. Пусть исследует и изучит темные места, куда она не смеет ступить сама.
14
Вечером я прихожу с работы позже обычного. В доме темно. Уже за полночь. Хотя физически я совершенно вымотался, зато после очередного шумного вечера в ресторане настроение прекрасное. Мне нужны пара бутылок пива, час на кушетке, что-нибудь бездумное по телевизору — а поскольку Анна скорее всего уже спит, у меня есть прекрасная возможность в кои-то веки получить гостиную в собственное распоряжение. Я открываю пиво, которое принес из ресторана, растягиваюсь на кушетке и лениво щелкаю с канала на канал.
Должно быть, я заснул, потому что вдруг вздрагиваю и просыпаюсь от громкого назойливого стука.
Как только я сажусь, шум прекращается. Сбитый с толку, я гадаю, вправду ли что-то слышал или же в мои сны ворвался резкий звук с экрана. Я выключаю телевизор и смотрю на часы.
Почти три.
Стук повторяется. Громкий и настойчивый. Барабанят в дверь.
Блин.
Я встаю под аккомпанемент непрерывного оглушительного стука. Меня охватывает ледяной ужас. Я сглатываю и кричу:
— Сейчас, сейчас. Подождите минутку!
Стараюсь говорить так, как будто мне ничуть не страшно, хотя сердце отбивает бешеный ритм, а кровь отлила от лица.
Я обвожу глазами комнату в поисках какого-нибудь оружия и нахожу большую керамическую подпорку для книг. Она достаточно тяжела, чтобы при необходимости причинить некоторый ущерб здоровью.
— Кто там? — спрашиваю я, подойдя к двери. — Чего надо?
Нет ответа. Кто-то стучит еще трижды, так сильно, что под моими ногами дрожит пол.
Я крепче сжимаю в кулаке подпорку и отпираю дверь.
На крыльце никого.
Я щелкаю выключателем, но фонарь не зажигается.
— Эй! — кричу я. — Кто здесь? Какого черта вам надо?
Не ожидаю ответа — и не получаю его. Я оставляю подпорку и выхожу на крыльцо, всматриваясь в темноту — вдруг в саду кто-то прячется — но снаружи слишком темно. Высокие старые деревья отбрасывают непроницаемую тень, которая кажется непроглядно-черной. От уличных фонарей мало проку.
Скорее всего балуются какие-нибудь нетрезвые сопляки. Ищут неприятностей и разыгрывают дурацкие шуточки. Мы с приятелями в юности тоже думали, что это прикольно.
Я снова всматриваюсь в кусты, но напрасно, я ничего не вижу. Нужен мощный фонарь, чтобы разглядеть что-нибудь на расстоянии нескольких метров. В любом случае, я не сомневаюсь, что шутник давно удрал.
— Если еще раз это сделаете, я позвоню в полицию! — кричу я в пустоту, чувствуя себя полным идиотом, и поворачиваюсь, чтобы вернуться в дом.
Входная дверь начинает закрываться.
— Стой! — Я бросаюсь вперед, вытянув руки, но опаздываю, и дверь захлопывается прямо у меня перед носом. Я поворачиваю ручку, налегаю плечом и убеждаюсь, что замок защелкнулся.
— Твою мать… — я роюсь в карманах в тщетной надежде, что оставил ключ в брюках. Ничего не нахожу, зато замечаю, как трясутся руки. Я делаю глубокий вдох и приказываю себе успокоиться. Дверь захлопнулась сама. Дурацкая оплошка. Ничего страшного.
Я обхожу дом сбоку, на ходу проверяя окна. В темноте ни черта не видно, я спотыкаюсь и вполголоса ругаюсь. Просто не верится, блин. Надо же — оказаться на улице в три часа ночи. Я горько смеюсь над собственной глупостью. Я так устал, что впору свернуться на траве и заснуть, и я всерьез обдумываю этот вариант, возможно, единственный. Наконец добираюсь до черного хода и вижу на кухне свет. Стеклянная дверь открыта, и во внутренний дворик льется свет.
— Эй? — я захожу на кухню и оглядываюсь. Там никого нет.
Я запираю дверь и с силой наваливаюсь на нее, чтобы убедиться, что она надежно закрыта.
Может быть, Анна сама оставила дверь открытой, прежде чем уйти спать? Вряд ли. И я уверен, что свет раньше не горел. Когда я вернулся из ресторана, в доме было совсем темно.
Кто-то сюда забрался?
Я вижу в оконном стекле отражение чьего-то лица, быстро разворачиваюсь, и с моих губ срывается испуганный возглас.
Никого и ничего.
Я облегченно смеюсь — это было мое собственное отражение. Воображение у меня изрядно разыгралось. Я до смерти устал, вот и пугаюсь невесть чего. Какие-то хулиганы постучали в дверь и убежали. Я чуть не остался ночевать на улице. Анна забыла запереть заднюю дверь. Ничего зловещего или странного. Просто нужно как следует выспаться.
Я выключаю на кухне свет и выхожу в коридор.
Парадная дверь стоит нараспашку.
15
Я знаю, что заснуть мне сегодня не светит. Вновь включаю на кухне свет, варю крепкий кофе и пытаюсь успокоиться, представляя, что уже утро.
Прихватив кофе, я одну за другой осматриваю комнаты внизу. Окликаю неизвестно кого, заглядываю за диваны и занавески. Процесс довольно глупый и бессмысленный: сомневаюсь, что в доме кто-то есть. Если и был, то сбежал. Но ложиться неохота, и нужно куда-то девать бурлящий в крови адреналин.
