Дин Кунц - Душа в лунном свете
Сейчас прошел месяц после её четырнадцатого дня рождения.
Она ещё не оплакивает своих родителей и брата. Те слёзы не приходят ещё в течение трёх недель, а затем они прольются ручьём.
Теперь, более чем два года спустя…
Эмити, которая называет себя также Фантомом «Бродерикса», сидит в кабинке ресторана с Криспином, поедает вкусный куриный сэндвич и пьёт кока-колу. Ей шестнадцать лет. Ему двенадцать и почти ещё целый год. В их возрасте четыре года — это пропасть, но объединяет их общее знание, что мир — более загадочное место, чем большинство людей хотели бы признать.
Эмити спрашивает:
— Ты всё ещё иногда слышишь голос, который говорит тебе, что ты можешь отменить сделанное, сохранить их обоих?
— Иногда. Слышу его с девяти лет. Сейчас мне почти тринадцать. Всё никак не узнаю, что это значит.
— Именниник, — говорит она. — Завтра, так?
— Да.
— Большие тринадцать, — говорит она.
— Рад находиться здесь.
Харли под столом фыркает.
— Счастливые тринадцать, — говорит она.
Криспин кивает.
— Хорошо бы.
10
27 июля, три года и четыре месяца назад…
Криспин просыпается, когда на часах моргнуло 11:31, не уверенный, близко ли это к полуночи или к обеду. Дневной свет за занавесками разрешает эту загадку.
Он не помнит, как отправился в кровать. В действительности, он не помнит большинство из всего, что происходило после обеда предыдущим вечером, состоявшего из супа с тортийя и куриными начо.
Когда он садится, опершись на спинку кровати, пытаясь прояснить рассудок, кто-то стучит в дверь.
Он говорит: «Войдите», и горничная по имени Арула входит, толкая тележку с завтраком, как будто чувствовала, что он будет спать до более позднего времени, чем когда-либо, и проснётся точно в это время.
Кухня предоставляет Криспину еду, которой хватило бы на три завтрака. Серебряный котелок с горячим шоколадом, из горлышка которого поднимается ароматный пар. Английский кекс,[26] намазанный маслом. Кекс с шоколадной крошкой и круассан с миндалём. Щедрая чаша свежей клубники с коричневым сахаром и маленький кувшинчик со сливками. Пышная липкая сдобная булочка, покрытая орехом пекан. В выдвижном ящике с подогревом в тележке лежат блинчики с бананом и кленовым сиропом сбоку, на случай, если он их захочет.
Арула по-своему так же мила, как и другие домработницы — это поразительно, насколько они все милые — и всегда дружелюбна. Когда она раздвигает занавески, чтобы впустить утренний свет, то говорит ему, что день выдался тёплый, что синешейки в этом году более голубые, чем когда-либо, а мистер Мордред сегодня проведёт занятия только с часу до четырёх, в библиотеке.
Рассматривая подношения на тележке с завтраком, Криспин чувствует, что заторможен, сознание затуманено. Хотя никогда не был угрюмым мальчиком, он по каким-то причинам не в своей тарелке. Он жалуется на то, что не может съесть много.
— Вы должны будете отдать часть этого Харли или кому-нибудь ещё.
Возвращаясь к кровати, Арула говорит:
— Ну-ну, милый мальчик. Это твои любимые блюда, а у твоего брата свои. Ешь то, что хочешь, и мы выбросим остальное. Ты хороший мальчик, ты заслуживаешь того, чтобы выбирать.
— Это кажется таким расточительством.
— Никакого расточительства, — уверяет она его, — даже если вид этого доставляет тебе удовольствие.
Это не такая тележка, как обычно. Нет подноса для кровати. Верхняя часть тележки сама поворачивается над кроватью, удобно представляя все эти восхитительные вещи в зоне прямого доступа.
Арула поправляет блузку своей униформы, после чего садится на край кровати, берёт одну из его ног, которая находится под одеялами, и слегка пожимает стопу.
— Ты прекрасный и чуткий мальчик, заботящийся о расточительстве.
Не смотря на то, что воспоминания о прошлом вечере остаются образами в тумане, Криспин кое-что вспоминает из вчерашнего времени после полудня.
— Почему вы купали Мирабель в молоке и в лепестках роз?
Только после того, как задаёт этот вопрос, он вспоминает, что знает об этом событии только из-за того, что они с Харли подслушивали.
Арула ни хмурится, ни замирает в удивлении, но отвечает так, как будто никто в «Терон Холле» не хранит секреты.
— В самых-самых лучших европейских семьях существует прекрасное традиционное действо, которое проходят девочки в возрасте шести лет.
— Мы не европейцы, — бормочет Криспин.
— Теперь ты Криспин Грегорио, и ты, несомненно, европеец, по меньшей мере, по браку. Помни, семья живёт только иногда в «Терон Холле», но владеет домами по всему миру. Твоя мама хочет убедиться, что ты хорошо приспособился и знаешь, как жить в любой стране, в которой окажешься.
— Я не хочу принимать ванну из молока и роз.
Арула сладкозвучно смеётся и снова сжимает его стопу.
— Ты и не будешь. Это только для девочек, глупыш.
Неохотно откусывая круассан, Криспин говорит:
— Ставлю, что девочкам это тоже не нравится.
— Мирабель восхитилась этим. Девочки любят, когда их балуют.
— Я собираюсь спросить её, и, держу пари, что ей не понравилось.
— Конечно, спроси её, когда она позвонит первый раз из Франции.
Сбитый с толку, Криспин говорит:
— Что это значит — из Франции?
— Ну, если бы ты не был таким ужасным соней, ты бы знал. Мы все собираемся во Францию в октябре. Этим утром Минос и миссис Фригг вылетели в Париж, чтобы подготовить там дом, и Мирабель отправилась с ними.
Начинка из миндальной массы в круассане, которая была сладкой, внезапно кажется горькой. Он откладывает выпечку.
— Почему Мирабель должна уехать во Францию раньше остальных?
— В доме, который в Париже, нет спальни, подходящей для маленькой девочки, — объясняет Арула. — Мистер Грегорио хочет сделать дочку настолько счастливой, насколько это возможно. Он разрешил оплатить всё, что необходимо, чтобы предоставить ей самую замечательную спальню, которую она только может представить. Она должна быть там, чтобы иметь возможность выбирать.
— Что-то здесь не так, — говорит Криспин.
— И что же?
Он хмурится.
— Я не знаю.
Её рука поднимается вверх по ноге, и она сжимает через одеяло его колено.
— О, это всё ясно как божий день. Мистер Грегорио — благородный человек.
— А что со мной и Харли? Где мы будем спать, когда окажемся там?
— В парижском доме уже есть спальни, подходящие для мальчиков. Вы будете от них в восторге.
Он сидел над своим завтраком. Теперь резко откидывается на гору подушек.
— Я не хочу в Париж.
— Ерунда. Это один из крупнейших городов мира. Тебе хотелось бы посмотреть на Эйфелеву башню, так же?
— Нет.
— Бьюсь об заклад, — заявляет Арула, отпуская его колено и поднимаясь с кровати, — ты, должно быть, утром выпил раздражающую таблетку. Милый мальчик, Франция будет грандиозным путешествием. Ты полюбишь каждую минуту, проведённую там.
— Я не говорю по-французски.
— Ты и не должен. Все, кто работает с мистером Грегорио по всему миру, совершенно говорят по-английски, так же, как и на других языках. Когда ты будешь покидать дом во Франции, с тобой всегда будет спутник-переводчик. Сейчас съешь что-нибудь на завтрак, дитя. Я вернусь позже, чтобы всё собрать.
Когда остаётся один, Криспин отталкивает тележку, откидывает одеяла и слазит с кровати. Он беспокойно ходит по комнате, постоянно останавливаясь перед окном и вглядываясь в город.
Вспоминая слежку за мамой, Мирабель и Прозерпиной в комнате для шитья, мальчик понимает, что было что-то ещё, что он забыл. Это ускользает от него.
Наконец, в память возвращается короткий визит нянюшки Сэйо к нему и его брату во время обеда, когда она сообщила, что у их сестры мигрень, и она поест в своей комнате после того, как боль отступит.
Не волнуйтесь. С Мирабель всё будет отлично. Но сегодня вечером вы не должны её беспокоить.
Он вспоминает, как пошёл в кровать до девяти часов. Он не был сонным. Когда нянюшка проверяла его, он претворился, что крепко спит. Когда она ушла, он наблюдал за часами у кровати, пока они не отсчитали до девяти тридцати.
Он ничего не помнит после этого. Вообще. Так что, должно быть, он не был таким бодрым, как думал. Похоже, он, в конце концов, заснул.
В ванной комнате он включает в душе такую горячую воду, которую может выдержать. Заходит в небольшую кабинку, закрывает за собой дверь и глубоко вдыхает вздымающийся пар.
Мыло выделяет много пены. Он всегда пользуется мочалкой для того, чтобы намылить себя, но неожиданно осознаёт, что сейчас вместо этого использует руки. По причине, которую не может объяснить словами, он смущается собственных прикосновений и прибегает к помощи мочалки, как обычно.
