Том Пиккирилли - Никто
‒ Я бы вам с удовольствием ответил, но я забыл вопрос.
Она дружелюбно рассмеялась.
‒ Ах, вы один из тех людей, у которых на каждый вопрос приготовлен остроумный ответ. Наверно, чувство юмора много раз приходило вам на помощь.
‒ Вы даже представить себе не можете, ‒ сказал Крайер.
‒ При психогенной амнезии наблюдается ретроградная потеря памяти, то есть неспособность воспроизводить важную информацию о себе, которая предшествовала уязвлению.
Крайер оживился:
‒ Уязвлению?
‒ Событию, которое явилось первопричиной амнезии. Насколько я понимаю, в вашем случае это была тяжёлая черепно-мозговая травма.
Уязвление. Ну да, подходящее название. Тот парень всадил мне в лоб семь сантиметров стали. Немного чертовски обидно.
Она продолжала:
‒ Но в то же время вы не утратили способность запоминать последующие события, вопреки травме. Поэтому вам не составит труда найти работу. Может быть, у вас есть какие-то предпочтения? Чем бы вы хотели заниматься?
Он попытался на время забыть о своей первостепенной миссии. Если не брать её в расчёт, то чем бы он хотел заняться? Хотел ли он вернуться к нормальной жизни? Найти новую жену, завести ещё детей? Энни бросила бы Фила ради него? Мог бы он приударить за мисс Эйвери?
‒ Я об этом не задумывался, ‒ сказал он.
‒ Нет? Ну что ж, стоит задуматься.
И снова обезоруживающая дружелюбная улыбка. Теперь он понимал, что эта улыбка была не только очаровательна, но и ужасно наивна. Её послали сюда, не поставив в известность, с кем ей придётся иметь дело, и на что он способен. Его беспокоило, что с ней так обошлись. Система проглотила её так же, как и его самого.
Она просмотрела один из документов.
‒ Вас не интересует работа на заводе?
‒ Вряд ли. Мне быстро надоедает рутина.
‒ А фаст-фуд индустрия?
‒ У меня аллергия на жирные сковородки.
‒ Ладно. Садоводство?
‒ Мне нравится работать в саду, но вот на скошенную траву у меня тоже аллергия.
Её это не смутило.
‒ Хм, посмотрим, что ещё тут у нас есть. О, вот… Вы любите животных? У нас есть вакансия собачьего парикмахера. Но придётся пройти обучение, научиться обращаться с собаками. Ну, знаете ‒ стричь им ногти, прочищать им задний проход.
‒ Прочищать задний проход?
‒ Да, это важная составляющая здоровья собаки.
‒ А я и не знал.
‒ О да, это так, ‒ утверждала мисс Эйвери и просто сияла при этом. Вряд ли ей было больше двадцати пяти, и Крайер уже заранее жалел о том дне, когда эта работа с психами добьёт её. Она была таким искренним человеком. ‒ У меня три лабрадора шоколадного цвета.
‒ Жаль, но в детстве меня укусила собака. Теперь я их очень боюсь и не могу ничего с собой поделать.
‒ Какой ужас. А я не представляю себе жизни без моих собак. Они мои лучшие друзья.
‒ Готов поспорить, вы взяли их из приюта.
Она протянула руку и прикоснулась к его руке.
‒ Как вы догадались?
‒ По вам видно, мисс Эйвери. Видно, что вы любите проявлять заботу о слабых и беспомощных.
‒ Это так. Мне в жизни очень повезло, и я думаю, что не следует принимать это как должное. Я чувствую, что это мой долг ‒ помогать другим.
‒ Я вас почти не знаю, но верю, что это так. Я вижу это. У вас есть высокое призвание.
‒ Думаю, оно есть у каждого из нас.
‒ Но у вас оно сильнее, чем у остальных.
Она снова взглянула на его анкету, сделала несколько записей и сказала:
‒ Что ж, я вернусь через пару дней и принесу другие вакансии. И мы с вами обсудим ваш переезд в квартиру.
‒ Спасибо за заботу, мисс Эйвери. Я уже чувствую себя другим человеком.
27
Вошёл Босс и встал, прислонившись к стене. Гипс он держал на уровне груди, будто боксёрскую перчатку.
‒ Красотка.
‒ Она бывала здесь раньше?
‒ Не, старик, она новенькая, а ты её единственный клиент в этом доме. Другие соцработники, в основном, пожилые дядьки с расстройством желудка. Они приходят ещё до обеда, но уже пьяные, и следующие 45 минут торчат на толчке. Вряд ли они вообще разговаривают с психами. Зато они мои постоянные клиенты, всё время берут травку, чтобы дать своим морщинистым задницам возможность отдохнуть. У нас тут одна дамочка лежит уже два года, и никто к ней не приходит. Думаю, никто и не помнит, что она ещё жива. Наверно, подшили в её дело не ту бумажку, где сказано, что она скончалась. Чёрт их знает, может, они и похороны уже устроили, и имущество разделили. А она когда-нибудь отсюда выйдет и пойдёт проведать своих деток. Те увидят её и обосрутся от страха. Подумают, что она зомби и вышибут ей мозги.
‒ Но ты по-прежнему за ней присматриваешь.
‒ Да, старик. Это моя работа.
Значит, даже у Босса в глубине души остались человеческие чувства. Мудак, наркоторговец, который следит за тем, чтобы старушки не забывали принимать лекарства.
‒ Слушай, ‒ сказал Босс, ‒ я насчёт того дела, которое мы на днях обсуждали. Думаю, завтра я смогу достать то, что тебе нужно. Как я уже говорил, ты берёшь это и сваливаешь отсюда. Так что начинай подыскивать себе подземный переход или канализационный люк, где будешь ночевать.
‒ Этого не потребуется. Я остаюсь тут. Я передумал. Мне больше не нужна пушка.
Босс подался вперёд и расправил плечи:
‒ Чего-чего ты сейчас сказал?
‒ Мне больше не нужна пушка.
‒ Эй, эй, тот парень, с которым я разговаривал, рассчитывает продать её тебе!
‒ Переживёт. Просто сделай ему скидку на следующую дозу.
Крайер сунул руку в карман и достал половину от той суммы, которую в тот день забрал у Босса.
‒ Вот, это поможет вам уладить разногласия.
‒ Хочешь откупиться от меня моими же деньгами?
‒ Нет. Я хочу откупиться от тебя деньгами, украденными у тебя.
‒ Как-то это бестактно. Ну а почему тебе больше не нужна пушка? Потому что я вышвырну тебя отсюда?
‒ Нет.
‒ Я думал, кто-то сильно тебе насолил.
‒ Так и есть. Но теперь я хочу использовать нож.
Босс поднял голову и медленно окинул Крайера таким взглядом, будто внезапно увидел что-то новое. Ты можешь годами глядеть на человека, но не знать, что он из себя представляет. Можешь годами смотреть в зеркало, но не знать свою истинную внешность. Босс почесал подбородок рукой в гипсе.
‒ Почему именно нож?
‒ Потому что он использовал нож, ‒ сказал Крайер. ‒ И потому что он не смог им убить меня.
28
Что ж, вернёмся к списку Энни.
Босс собирался в город, чтобы продать несколько доз кокаина, и предложил подбросить Крайера до средней школы.
‒ Любишь малолеток?
‒ Я всё ещё страдаю от психогенной амнезии, а не какими-нибудь извращениями.
‒ Как скажешь.
‒ Ты же не продаёшь свою дрянь старшеклассникам? ‒ спросил Крайер.
‒ Нет, старик, хотя некоторые из школьных охранников частенько заказывают марихуану. Но реальный доход мне приносит общество пенсионеров. Говорю тебе, старики ‒ практически нетронутый источник дохода. Им не на что тратить свои пенсии, и они могут позволить себе иногда разбрасываться деньгами. Я оказываю им ценные услуги, можешь спросить любого из них.
‒ Уверен, что они подтвердят это. Спасибо, что подвёз.
‒ Учти, если копы поймают тебя тут без штанов, то я тебя знать не знаю.
‒ Ты и так меня не знаешь.
‒ Да уж.
Крайер вылез из машины и с удивлением обнаружил, что в школе совсем не было охраны. В охранной будке у входа было пусто. Охранник что, накуривается где-то травой, купленной у Босса? Крайер вошёл через парадный вход и увидел, что за коридорами тоже никто не следит. Он несколько месяцев провёл в сумасшедшем доме, катался в одной машине с наркоторговцем, и вот теперь он так просто может разгуливать тут, и никто ему даже слова не скажет?
Перед входом в столовую стоял застеклённый шкаф с трофеями и фотографиями. Он увидел фото своей дочери, Милли и ещё несколько знакомых лиц, которые уже встречал на фотографиях в комнате Милли. Он приложил руку к стеклу, будто пытаясь дотронуться до своей дочери, и на стекле появилась паутина мелких трещин. Крайер пошёл дальше.
Он оказался возле спортзала и заглянул внутрь. Мальчишки и девчонки бегали, играли в баскетбол, несколько лучших игроков передавали мяч друг другу, оставляя остальных вне игры. Дети кричали, и от этого звука ему стало не по себе. Он прошёл дальше по коридору и оказался возле бассейна.
Время как будто остановилось. Он сел на скамью и почувствовал себя необыкновенно умиротворённым. Он закрыл глаза. Он чувствовал, что другой Крайер, тот, кем он был раньше, ещё ждёт где-то внутри него, хочет снова стать самим собой, слабым неудачником. Счастливым толстяком, который не был сильным, но любил и был любим.
