Пи Трейси - Наживка
Роза с улыбкой положила трубку, с улыбкой включила телевизор, баюкая на коленях Пуфа, и задремала. Внучки приехали домой из колледжа, завтра вечером будет семейный ужин.
Позже она очнулась, в первый момент не поняв, где находится, чувствуя боль во всем теле от тяжких трудов в саду. Пуф с колен спрыгнул, но шерстка щекотала шею. Он занял излюбленное место на спинке дивана, где обычно сидит, глядя в окно. Роза потянулась погладить его, а рука застыла в воздухе.
Пуф урчал.
Она схватила пульт дистанционного управления, нащупала кнопку выключения звука.
– В чем дело, киса?
Помолчав, услышала позади в кустах легкий шорох. Овсянки в туе, вот и все, сказала она себе. На ночь птички устраиваются в мягких вечнозеленых растениях и тихонько шуршат, перескакивая с ветки на ветку.
Хотя шорох не такой уж и тихий. Это кто-то покрупнее.
Там кто-то есть.
Роза чуяла то, на что здравомыслящие люди обращают внимание лишь в очень поздний час. Волосы на затылке встали дыбом, дряблые пятнистые старушечьи руки покрылись гусиной кожей, и, когда глухое урчание Пуфа набрало высоту, стало ясно…
…У дома кто-то стоит, за окном, и смотрит…
Она медленно-медленно оглянулась, увидела парившие в темноте за стеклом глаза, уставившиеся на нее.
На краткий момент тело отреагировало как полагается – сердце екнуло, заколотилось, кровь отхлынула от головы к ногам, готовым бежать по древнему побуждению, лицо замерло, похолодело. Но импульс почти сразу прошел, старая женщина вновь посмотрела на молчаливый телевизионный экран, неподвижно сидя, дожидаясь окончания страшного сна.
Только это не сон.
Шорох прекратился, и, когда она вновь набралась храбрости и повернула голову, за окном никого не было.
Затаила дыхание, пока легкие не запросили воздуха, потом почувствовала себя глуповато – может быть, это и правда был сон. Сознание постоянно выкидывает какие-то фокусы в сумеречном существовании между сном и явью, особенно в старческом возрасте.
Вдруг задребезжала парадная дверь, и Роза задрожала так сильно, что побоялась, как бы старые кости не рассыпались в стеклянные осколки.
Надо вызвать полицию.
Потянулась к телефону, стоявшему рядом на столике, рука не послушалась, ничего нельзя сделать, только беспомощно глядеть, как бесполезный придаток дергается, трепещет, корчится в судорогах, сбивает аппарат на пол.
Дверь внезапно перестала стучать, наступившая тишина была еще страшнее. Роза жутко боялась, что позабыла запереть черный ход, еще больше боялась пойти и проверить.
Замерев на диване, несчастная перепуганная старуха уверяла себя, что, если сидеть совсем тихо, даже не дышать, судьба ее минует. В следующий миг она услышала, как задняя дверь открылась, со стуком закрылась, и все равно не могла сдвинуться с места.
По комнате пронесся сквозняк.
На него Роза так и не оглянулась, поэтому он встал так, чтобы она его увидела, когда поднимет глаза. Когда они, наконец, поднялись, вытащил из кармана куртки крупнокалиберный пистолет и прицелился.
Ох, боже. Судьба не миновала. На этот раз он явился убить ее.
В жуткий момент прозрения она снова стала молоденькой, сильной, бесстрашной, вскочила в тот самый момент, когда пуля вылетела из ствола, и смертельного выстрела не получилось. Пуля попала в живот, а не в сердце, Роза увидела расцветающий красный цветок на старушечьем платье.
– Проклятье, – пробормотал он и сделал еще один выстрел.
10
Шеф Малкерсон принадлежит к типу высоких крепко сбитых шведов грозного вида с густыми белыми волосами и ледяными глазами, но с лица не сходит выражение виноватого пса. Нечто вроде бассет-хаунда из отдела убийств. Нынче утром пришел в полосатом костюме – для него предел дерзости в мире моды.
– Классный костюм, – заявил Джино, плюхнувшись на стул рядом с Магоцци, бросившим на него предостерегающий взгляд, который он проигнорировал. – Обалдеть. Настоящий мафиозный.
Малкерсон замер, снимая пиджак, и закрыл глаза.
– Не совсем то впечатление, которое мне хотелось бы произвести, Ролсет.
– Я в хорошем смысле.
– Это меня и пугает. – Шеф уселся за стол, постучал наманикюренным пальцем по двум сложенным вместе ярко-красным папкам. Всегда держит бумаги по текущим делам об убийствах в красных папках, видно, как ультраконсерватор, считая красный цвет не менее возмутительным, чем само преступление. За четыре с лишним месяца Магоцци не видел на его столе ни одной такой папки. – Средства массовой информации пожелают узнать, почему наших граждан преклонного возраста мучают и убивают.
Магоцци вздернул брови:
– Кто-то уже действительно спрашивал?
– Стажер с десятого канала. – Малкерсон взмахнул розовой бумажкой с телефонным сообщением.
– Дерьмо собачье, – хмыкнул Джино. – Вот что получается, когда делаешь свое дело, а никого временно не убивают. Как только прикончат двоих в одну ночь, какой-нибудь идиот репортер обязательно постарается запугать город до смерти, рассуждая о росте преступности, о серийных убийствах и прочей голливудской белиберде. Вдобавок мучили всего одного, и к тому же не нашего. Мори Гилберт умер, прежде чем рухнул на землю, и на нем нет ни пятнышка, за исключением пулевого отверстия.
– Значит, нет никаких оснований связывать между собой два убийства.
Магоцци пожал плечами:
– Если есть связь, мы ее пока не видим. Оба старики, жили в одном районе. И все. Имя Арлена Фишера ничего не говорит семье Гилбертов и их служащим, равно как и его описание. Думаю, они запомнили бы девяностолетнего старика весом в триста фунтов.
– Хорошо. Значит, можно опровергнуть слух о серийных убийствах. Приложим все силы к делу об убийстве Гилберта. Со вчерашнего вечера до нынешнего утра в диспетчерскую поступило более трехсот звонков.
Магоцци поморщился. Нереальная цифра. Двадцати звонков вполне достаточно, чтоб ребята занервничали. Триста погубят любую карьеру.
– Насчет Гилберта или насчет привязанного к рельсам?
– У привязанного к рельсам есть имя, – укоризненно напомнил Малкерсон. – Арлен Фишер. По поводу него звонят главным образом журналисты, гораздо реже, чем насчет Гилберта, что весьма странно, учитывая чудовищную жестокость убийства. Что мне хотелось бы знать, джентльмены, кто такой Мори Гилберт, черт побери?
Джино ткнул пальцем в потолок.
– Я тоже спросил в ту самую минуту, как увидал вчера толпы людей у питомника. Конечно, высказался более красочно.
– Не сомневаюсь. Сам видел в новостях. Мельком – пресса была не сильно заинтересована, пока не выяснились подробности. Теперь третий канал собрал информацию, и знаете, как его называют? Святой Гилберт из Верхнего города.
Джино фыркнул.
– Потрясающе. Макларен вспоминает, как Мори у него однажды допытывался, почему евреи не бывают святыми, и смотрите, к чему мы пришли. В конце концов, ярлык наклеили на того самого еврея, который поставил подобный вопрос, а он уже этому не способен порадоваться.
– Я совершенно уверен, что это определение чисто светское, абсолютно не католическое, но управление полиции Миннеаполиса не должно допускать убийства святых, истинных или мнимых. Этого требуют почти все позвонившие. Честно сказать, я довольно неловко себя чувствую, ничего не зная о человеке, столько сделавшем для ближних, тем более что он был тестем нашего сотрудника.
Джино слегка развалился на стуле, скрестив руки на животе.
– Ну, Марти Пульман никогда разговорчивостью не отличался, семейные дела держал при себе. Однако, насколько мы слышали, Мори Гилберт был благодетелем. Помог бессчетному числу людей – если это не святость, то я не знаю что. Проблема в том, что из-за этого никто б не подумал его убивать.
Малкерсон посмотрел на него:
– Я читал запись вашей беседы с Пульманом. Как он поживает?
– Адски, если вас это интересует. В рапорте я не указывал, но похоже, остался в том же состоянии, в каком год назад отсюда выходил. Даже не помнит, где был в ночь убийства тестя. Говорит, проснулся на полу на кухне с пустой бутылкой в руке, а больше ничего не знает.
– Надеюсь, вы его серьезно не подозреваете?
– Марти? Господи, вовсе нет. Я просто посчитал нужным спросить. Вы бы поняли, посмотрев на родню. Знаете, кто его шурин? Джек Гилберт. Во-первых, с членами семьи давным-давно не общается, женился не на добропорядочной еврейской девушке, а на лютеранке, которая к нему, по-моему, благосклонности не проявляет – уже интересно. В ту ночь, когда папаша пулю получил, занимался тем же, чем Марти, только в более приличном городском районе. Очнулся утром на подъездной дорожке клуба «Вейзата-кантри», завсегдатаи которого утверждают, что подобное повторяется почти каждый вечер. Похоже, вся семья с катушек слетела после убийства Ханны.
