Араминта Холл - Всё и ничто
— Рут. Что случилось?
Ее голос сорвался, стоило ей его услышать:
— Господи, какой кошмар. Я сто лет пытаюсь до тебя дозвониться.
— Какой кошмар? — Паника поднималась к горлу, как рвота, он уже представил себе самые жуткие картины того, что могло произойти с его детьми; с каждым ударом сердца эти картины становились все страшнее.
— Диетолог.
Он расслабился:
— Да, конечно, и что он сказал?
— Я сейчас не могу говорить. Понимаешь, маленькие ушки на макушке и все такое. — Ее голос дрогнул, он практически видел, как она пытается овладеть собой ради детей. Ей часто приходилось этим заниматься, когда Хэл был еще совсем маленьким. — Я жалею, что туда пошла. Весь день был настоящей катастрофой. Не думаю, что я смогу повторить.
— Что повторить?
— Стать еще раз матерью.
— Будет тебе, Рут, успокойся. Почему бы нам с тобой сегодня не пойти куда-нибудь поужинать и как следует обо всем поговорить? Спроси Эгги, не присмотрит ли она за детьми.
— Я так устала. Не знаю, хватит ли у меня сил.
— Да ладно, куда-нибудь рядом. Это тебя расшевелит.
Рут громко шмыгнула носом:
— Ладно.
Гибель Брэт была дурным предзнаменованием. По мере удаления от места преступления истерика Бетти только набирала обороты. Рут не могла ничего придумать, чтобы ее успокоить, так что на полпути сама запаниковала. Стены метро слишком наваливались на нее, и она чувствовала каждую колдобину. Интересно, о чем она думала, запихивая детей в эту массу металла глубоко под Лондоном. Все наводило ужас.
Ко времени прибытия на «Оксфорд Серкус» Бетти перешла на тупое подвывание, но, тем не менее, цеплялась за вагон, как мокрая тряпка. На улице было полно молодых девиц, беззаботно направлявшихся в «Топ Шоп». Они вертели тощими бедрами, не тронутыми родами. Любая из них годилась в модели «Viva», но журнал, тем не менее, ориентировался на таких женщин, как Рут. Допустим, не совсем таких. Журнал предпочитал успешных женщин, выглядящих безукоризненно.
Кабинет диетолога находился в узком высоком здании между Оксфорд-стрит и Риджент-стрит и выглядел внушительно, как директор школы. Рут ожидала, что нажмет на звонок — и ее проводят в фойе, но из дверей она попала прямиком в приемную, потому что та, казалось, была в этом здании главным помещением. Секретарша сверкала, как женщина в рекламе пластической хирургии на четвертой полосе журнала. Называя фамилию Хэла, Рут чувствовала себя грязной и недокормленной.
Кабинет доктора Хэкетта был больше ее гостиной и меблирован, как в пародии на преуспевающего частного врача: фотографии в позолоченных рамках, больший полированный деревянный стол и два глубоких кожаных кресла, расположенных по сторонам стола. Два окна от пола до потолка выходили в частный садик, что казалось невероятным в центре города. Звуков транспорта не было слышно.
Рут представляла доктора Хэкетта дружелюбным, немного хипповым, но очень современным мужчиной, с длинными седыми волосами и стройными ногами, которые он бы непрерывно то скрещивал, то ставил ровно. Он никак не должен был оказаться пузатеньким пожилым мужчиной в очках, сдвинутых на кончик носа, в до смешного дорого выглядящем костюме-тройке. Он также не должен был сидеть на одном из концов стола со скучающим видом.
Усевшись, Рут увидела себя и детей его глазами с такой ясностью, что стало неприятно. Лицо Бетти было зареванным, грязным и пятнистым от слез. Невозмутимый Хэл прилип к ее бедру и сосал бутылочку. Сама же она выглядела излишне худой, со спутанными волосами, и невроз сжился с ней так же тесно, как с некоторыми женщинами — духи. Я вообще-то другая, хотелось ей сказать, просто сегодня выдался неудачный день, вам не повезло.
— Итак, миссис Дональдсон, — сказал он, — что за проблема с вашим сыном?
Рут немедленно взъерошилась:
— Я не знаю, можно ли это назвать проблемой.
Доктор вздохнул:
— Если это не проблема, тогда позвольте вас спросить, что вы здесь делаете? — Он заставил ее почувствовать себя дурой, как, впрочем, она предполагала, того и хотел. Интересно, каким образом он выбился в диетологи?
— Простите, я не то хотела сказать. Я просто подразумевала, что мы не знаем, что и думать… Пожалуйста, положи на место! — Рут подпрыгнула, только тут заметив, что Бетти подталкивает огромное стеклянное пресс-папье поближе к краю стола. — Черт, Бетти, что ты творишь? — заорала она, и нижняя губа Бетти немедленно начала дрожать. — Простите, — сказала она врачу. — Хэл никогда не ел никакой твердой пищи. Никогда. Он питается только молоком из бутылочек.
— И сколько бутылок он выпивает за день?
Правда вдруг показалось непроизносимой в этом стерильном офисе, поэтому Рут бессмысленно соврала:
— Примерно десять.
— По крайней мере, ему хватает.
— Да, но ему уже третий год.
Тишину прервали звуки сосания — Хэл занялся бутылкой. Даже забавно.
— Вы ему еду предлагали?
— Каждый день. Каждый раз, когда полагается есть.
— Вы едите с ним вместе?
Рут потерла шею сбоку:
— Нет, не часто.
Врач что-то записал.
— Вы работаете?
— Да, но у нас великолепная няня. Она знает, что надо делать. Кстати, она недавно вскопала огород и посадила овощи, дети ей помогали. Она где-то вычитала, что, если ты видишь, как растут овощи, у тебя скорее возникнет желание их съесть.
— Что-то я не знаком с такой теорией.
— Это не только огород Хэла, — вмешалась Бетти. — Я тоже помогала. — Она соскользнула со стула на пол и принялась плакать. Рут решила ее игнорировать.
— А как насчет остального его развития?
Рут подсчитала, что у нее в запасе примерно десять минут, прежде чем Бетти достигнет максимальных децибелов.
— Похвастать особо нечем. Он сильно отстает от Бетти в его возрасте. Совсем мало говорит, у него почти нет друзей. — Рут боялась, что расплачется. Желудок как будто сжали в тисках.
— Вы в курсе, что отказ от еды иногда бывает симптомом более серьезного физиологического нарушения?
— Нет, я не знала. Полагаете, у Хэла что-то в этом роде? — Она заметила, что голос ее становится выше и громче.
— Понятия не имею. На данный момент у меня нет никаких оснований подозревать что-либо подобное. Я только говорю, что, возможно, понадобится более тщательное обследование.
— Я хочу домой, — заявила из-под стула Бетти.
— Но мы ведь можем сдать какие-то анализы?
— Не все сразу, миссис Дональдсон. Постепенно.
Ты не смеешь так поступать, хотелось крикнуть Рут. Не можешь подразнить меня информацией и не сказать ничего конкретно. Ей хотелось встать и трясти этого идиота, пока он не расскажет ей все в деталях.
— Вы пытались не давать ему бутылочку?
— Нет. Муж выступал с таким предложением, но мне это показалось слишком жестоким.
Доктор Хэкетт взглянул на нее поверх очков, и его лицо приняло выражение откровенного презрения.
— Жестоко быть добрым, я бы сказал.
— Мама, я хочу уйти. Ты сказала, что купишь мне новую Брэт.
Рут посмотрела на валяющуюся на полу дочь с красным лицом, готовящуюся к новому приступу воя, и на мгновение возненавидела ее.
— Не сейчас, Бетти. Ты не получишь новую куклу, если не будешь себя хорошо вести.
— Вы работаете полный день, миссис Дональдсон?
— Да.
— Вы что-нибудь слышали о синдроме отчуждения?
— Ну, вроде того. — Ну конечно. Какая же она дура, что сразу не поняла, что он во всем обвинит ее.
— Когда вы вернулись на работу после рождения Хэла?
— Ему было примерно пять месяцев. — Рут едва не извинилась, но сумела вовремя остановиться. Ей вдруг стало очень жарко.
— Пять месяцев — неудачный возраст, чтобы отрывать ребенка от матери, — заметил доктор Хэкетт. — Так можно пропустить множество очень важных этапов развития.
Во рту Рут пересохло.
— В самом деле? — Почему он не спросил, когда приступил к работе Кристиан и сколько времени тот проводит дома? И не трахал ли тот секретаршу, пока она ходила беременной?
Бетти выла. Рут дико хотелось дать ей хорошего пинка. Ей вспомнилось, как та лежала рядом с ними в кровати, когда была еще совсем маленькой, и она удивилась, как это удалось удержаться и не придушить ее подушкой или не швырнуть через комнату. Не то чтобы ей этого хотелось. Как раз наоборот. Но казалось невероятным столкнуться с ответственностью, которая будет висеть над тобой всю жизнь. Хэл заснул у нее на плече, и она чувствовала, как пот с его головы течет ей за шиворот.
— Вы не могли бы как-то ее утихомирить? — поинтересовался врач.
— Увы, у нее случаются такие приступы. Тут почти ничем не поможешь.
Она видела, что врач решил предоставить их своей судьбе.
— Единственное, что я могу предложить, это сократить число бутылочек. Прекратите предлагать ему пищу. Затем, когда проголодается, дайте ему что-нибудь, что ему понравится. Печенье или шоколад. Самое главное, заставить его начать есть, о питательности можно будет побеспокоиться позже. — Он теперь вынужден был кричать, чтобы быть услышанным.
![Араминта Холл - Всё и ничто / А. Холл ; [пер. с англ. Т. П. Матц]](/uploads/posts/books/124988/124988.jpg)
